Граничный Орден. Стрела или Молот (СИ) - Сторбаш Н.В.

Если даже этот маленький нелепый юноша полон энтузиазма и жаждет сделать мир лучше, разве Карницкий может ему уступить?

Нет, отныне Адриан будет стараться изо всех сил, чтобы стать Стрелой. Чтобы спасать людей! Прежде он думал, что суть девиза Ордена заложена в слове «смерть», а теперь знал, что это не так. Главное слово всегда должно быть «жизнь»!

Дело о сиятельной крови. Часть 1

После Хлюстовки Молчан вдруг расщедрился: дал Марчуку и Карницкому аж три дня отдыху.

Адриан на сей раз пить не стал. Незачем. Наоборот, воодушевление и желание действовать переполняли его через край. Ведь Орден спас стольких людей от неминуемой смерти! Карницкий вспоминал сельчан, что благодарили его, кланялись и целовали руки, вспоминал слезы радости на их худых лицах, когда те поняли, что недуг отступил. Вот оно! Вот истинное предназначение Граничного ордена!

На радостях Адриан написал длиннющее письмо отцу, в котором хоть и не рассказал о самом деле, но поделился переполняющими его чувствами, поведал о намерении стать настоящим Стрелой, привел доводы в пользу такого решения и лишь в конце вспомнил, что не поинтересовался здоровьем мачехи и сводной сестренки. Скорого ответа Адриан не ждал, знал, что отец не любит спешить. Сначала Карницкий-старший основательно подготовится к столь важному делу, как чтение: переоденется в домашнее платье, сам зажжет лампу на небольшом столике возле кресла, потребует принести чаю с лимоном и печеньем, обязательно не крошащимся, возьмет увеличительное стекло и медленно, вдумчиво начнет читать. Он будет хмыкать, улыбаться, порой громко восклицать или браниться при серьезном несогласии с автором письма. Когда всё будет прочитано, он пойдет по второму кругу, на сей раз без чая, зато с карандашом, подчеркнет сплошной линией мысли, с которыми согласен, прерывистой — спорные идеи, а то, что вызывает у него неприятие, перечеркнет вовсе. К третьему раз отец обычно звал кого-то из домашних — прежде Адриана, а сейчас, наверное, мачеху — и зачитывал вслух отдельные места. Сложнее всего было угадать, почему отец выбрал к прочтению именно эти строки, ведь он ждал определенного ответа, делал паузу, и домочадцу нужно было тут же либо горячо одобрить, либо не менее горячо осудить услышанное.

После прослушивания десятков писем Адриан научился безошибочно угадывать направление мыслей отца. И сейчас, дописав своё, он некоторое время боролся с желанием сразу подчеркнуть нужные места на отцовский манер. Но это было бы ребячеством. Недостойно насмехаться над отцом и лишать его привычного удовольствия.

Зато пришла весточка от белоцарского мага. Адриан с Паником договорились обмениваться письмами время от времени, и Карницкий был несказанно удивлен, что новый друг так скоро ему написал.

Паник сообщал, что иномирная жаровня вызвала большой интерес в Белоцарске, и даже Салтан Будилович приходил к нему и спрашивал о том, как эта вещица действует. Салтан Будилович предложил провести опыт: вывезти жаровню подальше от людей и снова привести ее в действие, чтобы просчитать, сколько ей требуется энергии, как много она может вобрать в себя за единицу времени и так далее. Еще Салтан Будилович пригласил его, Паника Куликова, в свою группу исследователей магии. Также Салтан Будилович настоятельно рекомендовал Панику написать небольшую монографию по Хлюстовке… Словом, в том письме царил исключительно Салтан Будилович, но, даже несмотря на давление столь значительного человека, между строк чувствовался небывалый энтузиазм Паника. В жизни юного мага явно скоро произойдут перемены к лучшему.

А в жизни Карницкого никаких существенных изменений не предвиделось. Как только закончились дни отдыха и Адриан вернулся к службе, снова потянулись скучные однообразные будни.

Короткие беседы в колчанной, перечитывание «Ведомостей», обсуждения недавних дел с сослуживцами, вечерняя тоска… И никто не восхвалял доблесть не только Карницкого, сунувшегося в моровую деревню на свой страх и риск, но и Марчука, который стал истинным спасителем Хлюстовки. Словно так и надо было. Словно это не подвиг, а рутинное дело. И тяжелее всего было то, что такое безразличное отношение волновало лишь Адриана.

