На темной стороне Луны - Георгий Вайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тура развел руками:
— Извините. Выходит, все двадцать шесть лет я занимался не своим делом.
Из газет:
«Антиолимпийская программа противников разрядки Неизвестные лица в ряде западных стран запугивают по почте и терроризируют по телефону спортсменов, которые выступают за участие в Олимпиаде. Британский толкатель ядра Джеф Кейнс сообщил журналистам, что ему присылают письма с угрозами от имени членов некоего гимнастического общества „Соколы“. Такие же письма получает и другой английский спортсмен — Себастьян Коэ. «Это типичное явление, — говорит тренер Стюарт Сторней. — Таким способом оказывается нажим на многих сторонников Олимпиады…»
Тура прошел через малый двор. Вовсю цвели диковинной величины розы — подарок управлению от Отца-Сына-Вдохновителя в день возвращения его из Индии. Навес из виноградника сплошной зеленой крышей скрывал от солнечных лучей, во дворе всегда было чуточку сумрачно и прохладно. Журчал никогда не перекрывающийся водопроводный кран для полива.
У Халматова на секунду сжало сердце — показалось что он в последний раз идет по этому двору.
— До свидания, товарищ подполковник, — козырнул ему вахтер.
— Прощай, Садык…
Тура вышел за ворота, и на него сразу обрушился тяжелый мубекский зной, не сравнимый ни с каким другим, резко континентальный зной, объединяющий Голодную степь и пески Кызылкума в единое засушливое пекло.
Административный комплекс — одинаково серые, мало отличающиеся друг от друга унылые здания областной милиции, прокуратуры, суда и КГБ — казался безлюдным, полностью испепеленным солнцем, ни одной открытой форточки, ни одной отдернутой шторы.
Тура вспомнил, что обещал жене позвонить после похода в управление. Она сильно нервничала, стараясь изо всех сил не показывать этого.
— А чего звонить? — удивился Тура, пропадавший раньше из дома на недели.
— Хочу знать! Я хочу быть в курсе дела! — сердито ответила Надежда. — Мне надо знать хотя бы, где ты находишься…
— Надечка! — обнял ее Тура. — Что с тобой? Куда я денусь?
— Не знаю! — отрезала Надежда. — Мне кажется, что ты затеял с местными тонтон-макутами рискованные игры…
Вспомнил об утреннем разговоре, зашел в будку телефона-автомата, набрал номер. Трубка так раскалилась, что ее было больно прижимать к уху.
— Надечка! Это я, живой, здоровый и пока на воле…
— Смеешься еще?
— А что мне делать остается? Кто-нибудь звонил?
— Тебя Силач разыскивал. Просил, как только объявишься, срочно ехать к рынку. Он тебя будет ждать у палатки «Граверные работы»…
— Целую, родная, не грусти…
Тура обогнул Центр по начислению и выплате пенсий и пособий, а попросту говоря собес. Фасад его украшал огромный цветной транспарант:
«Работники социального обеспечения! Улучшайте культуру обслуживания опекаемого контингента!»
Впереди был почти безлюдный проспект с тремя отстоявшими друг от друга на километр автобусными остановками.
— Н-да… — сказал себе Тура. — У пешехода совсем другие представления о градостроении, чем у человека в машине.
Автобусов видно не было. Редкие прохожие на гигантских пустых плоскостях проспекта казались дрессированными мышами, запущенными в игрушечный лабиринт.
Рядом с остановкой был установлен стол, весы. Вокруг — ящики с персиками и небольшая, выросшая тут же, у Туры на глазах, очередь. Ненадолго она привлекла его внимание.
Худой выпивший продавец не торопился, он лениво разговаривал с дежурным сержантом из горотдела. Оба вели себя, словно никого вокруг не было. Очередь беспрекословно ждала.
На стене автобусной остановки висел плакат:
«Уважаемые пассажиры! Не забудьте, что вывоз сельскохозяйственных продуктов за пределы республики категорически запрещен» .
Продавец по-прежнему разговаривал с милиционером, очередь ждала.
«Вежливость в их понимании, — подумал Халматов, — распространяется лишь на тех, кто стоит выше…»
Тура был уверен, что хамство торгашей как бы компенсирует их за необходимость унижаться, обвешивать, торговать гнилью, слыть жульем.
Но милиционер! В бытность начальником уголовного розыска ему почти не приходилось это наблюдать. Или он этого не замечал? Не хотел замечать?
Постовой вел себя как человек, обладающий полной и всеобъемлющей властью над горожанами.
— Товарищ сержант! — неожиданно для себя громко, по-милицейски приказал вдруг Халматов. Милиционер вздрогнул. — Идите на пост! Сейчас же! А вы приступайте к работе.
Сержант не спросил: «Кто вы? Документы?» У него не возникло ни тени сомнения в праве Туры приказывать.
