Неугасимый огонь - Биверли Бирн

Карлос сидел за столом понурив голову. Он понял, что вести себя по-хамски ему никто не позволил и кому какое дело до того, что у него на душе. В своих бедах, огорчениях, несостоявшейся любви винить некого.

– О боях с быками мы вообще не говорили, – опустив глаза пробормотал растерянно Карлос.

– Хорошо, пусть так. Но тема вашего разговора явно не улучшила твоего настроения. – Пабло встал и взял сомбреро, висевшее на вбитом в стену крючке.

– Ладно У меня нет больше времени на тебя. Я скажу загонщику, что ты завтра уходишь. – Пабло встал из-за стола и направился к выходу. Но как только он собрался закрыть за собой дверь, то услышал слова:

– Дон Пабло, не уходите. Я решил. Если вы мне поможете, я стану тореро.

Пабло ответил не сразу и далее не повернулся в его сторону.

– Ты уверен?

– Да уверен.

У юноши иного выхода не было. Но не это стало главным в принятом им решении. На него вдруг нахлынули чувства и воспоминания: загон, разъяренный бык и щемящий, тревожный холодок в сердце, когда на него, пригнув страшную морду к земле, неслось мощное животное… Страшный удар в грудь Карлоса внезапно озарил. Он понял, что все сказанное о нем в таборе было не что иное, как ложь. Он никогда не был трусом и был счастлив осознать это в себе. Ему страстно захотелось опять в загон, к быкам, еще раз пережить это чувство…

– Я уверен, – твердо повторил Карлос.

– Прекрасно, – мягко сказал Пабло, – я тоже уверен.

Он снова сел за стол.

– Послушай, Карлос, ты должен понимать, на что идешь и поэтому обязан знать и чувствовать быков. Бык – самое храброе животное на земле и самое благородное. Когда он в стаде, то спокоен и лишен всякой агрессивности.

Но вне его он готов сражаться с кем угодно. И никакие раны не способны его остановить, они лишь подвигают его на безумную храбрость. Бык не способен затаиться, как тигр, например, или напасть сзади. Его противник должен быть перед ним и стоять лицом к нему, и он будет сражаться с этим противником до тех пор, пока кто-нибудь не погибнет. В единоборстве ни одному зверю еще никогда не удавалось одолеть быка – ни льву, ни тигру. Подвластно это лишь человеку и то не всегда.

Пабло умолк. Он пристально смотрел на свой бокал с вином, будто в его красных переливах стремился разглядеть источник своей страсти и понять причины, всегда стоявшие на пути к осуществлению его сокровенных замыслов. Карлос чувствовал, что ему необходимо что-то сказать, но что именно – этого он не знал.

Пабло встал из-за стола.

– Мы начнем завтра. – Тон его голоса резко изменился: теперь в нем не было прежнего благоговения и чувственной страсти.

– Тебе предстоит многому научиться. На это требуется время, много времени, и если ты будешь мне во всем подчиняться, то через два года, а может быть и раньше, ты выступишь в Мадриде. И тот триумф, который тебя ждет, с лихвой оправдает все, Карлос, поверь мне. И что бы ни случалось, не переставай верить в это. Ничто в этой жизни не может сравниться с той сладостью, которую дают победы.

– Вот сюда, сэр, в бодегу[6] попадают винные ягоды, после того, как их сорвут с кустов.

Перед глазами Роберта раскинулась широкая терраса. Чуть в стороне стояло белое, словно вымытое, низкое строение.

– А для чего это? – спросил он, указывая на нечто, напоминающее небольшую скирду из свернутых соломенных ковриков.

– Это маты, синьор. Когда подходит время урожая, мы расстилаем их на террасе и гроздья раскладываем на них, чтобы ягоды вялились на солнце. – Сопровождавший его человек сделал паузу, очевидно для того, чтобы дать возможность его спутнику оценить произведенный его словами эффект. – Можно сказать именно здесь и рождается единственное в мире вино – херес. – Он указал на несколько большущих четырехугольных, деревянных чанов с отверстиями внизу.

– Когда гроздья полежат на солнце, их кладут в эти бадьи, а затем одевают особую обувь и начинают их давить.

Роберт понимающе кивнул: знать об изготовлении вина не помешает. Этот изящный, небольшого роста человечек говорил об этом с такой любовью, что складывалось впечатление, что это производство вина – его собственность. Но Роберт уже знал, как мужчины в беретах и туфлях с металлическими наконечниками ногами давят виноград – ему обо все поведал Доминго. Он также рассказал ему о песнях, которые поют работники, чтобы задать ритм этой чисто механической работе, и как из чанов начинал струиться сок, через некоторое время превращавшийся в рубиновую струю.

– Потом это молодое вино, или сусло, вы переливаете в бочки, не так ли? – Роберт испытывал удовольствие от того, что помнил это слово.

– Да, дон Роберт, – сказал человечек, – Некоторое время, до начала ферментации, бочки с вином лежат на солнце. – Его лицо расплылось в довольной улыбке. – Потом мы кладем их сюда в бодегу. – Он повернулся вперед и театральным жестом распахнул перед Робертом двери белой постройки. Роберт стоял и смотрел внутрь. Глаза его не сразу привыкли к резкой перемене света после яркого солнца. Зрелище было впечатляющим: громадное пространство, занятое дубовыми бочками, положенными в три ряда в белых, перекрытых арками коридорах.

– Это самая старая бодега из всех, – сообщил его проводник. – Та самая, с которой все и началось две сотни лет назад, – говоря это, он не скрывал гордости.

Роберт последовал за ним в прохладное, полутемное, чистое без единого пятнышка помещение.

– Конечно, – добавил проводник, – в те времена бодега не была такой большой, как сейчас. Всего лишь одна комната за домом бедняка. Но этот бедняк оказался гением, разве не так? Никто и никогда не пробовал изготовить вино таким способом, который он изобрел. Ему и вашей семье, дон Роберт, мир обязан хересом.

Роберт пристально изучал человечка:

– И вам приятно это осознавать?

– Чрезвычайно приятно, сеньор. Я – выходец из семьи Руэс. Мы живем в этих местах с тех пор, как возникло это предприятие. Наша семья имеет небольшую долю прибыли от продажи вина. Но вы ведь это знаете?

– Конечно. – Роберту все было хорошо известно. Но сейчас он думал не об увиденном здесь, в Хересе.

Поездку сюда чуть было не отменили из-за того, что Доминго почувствовал себя плохо и не мог его сопровождать. Во всяком случае так ему сообщили. Странная была болезнь у Доминго. Роберт провел в Испании уже шесть недель. Иногда он видел Доминго умным, решительным человеком, схватывающим все на лету. Но часто идальго казался Роберту каким-то рассеянным, погруженным в себя с отсутствующим взглядом. Роберту еще ни разу не приходилось сталкиваться с сумасшедшими, но у Доминго наступали такие эксцентричные и непонятные периоды, что Роберт невольно стал подумывать о его возможном безумии. Роберт не в силах был изменить что-либо, разве что поставить в известность своего отца, но писать он решил лишь после того, как побывает на виноградниках. Торговля вином была основой того, что Мендоза добились в Англии. Роберту пришлось отправляться в Херес одному, если не считать целого кортежа слуг, посланных с ним Доминго.