На темной стороне Луны - Георгий Вайнер

— Комиссия сочла необходимым ознакомить с результатами служебного расследования, — он не сказал, кого именно знакомит, надел очки, взглянул еще раз на бумагу и передал ее для зачтения кадровику.

Заседали они, по-видимому, с самого утра — несмотря на кондиционер и занавешенные окна, было душно. Эргашев курил кубинские сигареты, которые ему присылали с базы.

— «В марте 1980 года милиционер-водитель служебной машины ГАЗ-26, государственный номер 02-00 МБД, — невыразительно читал протоколист, — принадлежащий Управлению внутренних дел мубекского облисполкома, Урдушев обратился к знакомому механику хозрасчетного участка № 2…»

Халматов знал всю преамбулу наизусть.

Он рассматривал лица членов комиссии, не удалось встретить лишь взгляд полковника Назраткулова, полный горестного возмущения своекорыстностью и самодурством бывшего начальника отдела уголовного розыска подполковника Халматова.

«Сначала подставили, — вспомнил Тура резюме Силача, — затем стреляли. Затем выгнали… Теперь отдали под суд. Пока не поздно, нужно действовать!»

— «…Последний объяснил, что такой двигатель находится на электроагрегате АБ.16 в комплекте и продаже отдельно не подлежит… — гугниво зачитывал кадровик. — Однако после угрозы, что в случае отказа отпустить двигатель работники УВД с пристрастием проведут осмотр автомашин, принадлежащих хозрасчетному участку № 2…»

Равшан, не поднимая глаз, что-то писал на листке бумаги, потом подвинул ее Назраткулову. Тот скорбно и глубокомысленно кивнул.

— «…Кроме того, не осуществлял должный контроль за работой подчиненного аппарата, в результате чего заместитель начальника отдела уголовного розыска Пак… — каждая фраза заключения занимала не меньше страницы, — …в служебное время, пользуясь бесконтрольностью со стороны начальника отдела подполковника Халматова, не поставив в известность руководство управления…»

Тура снова отвлекся, пропустил заключительную часть.

— Понятно? — спросил Назраткулов и снял очки, которые во время чтения акта должны были символизировать контроль над ситуацией. — Комиссия усматривает, с одной стороны, признаки злоупотребления, выражающиеся в том, что… — он растянул формулировку и теперь должен был либо оборвать фразу, либо вытягивать ее оставшийся хвост. Он предпочел второе, и вроде бы как повторил все сначала. — Плюс ваша халатность… Заключение принято единогласно. — Назраткулов воспользовался паузой. — Можете его обжаловать, хотя, поскольку вы уже не работаете… — Он снова увяз в объяснениях.

— Почему это все ставится мне в вину? — Тура попытался обратиться к опыту своих бывших коллег, хотя понимал, что дело это совершенно бесполезное: все в руках Назраткулова и генерала, и хитрый Назраткулов нередко вертит и самим Эргашевым. — В день гибели Пака я был в Урчашме — в одном из отдаленных районов. Выезжал по указанию начальника управления уголовного розыска Силантьева…. — Он видел, как увел взгляд, чтобы не встречаться глазами, Равшан Гапуров, другие начальники отделов тоже старались смотреть в стол. — Заключение это пойдет следователю. Ему что ли обжаловать? Решается моя судьба, дорогие мои бывшие товарищи…

— Перестань, Халматов… Что заслужил, то и получай! Подумаешь, корифей нашелся! — Назраткулова наконец прорвало, как давно вызревший нарыв. — Развалил дисциплину в отделе… И что ты все ссылаешься на отсутствующих: Силантьев в Москве — на учебе, Пак погиб из-за твоей же бесконтрольности…

Халматов не остался в долгу:

— А ты — никто. На тебя я положил. С прибором, — сказал ему Тура и повернулся к Эргашеву. — Товарищ генерал, вы тоже согласны с выводами комиссии?

Эргашев развел руками:

— Комиссия — орган коллегиальный. Мне нельзя давить их своим авторитетом…

Из газет:

«Торжественное открытиеXXIIОлимпийских игр в Москве.

Звучит музыка из произведений русских, советских и зарубежных композиторов. Несколько десятков минут остается до открытияXXIIОлимпийских игр. Занимают место на изумрудном поле девушки-линейные, фанфаристы, на эстраде у Восточной трибуны шесть духовых оркестров.

О начале церемонии открытия Игр возвещает праздничная увертюра выдающегося советского композитора Дмитрия Шостаковича. Эта увертюра — музыкальная эмблема Московской Олимпиады…»

Патрульная машина 13—47 сопровождала их уже вплотную. В зеркале заднего вида было удобно рассматривать раздавленно-плоскую физиономию водителя, будто спящую с открытыми глазами, ничего не выражающую, равнодушно-жестокую. За его спиной мелькал напарник с реденькой бороденкой.

