Дверь обратно - Марина Трубецкая

— Двести сорок два аккурат на нонешнее Пролетье[16] было. — Видя, что я недоверчиво хмурюсь, он продолжил: — Возраста, дочь моя, и вовсе не существует. Каждый выглядит так, как себя ощущает. Главное — научиться управлять своими мыслями. А возраст, рост, вес, внешность — это все наносное. Это то, что мы сами о себе думаем.

Видимо, мысль была глубока и многогранна, и реагировать на нее следовало как-то по-особому. Потому что волхв, посмотрев на меня пытливо и не увидев чего-то ожидаемого, вздохнул и начал рыться в сундуках, потом достал из одного большое серебряное, гладко отполированное блюдо и повесил над огнем.

— Ну а теперь расскажи мне о себе, как помнишь, как знаешь.

Что-то в последнее время уж очень часто приходилось мне рассказывать про себя. А когда смысла большого в этом не видишь… Но, как говорится, «назвался груздем — иди на закусь». Где-то рассказывая самостоятельно, где-то отвечая на наводящие вопросы Атея, худо-бедно я поведала свою историю детства и последующих событий. Волхв, в отличие от коневрусов, не уточнял ничего по организации моего мира. Казалось, что ему все было ясно и понятно. В конце моего повествования он замолчал, закрыл глаза и, казалось, заснул. Я замолчала и притихла — никакой реакции. Чувствовала я себя в своем обычном состоянии — дура дурой. Минут через пять решилась покашлять — ноль эмоций. Я опять подождала… Спит. Я продолжала сидеть и молча пялиться в огонь. Поднос на огне тем временем раскалился докрасна. И только я решила плюнуть и уйти, как волхв дернулся, схватил меня за руку и прижал ее к раскаленному блюду. Я заорала. Даже не столько от боли, сколько от неожиданности, и орала до тех пор, пока не поняла, что боли, в общем-то, и нет. Тогда я перестала выдергивать руку и посмотрела на блюдо. Теперь оно не выглядело раскаленным. Оно вообще на блюдо не походило. Это скорее была темная воронка в пространстве, а в ней шуровали мои обычные сны в духе взбесившегося авангардиста. Знакомые вальяжные спирали, шустрые запятые, ломаные непонятности и прочая чепуховина кислотных оттенков.

— Крылата! — отпустив мою руку, выдохнул он. — Настоящая живая невылупившаяся крылата! Мне вот сразу что-то показалось в тебе странным, но в нашем мире давно не появляются новые крылаты. Да и те, что были, исчезают. — Он некоторое время помолчал. — Говорят, что на весь подлунный мир их наберется, в лучшем случае, десяток. А последний раз вылуплялась и вовсе лет триста назад.

Я, конечно, понимала, что чем-то необычайно порадовала данного гражданина, но смысл ускользал. Про крылату мне уже сообщала русалка, но там как-то без фортелей обошлось. А здесь глазки горят, бородка дергается. И главное, я не понимала, что надо спросить, чтобы прояснить ситуацию. Поэтому начала с главного:

— Я не знаю, что такое крылата.

Вот! Теперь у паренька возникли затруднения с объяснением. Хотя, если не врал про возраст, то к таким-то годам должен был обрасти немалым словарным запасом.

— И я не знаю. — Развел руками служитель незнамо чего.

— Как такое может быть? Вы знаете, что я эта самая крылата, а что это такое, не знаете? — Я дернула браслет на руке. — Вот я, например, знаю, что это браслет. Потому что он имеет определенную форму, вид, материал. И я поэтому знаю, для чего он. А вот вы заявляете, что я некая личность, но что это — понятия не имеете!

— Стеша, да не ярись ты. — Он меня усадил опять к огню. А я даже и не заметила, когда вскочила. — Я неправильно глаголил тебе. Просто никто из смертных не знает всего про крылат. Многие из ныне живущих и вовсе не ведают, что вы существуете. Известно лишь, что, как только пропадет последняя крылата, этот мир изменится, не останется ни чародейства, ни веры нашей. Только вы производите силу неба, и вся волшба творится только через вас. Вы — душа нашей земли. Вы — волшебная сила. Пропадете вы — пропадет душа. Останутся люди на земле, и останутся реки и моря, но пропадет счастье первозданное. И опустеет душа человеческая наполовину. И не сможет никогда насытиться род людской. Не испытает никогда полной радости бытия. Потому что не будет у него ровно половины, и взять эту половину будет негде. И будет человек искать всю жизнь что-то и не находить, — он вздохнул и повторил: — Если не останется крылат.

К такому номеру я была вовсе не готова. Нести ответственность за все человечество? Я за язык свой ответственности нести не могу. А тут такая миссия, просто «Jesus Christ Superstar»![17] Это ж каких галлюциногенных грибов надо съесть, чтоб такое про меня придумать! Я — волшебная сила! Ежели и есть на самом деле эти крылаты, то это уж точно не я.