— Вас понял, — он козырнул злобно, повернулся и медленно пошел вдоль проспекта.
— Вам персиков? — продавец тотчас подошел к нему, хотя Тура и не стоял в очереди. Люди молчали.
Тура кратчайшим путем пошел к рынку — вначале к гостинице по аллее, упиравшейся в памятник Отца-Сына Вдохновителя — геометрический центр окружности из мраморных плит, поднятых над площадью.
Памятник убедительно смотрелся на фоне девятиэтажной гостиницы «Мубек», распахнутой, как книжка, перед мемориалом Славы. Сразу за мемориалом светился куполами банно-оздоровительный профилакторий — с комнатами для массажа, финской и русской банями и вынесенными наружу огромными фигурными люстрами — подарком директора хлопкоочистительного комбината.
Тура прошел мимо чайханы, бросил взгляд на окно. В свободной от занавески части стекла виднелся таз с мокнувшими пиалушками, несколько чайников-инвалидов с жестяными носами. Ковер висел на своем месте — на стене, сбоку от окна.
— Сапам, — приветствовал Туру Силач, сидевший в Автомотрисе. — Тебе Надежда передала, что я здесь?
— Да. Что случилось?
— Сейчас, — Силач поднял стекла, вышел из машины, запер дверцу. — Мне тут пошептали, что коньяк на свадьбу привез Яхъяев. А взял он его не у себя, а здесь, в диско-баре, у базара. Люди верные сказали, — он погремел в кармане наручниками, однако стальные браслеты так и не появились на свет.
— Так что — выходит, что дал Яхъяеву коньяк Шамиль? — спросил Тура.
— Вот именно, — довольно закивал Силач. — Перст судьбы! Шамиль, из-за которого меня выгнали! Заведующий диско-баром, он же старший бармен!
— У него еще есть коньяк?
— Да. За дверью в ящике. Мне объяснили, где. Шамиль сейчас вышел, скоро придет.
Они еще постояли у граверной.
«…Дорогая мамочка! Желаю Вам много радостей и улыбок, — машинально прочитал Силач каллиграфически написанный образец на витрине, — а все Ваши надежды и желания чтобы сбылись. С поздравлениями. Ваша дочь…»
Одна сторона граверной рекламировала работы «за здравие» — на подарках, поздравлениях, адресах, с другой висели надписи «за упокой».
— Ну что ж, если нас не уводят, то добыл ты информацию классную! Смотри! — Тура достал справку эксперта-химика. — Коньяк, оказывается, непростой…
Силач быстро пробежал справку глазами:
— Самодельный! Запальный! По-видимому, из спирта и чая. Ай да Шамиль! Ай да молодец! То-то мне сказали, что Шамиль наливает его только пьяным клиентам. Когда все равно, что пить. И конечно, продает чужим, проезжим. Здесь он налакался, а опохмеляться будет дома.
— Я думаю, что у Сабирджона в «Чиройли» был в сумке именно этот коньяк…
Они походили по рынку, но так, чтобы не терять из виду вход в диско-бар.
— «Опять я посетил печальный уголок…» — юродствуя, запел Силов, лениво прогуливаясь между торговыми рядами. — Именно здесь будет установлен памятник моей глупости с надписью: «Проходите мимо!» Именно здесь я наколол однажды Шамиля и сгорел на этом. Именно здесь на свою голову я стал «качать права» с мафией…
— А что ты должен был сделать?
— Пройти тогда сторонкой! Мимо! — Силач показал на женщин, торгующих срыком[7]. — Как, например, мы проходим сейчас мимо вот этого вернейшего средства от простуды и дурного глаза. Глядишь, все бы и обошлось…
— Не обошлось! — Халматов положил ему руку на плечо. — Было бы что-нибудь другое! Сбытчики фальшивого коньяка или шулера-гастролеры… Что-нибудь все равно было. Как говорят — «если судьба решила, гости обязательно заявятся». Результат был бы тот же… Вон, погляди… — показал глазами вдоль ряда.
— Я вижу.
Недалеко от них несколько цыганок в шароварах, в бархатных жилетах поверх платьев вовсю торговали дрожжами. У каждой в руках было не больше двух пачек — о спекуляции и речи быть не может! Продав их, выручку передавали огромной толстой «баронше» с медалью «Материнская слава» на жилете. Та сразу же совала в руки продавщиц все новые пачки дрожжей. Сколько их было спрятано у нее в шароварах? В бюстгальтере?
Встретившись с Халматовым глазами, «баронша» в первую секунду изменилась в лице, что-то тихо сказала компаньонке — высокая, с тяжелыми золотыми перстнями цыганка мгновенно обернулась, посмотрела на Туру и быстро ответила. Обе засмеялись — Халматов и Силач для них были уже не опасны.