Марчук и думать забыл о Хлюстовке. Сидел себе спокойно в колчанной, читал заметки, торчал в архиве. А потом притащил бумагу, чернила и занялся неким сочинительством, и это были не письма.

Не один час Карницкий провел, наблюдая за своим старшим. Аверий мог долго сидеть с занесенным пером, размышляя о чем-то, потом вдруг бросался писать, не замечая высохших чернил. Порой он резко зачеркивал написанное или, напротив, дописывал что-то поверх строк. Если бы Адриан чуть похуже знал своего старшего, то решил бы, что тот вдруг занялся стихосложением. Но соединить в единой фразе поэзию и Марчука сумел бы только весьма изощренный ум. Неужто Аверий занялся мемуарами на склоне дней?

Два дня Карницкий караулил момент, чтоб заглянуть в записи Марчука и узнать, что же тот пишет, но старший никогда не оставлял ни листочка без присмотра. Даже перед выходом в уборную Аверий просушивал чернила, складывал бумаги в папку, папку убирал в мешок, мешок — за кресло, и лишь потом оставлял колчанную. А лезть в чужие вещи да еще и под взглядами второй пары орденцев у Карницкого духу не хватало.

— Марчук, Карницкий! Вызов! — провозгласил чернильник и тихо добавил: — Это Глузда́.

Аверий начал было собирать записи, но, услыхав имя, остановился и сказал:

— Карницкий. Сам справишься? Это тут, прям в Старополье. Если понадобится помощь, всегда можешь меня кликнуть.

Адриан ушам своим не поверил. Неужто? Значит, Марчук всё же оценил его способности? Несомненно, Аверий будет присматривать за ним, спрашивать, как идет дознание, но даже так лучше, чем вечно бегать хвостом за старшим.

— Конечно, справлюсь! Благодарю за доверие!

Жаль, что письмо уже отправлено, и нельзя дописать в конце о первом деле, доверенном исключительно ему. Отца бы порадовал столь быстрый успех сына.

Карницкий взял сумку, придал лицу значительный вид, чтоб заявитель не пожаловался на слишком юный возраст орденца, и пошел за чернильником. В присутственной комнате его ждал тот самый Глузда, ходил взад-вперед, нервничал. Оно и понятно. Не каждый же день сталкиваешься с иномирцем.

— Глузда, за твое дело возьмется вот этот Стрела, его звать Адриан Карницкий. Обращайся к нему «ваше благородие», понял? — грубовато сказал чернильник, что записывал обращения посетителей.

— Ваше городие… уродие… бородие, — забормотал Глузда, грязный тощий мужик в рваном замызганном тулупе.

— Можно просто «сударь», — поспешил сказать Карницкий, испугавшись, что мужик выдумает обращение похлеще.

— Здарь, здарь, — повторил мужик. — Чужак тама, чужак! Глузда видел! Чужак! Как есть чужак! Здарь!

— Карницкий, поговори с ним за дверью, а? — попросил чернильник. — Вонь от него страшенная.

— Идем, — сказал Адриан и, пересилив отвращение, продолжил приветливо: — Тебя Глуздой звать?

Мужик поправил драный картуз, приосанился.

— Глузда мы. Глузда! Глузда мы!

С трудом Карницкий вывел заявителя из орденского дома, отошел с ним в сторонку и принялся выведывать, какого же чужака увидал Глузда. Скорее всего, там должно быть что-то явное, броское, настолько несуразное, что даже этот юродивый сумел угадать попаданца.

— Значит, ты видел чужака? Как он выглядит? Почему решил, что чужак?

Глузда подпрыгнул, будто и думать забыл об орденце, а как успокоился, снова зачастил:

— Чужак тама. Чужак! Чужак тама! Здарь!

— Где чужак? — Адриан решил набраться терпению и идти по порядку.

— Так тама он. Сидит! Тама! Глузда видел. Здарь!

Последнее слово мужик выкрикивал так, словно ставил точку. «Хорошо, что не стал настаивать на 'благородии», — невольно промелькнуло в голове у Адриана.