— Уважаемый Атей, — откашлявшись, начала я, — вот здесь точно неувязочка вышла. Ну вот очень бы хотелось вас порадовать, но, увы! Во мне волшебного ни на грош. Да и душой всего мира я быть отказываюсь, так как никакими особенно твердыми моральными принципами не обладаю. На черта миру такая душонка? Не умею я всего этого.

— Да то, что ты не знаешь про себя, — это я и так понял. В этом и есть трудность. Как разбудить в тебе то, что дремлет… Хорошо бы с помощью другой Крылаты, но не сыскать ее нам. Никто не знает, где вы обитаете. И найти вас невозможно. Когда надо — сами являетесь.

Он задумчиво походил по хибаре и взял из угла посох с огромным зеленым кристаллом в навершии. Как только посох коснулся его руки, кристалл замерцал чуть заметным внутренним светом. Он поводил им надо мной — светилось все так же, потом коснулся меня — кристалл потух.

— Совсем никаких чародейных токов, — задумчиво пробормотал он.

— Ну а я о чем говорила. — Несмотря на бодрый голос, в душе все-таки заскребли кошки. Волшебной силы хотелось жуть! И втайне я все ж надеялась, что она есть.

— Может, она позже проявляется? — Сам с собой размышлял Атей. — А может, когда вылупление творится? Ты знаешь что, — видимо, он чего-то надумал, — ты можешь пока в граде остаться? Глядишь, с божьей помощью и получится у нас токи пробудить…

Тут уж меня спрашивать не надо было дважды! Я только согласно закивала головой. Атей приободрился и спросил, можно ли ему осмотреть саквояж и часы. Моя старая детдомовская привычка не дремала. Если Атею так интересно на моих двух идиотов смотреть — извольте, не жалко. Но выгоду свою извлечь… такой шанс я упускать не собиралась. Поэтому, подпустив в глаза тень раздумий, я согласилась. Но тут же, не упуская момента, попросилась посетить дом, где, по словам Нежаны, всякие волшебные штуки творились. Просьба удивления не вызвала, и согласие было получено.

— Завтра поутру зайдет за тобой ученик чарователей. Анебосом зовется. Проводит, расскажет, объяснит. Толковый парнишка, лучший чародейный ученик начального уровня.

Утром, едва рассвело, я уже сидела на ступеньках крыльца и ждала, подскакивая каждый раз, когда кто-то, кто мог оказаться тем самым учеником, появлялся в зоне видимости. Но к такому я не была готова! Кусты рядом со мной раздвинулись, и показалась собачья морда. Вслед за мордой вылезло и туловище. Обыкновенное человеческое туловище. Я постаралась незаметно заглянуть существу за спину, но хвоста не обнаружила. Вот так номер! Как-то по-другому я оборотней представляла. А кто бы еще это мог быть? Савва Юльевич, который болтался рядом на ступеньках, прокомментировал:

— Как-то неправильно ты, молодец, сросся. Тебе б наоборот — тело шерстяное, глядишь, и на одежку тратиться не пришлось бы!

Чудовище вытащило огромный красный язык и закапало слюной, очень недобро косясь на саквояж. Тот, от греха подальше, упорхнул мне за спину.

— Простите, — я откашлялась, — а вы разговаривать на человеческом умеете?

Кто ж разберет местную флору и фауну! Кто ж его знает, что у этого красавца на уме? Может, он опасен и питается исключительно людьми. Вон зубищи какие! Да и в глазах красный огонек. Уши торчат. Теперь он мне уже не казался похожим на добрую собаку, скорее уж на шакала какого-то.

— Ты — Стеша? — не отвечая на мой вопрос, спросил зверь вполне по-русски. — А я — Анебос. Велено проводить тебя.

Ну велено так велено. Я встала, взяла саквояж в руку, от греха подальше, и пошла следом за провожатым. Всю дорогу мы шли молча. Вначале я пыталась завязать разговор, но получала только односложные ответы. Чем-то я очень недооборотню не приглянулась! Так что, и так и этак попытавшись разговорить попутчика, я замолчала.

Волшебный дом оказался больше похож на какую-то трудовую артель. В него входило огромное количество разнообразных чародейных цехов, пусть не очень больших по площади, но наполненных движением не хуже метро в час пик. В одной из первых мастерских, куда мы зашли, располагалось что-то типа пошивочного и обувного ателье. Тут и там по лавкам и столам лежали самые обыкновенные на первый взгляд вещи: одежда, шапки, обувь — все вперемешку. Анебос пояснил, что изготовлением вещей занимаются подмастерья, которые могут только задать предмету определенную магическую природу. А окончательное направление выбирает мастер. И делается это не просто так. Каждая вещь сама диктует, что из нее может получиться, а опытный чародей должен услышать ее желание и помочь. Но это относится только к нестандартным, штучным объектам. С поточными вещами все гораздо проще. Сходные предметы, как правило, выбирают сходные функции. Чтобы мне было понятнее, псеглавец взял в руки головной убор, похожий на историческую шапку Мономаха, как та была нарисована в учебнике по истории.