— Все-таки интересно знать — они присматривают за мной, чтобы я не сбежал? — спросил Тура. — Или интересуются моим пенсионным досугом?

— И то и другое, — заверил Силач. — А что тебе до этого?

— Нет, ничего. Но на нервы сильно действует, отвлекает. А я пытаюсь реконструировать логическую цепь от стрельбы в «Чиройли» к фальсифицированному коньяку…

— А я ее давно построил, — как всегда уверенно сообщил Силач.

— Поделись, — скромно попросил Тура.

— Кореец занимался наркотиками как твой дублер. Сабирджон звонил тебе, но попал на Пака. Поскольку Кореец помчался в кафе как ошпаренный, не дожидаясь тебя, сообщение было, во-первых, очень срочным, во-вторых, связано с опием, в-третьих, Сабирджон хотел что-то показать или передать Паку. Думаю, что вез он Корейцу коньяк. Вот. Эта бутылка фальшконьяка как-то связана со сбытом наркотиков…

Тура и Силач устроились под карагачом на супе[8] с чайником и пиалой, зной сюда не попадал, как бы оставался в отдалении… Жара обещала усилиться — небо было чистым, без единого облачка.

Ковер в чайхане Сувона висел на своем месте. Мух словно прибавилось. Они атаковали затянутое марлей окно, мокрые пиалушки в тазу, на подоконнике, лицо Сувона с глазами навыкате и выдвинутым, как при базедовой болезни, зобом. Иногда и висевшую у окна липучую бумагу, где их ждало долгое мученическое угасание.

— Сначала поговорим с Алишером — что дала проверка коньяка в диско-баре. — сказал Тура. — Я не хотел подходить к нему в управлении. Через минут тридцать-сорок он будет в облсуде, мы туда подойдем.

— Дальше?

— Если через Шамиля они ни на кого не вышли, я еду к Хамидулле Насырову.

— Ты считаешь, это удобно?

— Для начальника уголовного розыска действительно неудобно. Ты прав. Но сейчас я частный гражданин. А в законе не написано, что один гражданин не должен вступать ни в какие отношения с другим, даже отбывшим наказание за торговлю наркотиками.

— А зачем тебе Хамидулла?

— Он долгое время был местным Аль-Капоне, руководил урчашминской мафией. Много чего знает…

— Ты с ним знаком лично?

— Я всю жизнь за ним охотился. И даже один раз его посадил.

В мубекском областном Дворце правосудия шел ремонт. Кирпичная пыль забиралась в рот, в глаза. Пахло известкой.

На втором этаже судили участников вооруженной группы, останавливавшей частные машины на трассе и нападавшей на водителей. Дело это считалось «расстрельным» — несколько водителей было убито, наиболее активным главарям грозила «вышка». Конвой — с пистолетами в расстегнутых кобурах — удалял публику из коридора по черной лестнице. В зал проводили арестованных. Заплаканные женщины заглядывали в щели — изменившиеся до неузнаваемости, отчаянные, чужие лица близких.

Алишер еще не выходил от председателя суда, новая «Волга» ОБХСС, черная, со штырем на крыше, ждала у подъезда.

Халматов и Силач подошли к киоску «Союзпечати», около которого двое парней стоя решали кроссворд.

— Хорошенькое дельце: замнач ОБХСС — родственник Юлдашева, первого жулика в городе, заведующего общепитом, — заметил Силач. — Шамиль — подчиненный Юлдашева, который отвечает за все безобразия в диско-баре… И вот первый должен уличить третьего…

— Конечно, Алишеру трудно, — примирительно сказал Халматов, — он ведь кишлачный парнишка. Воспитан в традициях полного доверия и подчинения старшим. А через неделю после свадьбы приходится выбирать между родственником — почтенным человеком, депутатом, прочим-прочим и службой…

— Думаю, он уже выбрал. Когда согласился на брак с девушкой, которую ему выбрал брат в очень жирной семейке. Дай Бог, чтобы я ошибся!

— Да я не спорю, — пожал плечами Тура. — Пока особенно рассчитывать на Алишера не приходится. Он парень неплохой. Но они обведут его вокруг пальца…

— Ага! — кивнул Силач. — Сначала по молодости, потом по послушности…

— Устоз! — Алишер вышел из кабинета председателя суда, направлялся к ним. — Как поживаете? Как настроение? Как семья? — По традиции он прижал одну руку к груди, вторую протянул Халматову. — Все хорошо?

Тура внимательно взглянул на него, Алишер замялся, не зная, как начать. Одно мгновение они молча смотрели друг на друга, потом Алишер вздохнул глубоко-глубоко, будто собрался нырнуть под воду, и решительно сказал: