Позволь тебя не разлюбить (СИ) - Лабрус Елена

Я засмеялась.

— Ох и выдумщица ты, Виолетта!

— Я тебе точно говорю. Он же у меня про тебя расспрашивал. Если у тебя парень ну и всё такое.

— И что ты ему ответила? — подхватила я пакет на руки.

— Ну как есть, так и ответила, что вроде есть. Уж не знаю кто он, но по озеру это ж ты с ним каталась? Это тот твой, юрист?

— Ну ничего от вас не утаишь, — улыбнулась я. — В следующий раз будет спрашивать, скажи, пусть лучше причал починит, а с кем я встречаюсь не его дело. Вот прямо так и скажи.

Она махнула мне рукой, улыбнувшись широко, до золотых коронок.

Глава 34

Несколько дней лил дождь. И ехать по дождю никуда не хотелось.

Я хотела снова залезть под одеяло и не вставать.

Тоска накатывала волнами, как тошнота, то становилась просто невыносимой — хотелось выть, то немного отпускала, и я развлекала себя тем, что вспоминала, как я жила до Андрея.

Ведь как-то жила. Рисовала, собирала алмазные мозаики, читала.

Попыталась смотреть сериал, в итоге поймала себя на том, что погруженная в свои мысли тупо смотрю в экран и понятия не имею, что там происходит.

А потом вспомнила, что обещала Езерскому порыться в дедовых документах и наконец, отвлеклась.

Не сказать, чтобы занятие это было интересное — ковыряться в старых бумагах, но дед — это то, что было у меня до Андрея, и я цеплялась, как за спасательный круг, за воспоминания детства, перебирая дедовы черновики. Их было много — несколько коробок: путевых заметок, рабочих записей, дневников.

Включив отопление и усевшись прямо на тёплый пол перед окном, я смотрела на покрытое туманом озеро, запивала сладкие сушки ароматным чаем из большой дедовской кружки и словно была с ним в далёком путешествии.

К середине второго дня позвонила мама. Они с отцом выходили на связь нечасто, раз в месяц, но как же я была рада услышать их родные голоса, даже расплакалась.

— У тебя всё хорошо, малыш? — распереживалась мама.

— Да, да, всё хорошо, просто соскучилась, — вытерла я слёзы.

— Мы тоже очень по тебе скучаем, — поторопилась она меня успокоить.

Теперь я знала, почему они могут годами жить на полярной станции. Потому что они были вдвоём, и никто им больше был не нужен, никто и ничто, ни удобства, ни блага цивилизации, ни весь остальной мир.

Теперь я понимала, почему они счастливы.

Вернётся ли мой Кирсанов и буду ли когда-нибудь счастлива я? С ним или без него?

Я выпила махом полкружки чая, чтобы не заплакать после разговора с родителями, а потом открыла очередной ящик и очень удивилась, потому что это были не дедовы записи.

Не его почерк, другая бумага и даже запах другой.

Большая часть записей была похожа на копии бухгалтерских выписок и прочие документы: счета, расписки, приходные ордера, но попадалось и интересное. Например, газетные вырезки.

В одной говорилось о неопознанном трупе мужчины, найденном двенадцать лет назад на обочине дороги. В другой — о назначении нового настоятеля храма. В третьей была заметка об ученике церковной семинарии тридцатилетней давности. Ещё были разные фотографии.

Киса, догадалась я. Эти бумаги оставил деду Кирсанов старший. Но зачем?

А потом я стала просматривать записи и поняла.

Это была его чёрная бухгалтерия. Что куда, кому, сколько. С датами, должностями, фамилиями.

Я и про чай забыла, и про сушки.

Религия, говорите? Святой человек? Монастырь облагодетельствовал, церковь построил?

Огромную прачечную он построил, где отмывались деньги. И хранил у деда компромат, который, видимо, должен был его защитить, но… не защитил.

Сложив бумаги Кирсанова старшего обратно в коробку, я пошла налить себе ещё чая и только сейчас вспомнила, что Андрей сказал: «Я думаю, это предупреждение, чтобы не лез куда не следует. Раз не понимаю по-хорошему, будет по-плохому».

