Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы проснулись, отца уже не было, окна были распахнуты настежь, а занавески легонько колыхались. Наша кровать была залита нежаркими лучами утреннего солнца; завтракать нам подали прямо в постель. Тарон так набросилась на еду, будто до этого в жизни не ела. После завтрака слуга по очереди умыл нас теплой водой и вместо дорожной одежды надел на нас домашнюю. Я разыскал среди своих вещей резиновый мячик, и мы с Тарон побежали на берег. Отец ушел туда рано утром, чтобы не пропустить хороший клев.
Мяч скользил по траве, а мы с Тарон с криками носились по лужайке. Трава была густая, упругая, и мы бегали по ней, словно по пружинному дивану. Потом мы нашли целые заросли мелких голубых цветов. Я повалил Тарон, плюхнулся сам и начал кататься по траве. Зелень замелькала перед нашими глазами, закружилась верхушка тутового дерева, то вырастая перед нами, то исчезая совсем. Закружилось и небо, сливаясь с быстрой речной водой, речка смешалась с голубыми цветами, а надо всем висело золотое солнце.
Наш мячик закатился в гущу белых нарциссов, и мы побежали доставать его и увидели в цветах черного пса, неизвестно откуда взявшегося. Пес схватил наш мячик в пасть и бросился удирать с такой быстротой, что через мгновение мы увидели его по другую сторону поля нарциссов.
Стебли, которые помял на бегу пес, еще продолжали покачивать дремотными шапками нарциссов, и нарциссы смотрели на нас с такой грустью, будто и они жалели о пропавшем мячике.
Я посмотрел на Тарон. Тарон — на меня. Мы взялись за руки и медленно пошли через нарциссы в ту сторону, куда удрала собака. Нам стало страшно — пес был черный-черный и такой огромный.
Сразу за нарциссами начиналась вода, а у воды сидел на берегу человек. Он держал в руках наш мячик и внимательно разглядывал его. Мяч был красивый, трехцветный: красно-желто-зеленый. Рядом с человеком сидел черный пес. Увидев нас, он весело залаял.
Человек поднялся и приказал собаке:
— Спокойно, Черныш!
Собака умолкла и завиляла хвостом.
Очень странным показался нам этот человек: голый до пояса, в узких черных штанах, доходивших ему до колен. На шее висел священный шнур необычайно белого цвета. Глаза у человека были ярко-синими, а лицо обросло рыжей бородой. Он подбросил мяч на руке, улыбнулся — наш страх как рукой сняло.
— Это мой мяч! — заявил я. — Отдай!
Человек разжал пальцы, мяч стукнулся о землю, подпрыгнул раз-другой, на третий раз пес опять схватил его зубами. При виде скачущего мяча человек так развеселился, будто в жизни не видел резиновых мячей.
— Отдай мой мяч! — настойчиво потребовал я.
Он испугался и бросил мне мяч. Я поймал его.
Он изумленно проследил за полетом мяча и спросил:
— Из чего эта штука сделана?
— Из резины.
— А что такое резина?
— То самое, из чего у тебя мозги! — нагрубил я.
— Ты сын господина доктора? — мягко спросил человек.
Я утвердительно кивнул.
— Где мой отец?
— Рыбу ловит, — ответил он. — Во-он там, видишь, за крайним тунговым деревом.
— Не вижу, — пробормотал я, изо всех сил вглядываясь в сторону тунгового дерева.
— Из-за дерева не видно. Пошли, я отведу тебя.
Он наклонился за вязанкой дров, лежавшей на берегу, поднял дрова на голову и зашагал вперед. Мы с Тарон побежали впереди него. Отец сидел, прислонясь спиной к стволу, забросив свою удочку и глядя на реку из-под полуприкрытых век. Сразу не понять было, смотрит он или спит. Нам показалось, что спит, потому что он вздрогнул, когда мы подбежали, и проворчал:
— Ага, явились. Теперь рыбалке не бывать.
— Почему не бывать?
— Всю рыбу распугали своим шумом.
Я начал смотреть в воду, отыскивая рыбу, и действительна увидел рыбок на мелководье.
Тунговые листья бросали на воду колеблющиеся тени. Рыбки то появлялись в этом скользящем шелке, то исчезали в глубокой тени. Они то проскальзывали стайками по две и по три, то сбивались в кучки вокруг камней. Около большого синеватого камня закружились две рыбешки. Они неожиданно юркнули под камень и скрылись.
— Куда девались рыбки? — вырвалось у меня.
— У них под этими камнями домик. Камень — это крыша, а чистый песок на дне как ковер на полу. Рыбки целыми днями добывают себе пропитание в воде.
Тарон умоляюще сложила ладони:
— Ой, как мне хочется жить как рыбки! Поплыть, поплыть по реке, как они, и уплыть куда-нибудь совсем далеко!
Отец собирался что-то сказать, но тут к нам подошел Черныш со своим хозяином. Рыжебородый полуголый человек с вязанкой дров на голове поздоровался с отцом. Отец посмотрел на его священный шнур[7] и спросил:
— Ты брахман?
— Да.
— Как тебя зовут?
— Дола.
— Собака твоя?
— Моя.
— Чем занимаешься?
— Когда в домик приезжают господа, я рублю дрова в лесу и приношу наверх.
— А когда в домике никто не живет?
— Пастухам продаю дрова.
— А когда трава пересыхает и пастухи отгоняют стада?
Дола сделал жест в сторону горного склона:
— Видишь, дом стоит? Вся земля вокруг этого дома — моя. Река сильно размывает берег, но мне земли хватает.
— Здесь же одни камни! Что тут вырастет?
— Кукуруза растет.
Отец ничего не ответил — он старательно сматывал леску. Человек постоял еще немного, повернулся и зашагал к своему дому.
— Ты был когда-нибудь в крестьянском доме? — спросил отец.
— Ни разу!
— Пошли покажу.
В доме у Долы — глинобитные стены, глиняный потолок, укрепленный пучками соломы. В доме нет окон, только двери. В темном углу сложен очаг, над ним подвешена какая-то штука из камня.
— Что это? — спросил отец.
— Где? А, это… Сковорода.
— Сковорода из камня? — удивился отец.
Дола медленно кивнул:
— Я в ней лепешки пеку.
— В ней можно печь лепешки?! — переспросила Тарон.
— Можно. Медленно пекутся только, — ответил Дола.
Отец посмотрел на меня и спросил:
— Ну что, видел крестьянский дом?
— Но в нем же ничего нет! — воскликнул я.
— Крестьянский дом как раз и отличается тем, что в нем ничего нет.
Я не очень понял и хотел переспросить, но в это время снаружи послышался громкий лай.
Мы быстро вышли из дома и увидели, что у стены, где Дола сбросил вязанку дров, стоит девушка, а вязанка — у нее на
