Дверь обратно - Марина Трубецкая

Быстро оттащив саквояж в свою светелку, я спустилась в обеденную. Застолье уже началось. Коневрусы, споро жуя белыми крепкими зубами, обменивались впечатлениями о прошедшем дне. Торговля у них, судя по разговорам, шла бойко. Мамонтов всех распродали в караван, направляющийся к Беловодью.[26] Остался только всякий мелкий товарец, с которым они намеревались покончить назавтра. Потом у них был запланирован день на покупки. И — домой. Вышебор посмотрел на меня и спросил, не хочу ли вернуться с ними в стойбище. Чтобы не отвечать на вопрос, я начала рассказывать о чудесах, которые видела сегодня. Послушать подсели и другие посетители. Опыта публичных выступлений у меня не было, поэтому чувствовала я себя не в своей тарелке. Ну не люблю я пристального внимания к своей персоне! Так что, с горем пополам закончив рассказ, я выскользнула из-за стола на улицу. Там уже на ступеньках крыльца сидела Нежана. Вот у кого можно узнать про собачью голову Анебоса.

— Псеглавец? — удивилась она. — А что про них говорить-то? У нас много зверолюдей. Они родились от любви руса и божественного животного. Есть с львиными головами, есть с птичьими, есть и с головой коркодила.

— Крокодил, — поправила я.

— Нет! Коркодил — водяной конь.

— Как так? — не поняла я.

— Ну корка — это панцирь, а дил — это наши деды коней так называли.

— А ты их видела?

— Кого?

— Да коркодилов этих?

— А кто ж их не видел, — удивилась она, — вона в Ящерином озере их полным-полно!

В светелку я вернулась уже ночью.

Саквояж не спал, а сидел важный, надутый весь. Увидев меня, обрадовался:

— Ну и где тебя, деука, носит?

— А тебе чего? — удивилась я. — Весь день ведь вместе шастали.

— Кто-то шастал, а кто-то и работу работал. — И он надулся от важности, ожидая вопроса.

— Технику полетов, что ль, отрабатывал?

— Тьфу, — видно, что в сердцах, плюнул Савва Юльевич, — как только дурой такой живешь-то? Вот сколько раз я тебе говорил, что могу воспроизводить все подходящего размера, что видел? А уж сегодня насмотрелся, доложу я вам, преизрядно!

— И ты все это можешь клонировать? — От восторга у меня аж дыхание перехватило. Нахмурившись на слово «клонировать», но, видимо, все ж догадавшись об его значении, саквояж кивнул. — Покажи!

Он, в этот раз не рядясь, привычно распахнулся. На моем оленячем свитере лежало засушенное крыло летучей мыши.

— Это что?

— От нетопыря кусок.

— А для чего? Что он делает?

— Нет, ну ты даешь! Я тебе что, «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона? Если б к этой сушенке инструкция прилагалась, тогда б ладно. Вот точное исполнение гарантирую, а за описательную сторону не отчитываюсь.

— Ну и наплевать на это крыло. Там же много чего было! Вот с шапкой же мы знаем что делать, с гуслями, гребнями и всяким другим понятным чародейством. Шапку давай.

Достав истребованное из саквояжа, я подошла к окну и, дернув за шнурок, переключила его в зеркальный режим. Чудесная все ж вещь, эти их окна! Как выяснилось, их тоже производят в чародейной мануфактуре, а технология и впрямь напоминает выдувание мыльных пузырей. Кроме превращения в зеркало, витражи могли оборачиваться и увеличительными стеклами, а по вечерам становиться простыми светильниками. Надо было просто дергать за шнурок. За правый — переключались режимы, за левый — изменялась яркость освещения от тусклого ночника до ярко горящего, как будто в окно бьет весеннее солнце. Кроме того, стекла пропускали в помещение свежий воздух, но задерживали ветер и холод или чрезмерную жару. Притом со стороны улицы они были непроницаемы, поэтому высовываться сквозь них можно было только наружу. С улицы же ни одна любопытная морда проникнуть в помещение не могла.

Ну так вот, шапка-невидимка не подкачала. В зеркальном отражении я исправно появлялась и исчезала. Савва Юльевич светился от гордости. Я накинула шапку и на него — ничего не произошло. Тогда взяла саквояж в руки, натянула на себя опять шапку — пропали оба. Похоже, шапка действовала только на обладателей теменного родничка. А вот в руки можно брать что угодно, при этом пропадал и удерживаемый предмет тоже.

В общем, до утра мне было чем заняться. Вызывая всякие волшебные вещи, экспериментировала и так и сяк. Теперь я жалела, что не всегда внимательно слушала Анебоса, потому что понятия не имела, как обращаться с большинством представших перед моим взором вещей. А рисковать как-то не тянуло — а ну как в жабу превратишься, а обратно никак? В общем, надо еще напроситься на экскурсию, да повнимательнее послушать, и всяческие вопросы позадавать.