Может, не наследство он имел в виду? Это я поняла неправильно и нечаянно свела разговор к наследству. Может, имел в виду убийство отца?

Я знала, у кого, возможно, есть ответы, но согласится ли она со мной поговорить?

Особняк Екатерины Кирсановой находился в зелёном, экологически чистом, как принято говорить, то есть далёком от промышленных предприятий, районов города, тихом и благоустроенном.

Глухой забор, кованые ворота.

Я припарковала машину на гостевой парковке и настойчиво позвонила несколько раз, прежде чем дверь открылась.

— Чего надо? — кивнул мужчина в форме какой-то охранной компании.

— Я к Екатерине.

— Она никого не принимает, — заученно ответил он.

По крайней мере, она дома, подумала я, и до того, как он успел захлопнуть дверь у меня перед носом, выпалила:

— Скажите, это Вивьен Штерн, внучка Михаила Васильевича, друга Ильи Андреевича.

Не уверена, что он запомнил столько имён, но мужчина снова кивнул и оставил меня за закрытой дверью.

Его не было так долго, что я уже успела подумать, что неправильно поняла. Что на самом деле он никому ничего передавать не собирался. И уже хотела снова позвонить, когда громыхнул замок.

— Проходите, — пригласил меня внутрь женщина.

Я невольно сглотнула. Костяная женщина. Та самая, что я видела на фотографиях.

Вблизи она казалась ещё страшнее. Словно оживший кошмар моего детства — скрипучая старуха. Читал мне дед в детстве такую ульчскую сказку из большой книги в цветной обложке.

Нос — как у птицы, пальцы — как когти, ноги — как палки, сама тонкая-тонкая, а чуть повернётся — вся скрипит, как дерево старое: скрип — скрип…

В сказке эта Скрипучая старуха хотела извести двух девочек-сирот, сначала отрезала косу у одной, потом хотела и у другой, но другая оказалась бойкой, встала на защиту сестры, и девчонки победили.

Но, пожалуй, я назвала бы стоящую передо мной женщину не Скрипучей и даже не Костяной, а Костлявой.

Кошмар моего детства посмотрел прямо на меня и показал, в каком направлении двигаться.

Глава 35

Я подумала, что на фотографиях из монастыря вдова Кирсанова была одета в чёрное из-за панихиды, но она ждала меня в гостиной в такой же траурной одежде. Строгой, я бы даже сказала элегантной, но всё же это была юбка в пол, глухой ворот и длинные рукава. Разве что шапочки на голове не было и светлые волосы были убраны в тугой узел на затылке.

— Привет, — мялась я на пороге и чувствовала себя неловко.

Сначала вела себя как дикарка, когда Катя приезжала к деду, теперь явилась незваной гостьей и не знала, с чего начать разговор и не ляпнуть лишнего, а на самом деле приехала поговорить с бабой, которой Андрей тоже когда-то был сильно небезразличен.

— Проходи, — показала она на диван. — Вивьен, я же правильно помню?

— Правильно, — села я как примерная ученица на краешек.

— Чай, кофе?

— Ничего не надо, спасибо, — покосилась на Костлявую, что разглядывала меня с любопытством хищника: сгожусь ли я на обед.

— Давно мы не виделись, — сказала Катя.

— Да уж, — вымученно улыбнулась я и отметила, что она почти не изменилась: всё так же похожа на русалку. И всё так же вызывает у меня странные чувства.

Сейчас — вину. Мне было совестно, что я считала её пустой, холодной и высокомерной. Возможно, её отстранённость — просто защита. Защита от праздного любопытства и навязчивых расспросов. Девчонке столько пришлось пережить, а люди так любят совать нос в чужие дела.

— Прости, что без приглашения.

— Ничего, — легко простила Катя. — У тебя что-то есть для меня?

— В каком смысле? — удивилась я и снова покосилась на Костлявую.

Она так и будет тут стоять или всё же даст нам поговорить без свидетелей?