Черный скоморох - Сергей Шведов

Кузнечик в ответ скрипнул что-то непонятное, но пщаки отреагировали на приказ хозяина и в ту же секунду исчезли за дверью.

– Гигу Сигирийскому придется обойтись без внука и императора,– заскрипел кузнечик теперь уже вполне внятно.

– Исчезнуть должны все,– холодно подтвердил Семерлинг.

– Что значит «все», просвещеннейший? – заволновался Пигал.

– Все, так или иначе связанные с Сагкхом,– отрезал кентавр.

– Но ведь мы некоторым образом тоже...

– Ты, достойнейший Пигал, брал в руки скомороха?

Магистра даже передернуло от страха и отвращения, и он, не найдя слов, энергично отрицательно замотал головой.

– То-то и оно, дорогой друг,– усмехнулся Семерлинг.– Сагкх далеко не всем дается в руки.

– Но князь Феликс...

– Да, Феликс.– Кентавр так низко склонился к огню, что достойнейший Пигал испугался за его гриву.– Мы почувствовали неладное сразу же, когда это случилось, триста лет тому назад. Очень скоро мы сообразили, что Сагкх всего лишь младенец, но никто не знал, как он к нам попал, а главное, где он находится в ту или иную минуту. Сагкх скакал с планеты на планету, как скачет с ветки на ветку сытая маленькая птичка в погожий денек. Потом мы установили, что он на Земле. Там возникли очень большие сложности, грозящие всей цивилизации Светлого круга. Мы не могли больше медлить. Князь Феликс был не первым из тех, кого мы посылали за Сагкхом, но он был первым, кому тот дался в руки.

– Почему?

– Князь Феликс был наивен и добр, как ребенок. Ты же помнишь, как он радовался игрушке и как пытался обрадовать меня.

Достойнейший Пигал хотел задать своему другу еще один весьма щекотливый вопрос, но не решился, точнее, он уже открыл рот, но, взглянув в суровые глаза кентавра, тут же его и закрыл. Воцарилось неловкое молчание. Неловким оно, собственно, было только для магистра, двух его собеседников молчание, похоже, нисколько не смущало. Видимо, они понимали друг друга без слов. Некоторое разнообразие в обстановку внесли жабовидные пщаки – внесли в буквальном смысле и положили одну за другой в кресла то ли спящих, то ли потерявших сознание Асольду Мессонскую, ибсянку Леду и Лилию Садерлендскую. Если Елена Арлиндская, единственная из четырех женщин находящаяся в сознании, и понимала, что происходит, то, во всяком случае, очень умело это скрывала. Достойнейший Пигал решил, что девушка просто потеряла голову от страха и не способна адекватно реагировать на окружающее. Он ее пожалел, но пожалел как-то осторожно и тут же застыдился этой своей осторожности. В конце концов, что мог в такой ситуации сделать Пигал Сиринский, всего лишь магистр Белой магии и скромный дознаватель, по своей наивности и из-за застарелой любви к фее Ирли вляпавшийся в ужасное дело?

Магистр не удивился, когда в зал вошла старая ибсянская ведьма Зеба. Вот кого Пигалу было абсолютно не жаль. Будь они трижды прокляты, эти самоуверенные идиоты, готовые весь мир поставить на край гибели только для того, чтобы удовлетворить свое гаденькое честолюбие. Да и пожила старая ведьма на этом свете немало. Кости ее мужа Силиса Садерлендского давно уже, наверное, сгнили, а эта все еще дышит. Уж ни стараниями ли Сагкха? Триста лет – запредельный возраст для ибсянки.

Достойнейший Пигал ошибся насчет костей барона Силиса Садерлендского. Следом за Зебой два жабовидных пщака внесли черный как сажа гроб и осторожно поставили его у ног кузнечика. Зеба вопросительно посмотрела на кентавра.

– Пора,– подтвердил Семерлинг.– Сагкх уже здесь.

Впервые достойнейшему Пигалу предстояло участвовать в сеансе Черной магии, и ему стало не по себе. Как человек, умудренный опытом, он догадывался, что сейчас произойдет. Барон Силис Садерлендский через триста лет после собственной смерти должен будет доиграть роль, которую когда-то взял на себя столь опрометчиво. Подобные зрелища – слишком сильное потрясение даже для закаленного и много чего повидавшего ученого мужа, но магистр не мог себе позволить дезертировать с поля боя и заставил себя досмотреть все до конца. А зрелище было воистину ужасающим: сначала из черного гроба поднялся в полный рост скелет барона Силиса Садерлендского. Глухо и страшно застучали кости, когда барон ступил на каменный пол замка Крокет. Голый череп оскалил зубы в сторону Пигала, которому и без того было не слишком уютно в окружении двух десятков жабовидных пщаков, собравшихся к тому времени в зале. Старая Зеба протянула руку барону и подвела его к огню.

– Все, как тогда? – вопросительно скрипнул Зеил.

