Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев

Кто-то скажет – все люди разные. Но байк-движение – это не просто общее название для людей, катающихся на мотоцикле. Это в определенной степени именно братство, и следующим утром, забирая «Урал» Ивана из мастерской, мы в этом лишний раз убедились.

– Со своих денег не беру, – заявил Комбат, когда я задал вопрос по оплате ремонта.

Предложив второй раз, я увидел, как он закипает, и понял, что дело тут не в элементарной вежливости. Речь шла о чести и преданности определенным идеалам.

Прощались мы тепло. Комбат с Доктором пожелали нам удачи, и мы устремились из солнечного Хабаровска дальше на запад, к главной достопримечательности Бурятии – Иволгинскому дацану, денно и нощно оберегающему секрет нетленного ламы Итигэлова. До него было почти три тысячи километров вдоль китайской границы, которые, по моим прикидкам, нам нужно было пройти за три дня, чтобы наверстать время, потерянное на старте путешествия. Дело осложнялось дорогами, максимально отвратными и ухабистыми, и от депрессии нас спасали только роскошные виды природы.

– А какая тут до Путина была дорога? – спросил Денис у добросердечного дальнобойщика, который остановился узнать, не нужна ли нам помощь (мы тогда как раз меняли очередное пробитое колесо).

– До Путина? – переспросил водитель, поглаживая блестящую лысину. – В шестом году я гонял машину сестры в Белгород, мы от Свободного до Читы ехали трое суток. Это полторы тыщи километров. Но это мы еще ходко шли.

– Ну что, молодец Путин! – хмыкнул наш режиссер.

– Ой, что ты! – фыркнул наш собеседник. – Это – лучшая дорога в стране. Вы щас поедете туда. – Он махнул рукой себе за спину. – Иркутская область. Там вообще черт ногу сломает.

Шмыгнув носом, водитель добавил:

– Здесь, на дороге, сейчас ремонты начались. Они, короче, выкапывают и вешечку ставят. Идет встречная машина, ты ничего не видишь и – ха! И – мосты…

– А почему животных нет никаких? – спросил я, вклинившись в их беседу. – Ни птиц, ни животных нету. Мы вдоль дороги едем, вообще зверей не видели…

– А кушать им уже нечего, – развел руками водитель. – Колхозов нет, никто не сеет, не пашет…

– Все ушли куда-то?

– Конечно. Суслики даже пропали…

– Дорогу сделали, должны развиваться как-то, – со вздохом сказал я.

Мои слова вызвали у водителя смех.

– Мы где живем? – спросил он с грустной улыбкой.

– Где? На Родине, – ответил за меня Денис.

– На Родине, – согласился наш собеседник. – А Родиной кто командует?

– Тот, кто дорогу сделал, – сказал Ребе.

– Ну а кто дорогу сделал? Поэтому и суслики ушли…

Прощаясь, он сказал нам:

– Удачи, ребята! Берегите себя самое главное! А остальное…

Сказав это, он забрался в кабину «Камаза» и уехал прочь. Мы же, разобравшись с треклятым колесом, продолжили свой путь по «лучшей дороге страны» к буддийской жемчужине нашей многострадальной Родины.

* * *

1890

– По вашу душу? – мотнув головой в сторону окна, спросил доктор Толмачев.

Они с Чеховым сидели за столом на кухне и пили душистый чай с повидлом. Литератор проследил, куда указывает хозяин, и увидел стоящего за окном рыжего мальчишку. Стекла в квартире были мутные, а потому Антон Павлович не сразу понял, кто пожаловал в гости, а когда все-таки понял, удивленно вскинул брови.

– Это же Ландсберга помощник, – сказал Чехов.

– Мальчишка? Ну да, он.

– И зачем же он пожаловал?

– Да мне-то откуда знать?

– Вы думаете, это ко мне?

– Ну а почему бы Карлу Христофоровичу и вправду вами не заинтересоваться? – глядя на Чехова, спросил Толмачев.

Глаза его почему-то смеялись.

– Совру, если скажу, что интерес не взаимен, – сознался Антон Павлович. – Но все это довольно… неожиданно.

