Любовники и лжецы. Книга 1 - Салли Боумен

Это была чистая случайность: жертва промелькнула перед глазами охотника. Паскаль повернулся и пошел обратно.

Глава 8

– Это мисс Хантер? Мисс Женевьева Хантер? – повторял голос в телефонной трубке.

Слышимость была плохой, голос то и дело прерывали какие-то щелчки. Женевьева потрясла трубку. Она вернулась домой меньше четверти часа назад. Кот требовал еды. Женевьева еще не успела снять плащ. Голос в трубке был ей незнаком.

– Что? Да. Да, это я…

– А это Джордж.

– Джордж? Какой Джордж?

– Джордж из СМД. Службы доставок. – В голосе мужчины прозвучал упрек.

– А-а, Джордж! Извините…

Джини боролась с плащом. Зажав трубку плечом, она обвела взглядом комнату. Сказать, что тут царил идеальный порядок, было бы сильным преувеличением. На стульях громоздились книги. Кипы неразобранных бумаг ждали своей очереди и на полу. Джини пошла на кухню, Наполеон требовательно терся о ее ноги.

– До меня только что дошло. Просто не сразу поняла. Слышите шум? Это мой кот. Есть просит. Говорите, Джордж, я слушаю. Просто одновременно пытаюсь найти открывалку. И банку.

– Я навел справки, – заговорщически начал Джордж. Джини показалось, что вся эта игра доставляет ему удовольствие. Она наконец нашла банку с кошачьей едой, попыталась открыть ее и вскрикнула.

– Что случилось?

– Ничего особенного, просто обрезалась об эту чертову жестянку, вот и все. Продолжай.

– Посылку отправили из отделения в Сити, как я и говорил. А всего таких посылок было четыре.

– Четыре?!

– Совершенно верно. Все совершенно одинаковые, как сказал мне заведующий. Одинаковая обертка, одинаковый сургуч. Он это хорошо запомнил.

– Значит, четыре? Странно. – Джини наконец вывалила консервы в миску Наполеона и поставила ее на пол у раковины. Наполеон перестал мяукать и начал есть – степенно, с достоинством.

– Четыре, – повторила Джини. – И во всех – наручники?

– В сопроводиловках было написано, что там предметы одежды. Остальные три ушли за границу. Больше мне ничего не удалось выяснить.

– А вы не могли бы узнать адреса, по которым их отправили?

– Нет, это конфиденциальная информация, мне не хотелось задавать слишком много вопросов. Возможно, вам это будет больше с руки. Поговорите с девушкой наверху, в отделе приема заказов.

– Наверное, так и сделаю. Завтра утром. Спасибо, Джордж.

– Если будут какие-нибудь проблемы, звоните мне запросто. Может, мне удастся разузнать что-нибудь еще… – Он помолчал. – Нехорошо посылать людям такие вот бандероли. Безобразие это.

– Вы правы, Джордж, так оно и есть.

Джини внезапно ощутила жалость к этому парню – она почувствовала, что он одинок. Она и сама нередко испытывала это чувство.

Спросив у него номер телефона, Женевьева нацарапала его на обратной стороне квитанции за страховку, которую следовало оплатить еще на прошлой неделе. Наполеон уже прикончил свой ужин и недвусмысленно созерцал мясо, оставшееся в консервной банке. Когда банка была убрана обратно в холодильник, он бросил на хозяйку укоризненный взгляд и принялся за свой туалет.

– Ах, Наполеон, Наполеон. – Джини поцеловала его в голову. – Наручники. А я совсем о них забыла. Чего хотел тот, кто их отправил: запугать меня, пригрозить? Или это просто дурацкая шутка? Как ты думаешь?

Джини презирала себя за эту привычку разговаривать с котом и все же не могла расстаться с ней. Наполеону же нравилось. Когда Джини прошла в комнату, кот последовал за ней, вспрыгнул на единственный свободный от бумаг стул и устроился спать.