Комната стала наполняться удушливым дымом, кажется, это кузнечик бросил в камин горсть какого-то порошка. Даже если бы Пигалу представилась вдруг возможность бежать, он не смог бы, пожалуй, сделать и шага – ноги отнялись. И даже не от страха, а, уж скорее, от любопытства – слишком невероятное, немыслимое действо разворачивалось сейчас перед ним. Черный дым на глазах начал превращаться в багровый, а скелет барона Силиса стал обрастать плотью. И это почему-то даже не удивило магистра, с этой минуты его вообще больше ничего не удивляло в свихнувшемся мире. Достойнейший из мудрых впал в состояние прострации. Рядом с возрождающимся бароном Силисом корчилась в дыму старая Зеба. Впрочем, ее вряд ли сейчас можно было назвать старой. И если бы Пигал Сиринский не видел в двух шагах от себя Лилию Садерлендскую, то решил бы, что это именно она сейчас стоит нагая и прекрасная рядом с молодым сумрачного вида человеком, который еще несколько минут назад был просто скелетом. Барон Силис Садерлендский был красив когда-то, триста лет тому назад, и, наверное, таким же безумием горели его большие темные глаза. Конечно, он мечтал о власти над миром, потому что именно жажда власти на протяжении тысячелетий вдохновляет приверженцев Черной магии в их бесчисленных попытках проникнуть в тайну Черной плазмы. Пигал не жалел барона Силиса, да и трудно жалеть человека, умершего триста лет назад и возвращенного к жизни лишь на мгновение, чтобы его руками совершить еще одно злое дело.

– Через полчаса Сириус совпадет с Метой,– заскрипел Зеил.– Сагкху пора бы уже проявить себя, если он не передумал. В противном случае мы сильно рискуем.

– Мы рискуем в любом случае,– возразил Семерлинг.– Начинайте. ОН объявится, когда сочтет нужным.

Достойнейший Пигал обреченно наблюдал, как облачаются в заранее приготовленные Зеилом костюмы помолодевшая на триста лет Зеба и восставший из гроба Силис Садерлендский. Забавная мода была на Либии три века тому назад. Впрочем, Пигалу и нынешние наряды мессонских дам не слишком пришлись по душе. Вырезы на них могли быть и поскромнее, чтобы не вводить во искушение молодых и необузданных людей. Хотя, конечно, дело не в глубоких вырезах мессонских платьев, все куда серьезнее: Андрей Тимерийский шел к неясной для него цели, подталкиваемый сразу с нескольких сторон, и, видимо, не осознавал, что является марионеткой в чужих руках. Непонятно, кто распорядился судьбой этих четырех несчастных женщин: Семерлинг? Зеил? Сагкх? Или все это просто цепь случайностей, никому не подвластных и никем не контролируемых.

– К слезам Сагкха прикасались не только эти девушки? – Пигал вопросительно посмотрел на кентавра.

Семерлинг ответил не сразу:

– Мы тщательно проверили всю цепочку.

О конечных результатах проверок достойнейший Пигал спросить не рискнул, ему и без того все было ясно – волею просвещеннейшего Семерлинга выкашивались люди, имевшие отношение к Сагкху. Бедный Феликс!

Колдунья Зеба и барон Силис колдовали над стеклянными колбами, готовя только им известное зелье, способное или спасти мир, или доконать его уже окончательно. Четыре коренастых пщака внесли на вытянутых от напряжения руках огромный черный кристалл и установили его в центре зала. Похоже, это и было то самое Черное око, прославленное в старых магических книгах, о котором болтали столько всякой ерунды, и, оказывается, не напрасно. Каким образом камень попал в руки барона Силиса, можно было только догадываться. Возможно, он свалился на Либию в незапамятные времена в результате вселенской катастрофы и затерялся надолго в ее недрах. Безусловно, камень имел какое-то отношение к Черной плазме, но о близости этих отношений можно было только гадать.

Внезапно потолок над головой Пигала дрогнул и медленно начал раздвигаться. Серебристый свет ночного спутника Либии тихо заструился в образовавшуюся щель на гладкую поверхность Черного ока. Магистр ждал и боялся чуда, но пока ничего не произошло, если не считать нарастающего воя Зебы и Силиса, продолжавших колдовать над зельем. Надо полагать, они произносили магические заклинания, но в их смысл Пигал даже и не пытался вникать.

Надо сказать, что неуютно себя в колдовской обстановке чувствовал не только Пигал Сиринский, как-то заметно стушевался и отступил в тень кузнечик Зеил, жабовидные пщаки, прежде горделиво стоявшие посреди зала, вжались в стенку у входа. Молодые женщины, которым в предстоящем действе, похоже, отводилась роль жертв, обреченных на заклание, очнулись и теперь наблюдали за происходящим расширенными от ужаса глазами. А посмотреть было на что: безумный барон и его не менее безумная подруга впали в настоящий транс и от собственного воя, и от кружившего головы запаха колдовских снадобий. Зеба схватила одну из колб, стоявшую на огне, и швырнула в самый центр Черного ока. К удивлению Пигала, колба не разлетелась вдребезги от соприкосновения с твердым кристаллом, а была поглощена вместе с содержимым. После этого из глубины черного камня потянулись синеватые язычки, ставшие через некоторое время розоватыми, а потом весь кристалл словно полыхнул огнем. Сиринец не удержал крика изумления, а может быть, и испуга. Ему просто недосуг было в эту минуту разбираться в собственных ощущениях. Справедливости ради надо сказать, что кричал достойнейший из мудрых не в одиночестве, ибо молодых женщин чудесное превращение Черного ока тоже не оставило безучастными. И в это мгновение в зале появился Андрей Тимерийский. Вероятно, он вошел через двери самым обычным способом, но занятый своими переживаниями достойнейший Пигал этого не заметил и потому вздрогнул, словно вдруг в двух шагах от себя обнаружил ядовитую гадюку, изготовившуюся для атаки. Четыре прежде черных камня на пальцах князя полыхали огнем, и этими же пальцами он сжимал небольшую фигурку скомороха, будто собиравшегося повеселить почтенную публику. Расплывшаяся в усмешке рожица шута внушала ужас, и Пигал в панике отвел глаза.