Тем временем мальчишка подошел к двери и требовательно в нее постучал.

– А чего тут неожиданного? – пожал плечами доктор. – Вы – личность публичная, пора бы уже и привыкнуть к чужому вниманию.

Он поднялся из-за стола и пошел открывать.

– Я-то, может, и привык, – тихо сказал Чехов. – Просто именно сегодня никого не ждал.

Оставив его слова без внимания, доктор открыл дверь и весело воскликнул:

– Привет, паренек!

– Здравствуйте, Петр Семенович! – ответил помощник Ландсберга.

Чехов, решив, что отсиживаться в сторонке невежливо, подошел и встал рядом с Толмачевым.

– С чем пожаловал? – осведомился доктор.

– Карл Христофорович просил Антону Павловичу передать приглашение, – отрапортовал мальчишка.

– И где же оно?

– Вот. Озвучиваю.

– А… То есть приглашение – устное?

– Ну… да.

Доктор повернулся к Чехову и, пожав плечами, спросил:

– Слышали, Антон Павлович? Вас приглашают.

– Мне лестно, – кивнул литератор, с интересом рассматривая мальчишку. – Как тебя, кстати, зовут?

– Мишка, – смущенно ответил рыжий паренек.

– Очень приятно, Мишка, – с улыбкой кивнул ему Чехов. – Так вот, скажи, будь добр, когда Карл Христофорович меня ждет?

– Он не назвал точного времени и дня, – задумавшись ненадолго, сказал мальчишка. – Просил у вас спросить, когда вам будет удобно?

– Когда мне будет удобно… – эхом повторил Чехов.

Он ненадолго задумался, а потом спросил:

– А скажи-ка, Мишка, Карл Христофорович не против будет, если я к нему пожалую завтра вечером? Или ему удобнее днем?

– Нет-нет, вечер – это, напротив, отлично, – заверил Мишка. – Днями Карл Христофорович и сам обычно занят.

– Тогда передай Карлу Христофоровичу, что я приеду завтра около семи.

– Передам, – чинно кивнул посыльный.

Он вел себя очень сдержанно, видно, было, что Ландсберг учил его манерам, но в глазах его пылал огонь. Чехов знавал таких пареньков – непоседливых, словно с внутренним бесом. Тем удивительней была та воспитательная работа, которую проделал с Мишкой Карл Христофорович.

«До чего же любопытная личность этот Ландсберг! – в очередной раз подивился Антон Павлович про себя. – Все строительство на Сахалине себе забрал, авторитетом пользуется и среди других ссыльных, и среди высших чинов… Этак вскоре можно будет счесть, что и осужден бедняга невинно… но, кажется, до этого не дойдет – как говорят, взят он был с поличным…»

– До свидания, Антон Павлович. – сказал Мишка, отвлекая Чехова от мыслей.

Не дожидаясь ответа, он поклонился литератору и доктору, круто развернулся вокруг своей оси и пошел к телеге.

– Хороший мальчишка, – заметил Антон Павлович. – Он, часом, Ландсбергу не сын?

– Он? Нет. Своих Ландсберг так не гоняет.

– Но дети у Карла Христофоровича, получается, все же есть?

– Есть, – кивнул Толмачев. – И дети, двое, и жена, и дом собственный.

Они вернулись за стол.

– Так он тут, получается, неплохо устроился, – заметил Чехов.

– Насколько можно, – пожал плечами доктор. – Вы еще этим не пропитались, наверное, чтоб до конца понять: с Сахалином можно смириться, можно привыкнуть к нему, но полюбить… это, скажу я вам, та еще задача. Медицина бессильна, как говорится.

Разводя руками, он скорчил такую потешную мину, что Чехов против воли расплылся в улыбке… да так и застыл с ней, переваривая услышанное. Толмачев с самого начала показался литератору веселым, неунывающим человеком, но, похоже, это была всего лишь маска, за которой доктор прятал свои истинные чувства.

«Наверное, впервые он со мной настолько откровенен, – подумал Антон Павлович. – Другого подобного разговора я между нами, признаться, не вспомню…»

Больше ни о чем значительном они, однако, бесед в тот вечер не вели – так, поболтали о