Утром я, радостно хихикая, решила, что теперь не только Анебос может появляться неожиданно. И, предвкушая встречу, натянула шапку-невидимку. Спускаясь вниз на улицу, внезапно наткнулась на Даян Измировича и еле-еле успела отпрянуть в сторону, вжавшись в стену и затаив дыхание. Он прошел буквально в нескольких сантиметрах от меня. Но вроде все обошлось, мое местонахождение обнаружено не было.

Уже на ступеньках я поняла, что идти не так уж и просто. Поскольку себя я не видела, то не видела и куда ногу ставлю. Незримость собственного тела оказалась весьма неприятной штукой. Вот я ни разу не задумывалась, что, когда мы куда-нибудь смотрим, даже если вдаль, в поле зрения попадают, например, собственные ресницы и кончик носа. То есть какой-то телесный ореол имеется. В шапке же возникало жутковатое ощущение, что в пространстве плывут только твои глаза. Тут же перестали ощущаться и габариты тела. С горем пополам спустившись, я решила, что к шапке надо привыкать. На ровном месте идти стало полегче.

Я зашла на кухню, свистнула у стряпухи свежевыпеченную ватрушку и с чувством, что теперь у меня весь мир в кармане, вышла на двор. Там заняла стратегически выгодное положение под кустом сирени и, тихонько посмеиваясь, предвкушала, как гавкну над ухом ничего не подозревающего Анебоса. Минут через тридцать мне пришло в голову, что, может, не гавкнуть, а какой-нибудь другой звук издать? Вдруг псеглавцу покажется оскорбительным и расистским мой лай? Придумать другой звук я не успела, так как он появился… и направился прямо ко мне!

— Это мужская шапка, — сказал он, ухмыляясь, — приличной девице плат больше пойдет.

— Ты меня видишь? — От расстройства хотелось плакать. Чувство было такое, как будто прямо из рук забрали подарок. Кроме всего прочего, у меня всегда было развито воображение, поэтому я воочию представила, как по-дурацки выгляжу в сарафане и идиотской мономаховой папахе на башке. Еще и шкодливое выражение лица сюда прибавим… Я застонала про себя.

— Конечно. Я ж тебе вчера говорил, что шапки-скрытницы только от простых людей действуют. От тех же, у кого хоть чуть-чуть способности к волшбе есть, она не поможет.

Ничего такого из вчерашнего рассказа не помню. Я стянула с себя дурацкую шапку и попыталась немного пригладить торчащие волосы.

— Я правильно поняла, что даже те, кто с маленькими способностями, все равно увидят? — Он кивнул. — А ты бы не мог надеть?

Анебос взял шапку и натянул ее себе прямо на уши. И тут же пропал. Сколько я ни напрягалась, ни вглядывалась — пусто. Я ничего не видела! Ну точно, откуда бы у меня появиться волшебным способностям?

Уже на подходе к Роще я решила спросить:

— А у тебя способности во сколько лет проявились?

— С рождения. Каждого русича при рождении проверяют на наличие силы.

— А бывает так, что она позже проявляется?

— Я такого не слышал, — и, покосившись на меня, добавил: — Но это вовсе не означает, что такого не бывает. Боги всесильны, разумны и многообразны. Так что чего только не бывает на свете!

В хижине Атея не было, но псеглавца это нисколько не смутило. Он сел на крыльцо и уставился на небо.

— Представляешь, Стеша, говорят, есть такие места, где солнце почти круглый год бывает на небосклоне. А вот снега вообще там не видывали, и много вокруг песка, который, как трава, укрывает землю.

— Конечно, бывают.

— А ты бывала там?

— Нет.

— Говорят только, что людей там почти совсем и нет. А волшебной силы вроде немного осталось. Вот закончу учебу, соберу дружину — и путешествовать.

— Ну, кто про что, а Анебос про жаркие страны, — раздался вдруг голос сзади, — уж сколько раз я тебе, сын Асилы, говорил, что для хорошего путешествия вовсе не обязательно перемещать тело в пространстве. Дух — вот лучший путник по мирам.

Атей стоял на пороге хижины, всем своим видом показывая, что все время в ней и находился. В этот раз внутрь он нас не позвал, а вышел сам и сел на колоду для рубки дров. Сегодня он мне показался гораздо старше, чем позавчера. В светлой бороде хоть и не явно, но просматривалась седина. На лице обнаружились морщины, да и борода выросла необычайно и сейчас достигала середины груди. Вот только взгляд ясных серых глаз оставался все таким же открытым и доброжелательным.