Реликтовая популяция. Книга 2 - Виктор Васильевич Ананишнов

– Д-да, – неуверенно промямлил Камрат, совершенно не понимая как можно убить наоборот.

– Потом он сел на коня…

– Сел?.. На кого?

– И полетел во чистом поле, только едва касаясь ногами верхушек деревьев.

Камрат полностью потерял нить рассказа.

Приоткрыв рот, он ошеломлённо смотрел на Грению, уверенно и старательно перечислявшую те многочисленные немыслимые препятствия, которые с лёгкостью преодолевал храбрый Белудин Балерак Бланка, почему-то касаясь ногами верхушек деревьев, и всё это лишь для того, чтобы, в конце концов, добраться до страшного Шуреки, а затем его убить.

И не просто убить, хотя, как перед этим уверяла Грения, его убить нельзя, а ему, Белудину, оказывается, можно. Так вот, не просто убить, а отсечь голову и принести её для непонятных целей славной и прекрасной Геране, которой, возможно, даже не мнилось, что эта голова будет весить раз в двадцать больше, чем сам славный и храбрый Белудин…

Дети сидели на земле чуть ниже взрослых по косогору. Вторая девочка – Думара, – тихая, с белыми кудряшками и остреньким носиком, искренне сопереживала деяниям героев Грении всей душой. Она волновалась при каждом упоминании храброго-прехраброго, особенно при затруднениях, встающих перед ним через шаг, или когда он сам, что тоже было часто, в них попадал из-за собственной глупости, так казалось Камрату; горько плакала, если он вдруг почему-то умирал, и до слёз же радовалась его неожиданному чудесному воскрешению из мертвых. Думара всплескивала тонкими ручками, шмыгала острым носиком и, страшась страшного, без конца цеплялась сильными пальцами за плечо Камрата…

Камрат впервые попал в общество девочек, до того у него случались только мимолётные встречи с ними, но никогда ему не приходилось вступать с ними ни в какие разговоры, не говоря уже о более тесном знакомстве с кем-нибудь из них.

Правители и граждане Керпоса, как все люди на Земле, тщательно следили за соответствием новорожденных роду хомо сапиенс. Независимый Круг Человечности, в который входили специально подготовленные и безжалостные, по необходимости и по определению, граждане города, решал множество непростых задач. Но первым пунктом у него стояло самое важное, самое необходимое – это установить: жить новорожденному ребёнку или его следует уничтожить, как не человека, как существо, не имеющее на морфологическом, психическом или в целом на видовом уровне ничего человеческого. К ним относились генетические уроды, калеки от рождения, выродки выродков… Но и позже, но мере подрастания молодого поколения, Круг продолжал наблюдать за их развитием.

В Керпосе искони относились к детям с тщательной строгостью. Каждый ребёнок до пяти лет подвергался многократному тестированию на человечность. Особому контролю подвергались девочки – будущие матери новых поколений людей.

В городе дети лет до двадцати не имели прав гражданства и чаще всего проводили эти годы жизни в домах своих родителей. Появление детей на улице хотя и не запрещалось, но и не поощрялось, а девочкам практически такие прогулки были под запретом.

Конечно, все подобные строгости были не без исключения,

Сколько Камрат себя помнил, он всегда проводил своё время, не занятое хапрой и общением с бабкой Калеей, именно на улице, где неизменно встречал отпрысков Шекоты, своих противников, на которых, похоже, общее правило тоже не распространялось. Как Калея и тот же Шекота добились у кугурума и Круга таких вольностей для мальчиков, не достигших ещё возраста хотя бы относительной самостоятельности, можно было только догадываться. Вернее всего, все они – взрослые и дети – не были и не могли быть гражданами Керпоса, а проживали в нём лишь потому, что были людьми.

Бывало, обходя закоулки города, Камрат встречал ещё нескольких подобных ребят различного возраста, однако девочек – никогда.

Теперь вдруг, находясь в обществе двух девчонок, он попал в совершенно незнакомый мир странных и порой непонятных ему отношений и ощущений.

Грения и Думара всё время что-то рассказывали, взрывались смехом по всякому поводу и без оного, жеманничали, обижались, надувая губки и отворачиваясь друг от друга, а парой минтов позже как ни в чём ни бывало вновь смеялись и продолжали совместные игры.

Во все их перебранки, споры и примирения без особых ухищрений и каких-либо предварительных условий или хотя бы согласий был включён Камрат, но не как нечто одушевлённое, а как предмет или аргумент совместного пользования, служащий девочкам связующим – при одной ситуации, и разграничивающим – в другой, звеном между ними.

Он для них был единственным неизменным и внимательным слушателем (ему беспрерывно что-то наговаривали, а он молчал, пытался слушать и понять). Его с кем-то сравнивали («а стоял имярек на таком расстоянии, как сейчас стоит от них Камрат»). На него ссылались, как на надёжного и последнего свидетеля («Камрат слышал, как ты это говорила и не даст мне соврать»). Они грезили («я полюблю только такого, кто будет даже красивее, чем Камрат»)…

Они его утомляли, они ему надоедали. От их постоянного и бесконечного потока слов он стал совсем будто бы бестолковым, но при всём этом ему было весело, интересно, непривычно и почему-то спокойно…

Вот и сейчас, вырвавшись из подземелья, девочки совершенно ничего не изменили в своих пристрастиях. Грения с увлечением говорила, Думара активно внимала ей, вцепившись руками в его плечо, а он как в заколдованном сне видел их, замечал движения губ и рук, ничего практически не слышал, а слышал, так не понимал, ни о чём не думал и блаженно улыбался с приоткрытым ртом.

А вокруг всё так спокойно, мирно, никто не нападает с намерением убить, никого не надо убивать, никуда не надо бежать или идти, не надо ни от кого прятаться. Будь здесь где-нибудь рядом бабка Калея, Камрат мог бы считать свою жизнь счастливой.

Порой у него тоже появлялся необычный для него зуд что-нибудь рассказать девчонкам такое, чтобы их поразить необычным событием или развлечь, однако ничего из этого не получалось.

И не по его вине.

Если он даже и начинал свой рассказ, запинаясь и морща лоб, то девчонки тут же теряли какой-либо интерес или слушали его невнимательно, потому что не понимали, как он не понимал их, предмета того, о чём он заговаривал. По-видимому, это случалось оттого, что о себе он что-то им преподнести стеснялся, даже боялся, и потому начинал пересказывать услышанное от бабки Калеи, подражая даже её интонациям. А бабка могла ему поведать только не придуманные истории из жизни, но в жизни всё происходит не так красиво, быстро и счастливо, как в сказках.

К сожалению, в жизни погибает как раз храбрый, а трус или мирный горожанин может выжить, если откажется сражаться с тем же чудовищем в лице бандита-человека или в личинах выродков, похлеще вупертоков. К тому же, складности в его пересказах не было никакой, имён