Джини, которая и не собиралась никуда выходить в этот вечер, – и почему это она заявила Паскалю, что у нее дела? – предприняла слабую попытку навести в квартире порядок. Она переложила кое-какие бумаги с пола на письменный стол и зажгла настольную лампу, отчего убогая комната стала выглядеть уютнее. Сбросив с ног туфли, Джина прошла в спальню и, оглядев царивший там беспорядок, побросала кое-что из раскиданных вещей в шкаф, поправила пуховое одеяло и пришла к выводу, что постель убрана.

Затем решилась подойти к горе грязного белья, лежавшей нетронутой несколько дней. Несколько пар колготок спутались, как щупальца осьминога. Джини запихнула весь этот ком в стиральную машину, включила ее и пошла проверить холодильник. Его содержимое было весьма скромным: апельсин, засохший кусок сыра, ополовиненная банка кошачьих консервов, головка чеснока, два вялых листа лука-латука и завернутый в целлофан сандвич с тунцом. Она начисто забыла о нем, но запах заставил вспомнить.

Швырнув сандвич в помойное ведро, Джини захлопнула дверцу холодильника. Она представила себе, что опять нужно выходить на улицу и тащиться три квартала до бакалейной лавки мистера Пателя, единственной поблизости, которая работала до восьми вечера. Нет, решила она, и заказала по телефону пиццу на дом.

Дожидаясь заказа, она, движимая неясным побуждением, стала рыться в ящиках письменного стола. Джини презирала сентиментальность так же, как и людей, которые разговаривают со своими котами. И все же в глубине одного из ящиков, задвинутая как можно дальше, чтобы не попадаться лишний раз на глаза, лежала обувная коробка. В ней хранились реликвии. «Да, реликвии», – жестко сказала она самой себе.

И теперь, устроившись возле газового обогревателя, Джини доставала из коробки одну реликвию за другой. Тут была всякая ерунда, которая показалось бы любому постороннему обычным мусором, но каждая вещь имела для Джини особое значение. Карточка с расписанием работы гостиничных служб отеля «Ледуайен» в Бейруте. На обратной стороне карточки Паскаль записал карандашом свой адрес. Книга в мягкой желтой обложке – роман Камю «Посторонний» на французском языке, купленный потому, что Паскаль как-то раз сказал, что восхищается им, а она поклялась себе прочитать его сразу, как только получше выучит французский. Письма от Паскаля, каждое не больше странички. Цветок, который он как-то сорвал для нее в своем дворе. Теперь уже было невозможно определить его название, он засох, стал хрупким и сломался от первого ее прикосновения. Пуля, которую он подарил ей на счастье. Накануне эта пуля, отлетев рикошетом, ударилась в стену в тридцати сантиметрах от Паскаля. Маленькая золотая сережка, какие носят обычно арабские дети. Паскаль, этот романтик, уговорил торговца, чтобы тот продал ему эти сережки не парой, а по одной. Первую он купил и подарил ей на день рождения, вторую собирался подарить к Рождеству. До праздника оставалось еще четыре месяца, однако они расстались раньше. Паскаль еще оставался в Бейруте, а она уехала.

Джини вынула сережку из коробки и подержала ее на ладони. Покупка, помнится, превратилась в целое событие. Она помнила темную лавку, мерцание золота и серебра, весы, на которых торговец взвешивал изделия, чтобы определить их стоимость. Они с Паскалем уселись на стулья с прямыми спинками, мальчишка принес им чашки со сладким мятным чаем. Они уже знали, что столь торжественно в Бейруте обставляется покупка любой вещи, даже самой незначительной мелочи. Торговец ювелирными изделиями говорил с Паскалем на смеси французского и арабского. «Он говорит, – с улыбкой объяснил ей Паскаль по-английски, – что такой дар молодого мужчины молодой женщине – священное событие. Он будет разочарован, если мы выберем вещь слишком быстро, – добавил он. – Пей чай не торопясь. Это должно длиться по крайней мере полчаса».