Пасть - Виктор Точинов

…Не надо быть куперовским Следопытом, чтобы понять произошедшее на выпасе. Смертельно напуганная (укушенная?) Магдалена рванулась, разорвав соединение цепи, и напролом ринулась через кустарник. Далеко не убежала — здесь, на полянке, догнали, вцепились зубами — под брюхом? за глотку? — скорей под брюхом, разорвав и выпустив кишки, она металась, разбрасывая их по полянке, ошалев от боли. Потом свалилась — и ее стали жрать. Еще живую.

Картина была такая или примерно такая, детали не так уж и важны. Оставался один маленький вопрос: КТО?

Случись такое пятьдесят лет назад в его родной сибирской деревне, ответ был бы ясен: медведь.

Именно таким манером косолапые задирали одиноких буренок, а особо голодные не боялись на и на стадо. Съедали, сколько могли, и оставляли остальное, чтобы прийти на второй или третий день и доесть. Все похоже, вот только в здешних местах медведей не было. И забрести им неоткуда — на большом протяжении нет вокруг настоящих обширных и густых лесов, в которых только и водятся топтыгины, — все так, по мелочи: рощи, перелески, лесные острова да речные уремы… Лоси иногда забредали в голодную пору, кабаны, а медведи — никогда.

Волки? О волках был один слух…

Глава IV

Синяя папка Генерала могла поведать о волках много интересного.

Серые разбойники, беспощадно истребляемые в довоенные и в послевоенные годы, последнюю четверть века чувствовали себя в большей безопасности — медленно, но уверенно восстанавливали поголовье, вновь исподволь заселяли очищенные было районы.

Иные скорбные на голову радетели природы подняли в семидесятых шум в защиту братьев-люпусов: дескать, санитары природы, выбраковывают слабых и больных животных, необходимы, как экологическое звено…

Все так, за исключением одной малости: эти выкладки верны для девственных лесов, где нет почти людских поселений. А с человеком серые мирно никогда не уживутся. Да — истребляют слабых и больных копытных. Хорошо. Истребили, оздоровили популяцию. Результат: здоровые лоси бегают быстро, да и копытами норовят отбиваться: хрясь — и пополам волчий череп. Но подрастающие волчата жрать хотят, между прочим. А рядом коровы, овцы, козы — ни убежать, ни отбиться не могут. Собаки — хоть родственники, но в голодуху родство забывается. И, самое страшное, зимой, когда скот не выпасают, — люди. Тоже легкая добыча…

Любой крестьянин такие вещи знает с детства, его сказочки Киплинга о серых братьях не умилят. Но кто же из городов к крестьянам прислушивается? В городах показывали трогательные передачки о прирученных лобастых волчатах, журналисты марали газетные полосы доказательствами волчьей необходимости и полезности… Нарасхват шли Фарли Моуэтт, Сетон-Томпсон и Джек Лондон, Высоцкий хрипел о гордых волках и паскудах-егерях. В кинотеатрах крутили «Лобо» — вершину волкофилического маразма, усугубленного прогрессивной идеологией (в фильме эксплуататоры-скотовладельцы притесняли свободолюбивого волчару, а пролетарии прерий, значит, выступали с ним в союзе — это надо было видеть!).

И процесс пошел.

Премии за убитых волков стали мизерные, дефицитных товаров в обмен на сданные шкуры уже не продавали. Прекратились многолюдные облавы, отстрел с самолетов и вертолетов; свернули выпуск волчьих капканов и ядов.

Да еще, как на грех, в те же времена поход на нарезное охотничье оружие объявили — и в самом деле недосмотр выявился. В стране два миллиона охотников, у половины есть и нарезные стволы, помимо дробовиков. Шестьдесят дивизий полного состава вооружить можно! А ну как не туда стволы повернутся? Где-то наверху все посчитали, схватились за голову, срочно приняли меры — карабины с мелкашками изымали, у тройников рассверливали нарезной ствол… Промысловикам, правда, оставили, и на том спасибо.

Но волки только радостно скалились, когда с полутора сотен метров по ним пытались лупить из гладкостволок…

Короче, результаты не задержались.

Спохватились лет через двадцать, когда стало не до умиления: серые собирали жатву скота обильнее, чем все болезни и эпизоотии вместе взятые.

И — гибли люди.

Попытались раскрутить маховик обратно, волки отчаянно сопротивлялись — самый пластичный вид, выживают всюду, в пустыне, горах и тундре, — а подаренные двадцать лет использовали на всю катушку. Истребляли глупых — выжившие меняли тактику. Учились не бояться флажков, не трогать отравленные приманки, обходить капканы. Появились молчаливые волки — вопреки природе абсолютно не выли, не выдавали логово. Самые наглые селились буквально на городских окраинах, промышляли на зловонных свалках мясокомбинатов — и благоденствовали, кто же из городских не примет волка за бродячую крупную собаку?

Возобновившаяся война шла с весьма переменным успехом…

Всех этих подробностей старик не знал. Но с детства усвоил твердо: видишь волка — стреляй!

Но! Про волков в окрестностях Александровской старик не слышал. Вернее, слышал один раз. От Васи — так, и только так, называли этого весьма уже пожилого рыболова, постоянно ловившего на Кузьминской дамбе, все его знакомые. Не по имени-отчеству и не просто по отчеству — Вася, и все.

Вася утверждал, что видел волка на зимней рыбалке. Всего в паре километров от поселка. Серый перемахнул замёрзшую Кузьминку и залег в кустах на правом берегу. Затаился. Вася, упорно сидевший в полное бесклевье на водоеме в гордом одиночестве, подумал, подумал, да и засобирался домой. Кто его знает, какие у нежданного соседа планы на ближайший ужин. Вот и вся история. Не слишком авантюрно-героическая — и поэтому вполне возможная.

Больше никто и никогда в последние годы волков здесь не встречал. Что, конечно, ничего не значит. За четыре ночные ходки серые могут пересечь область с севера на юг — легко. И все равно сомнительно. Такие переходы они делают в зимний голод, это старик знал точно. Летом далеко от логова не уходят — пестуют волчат. Или… логово здесь, под боком?

Совсем исключить такой расклад нельзя. Но и особо рассматривать не стоит — маловероятен. Значит, остается только последний вариант. Самый хреновый из всех возможных. Самый пакостный…

Старик одолел наконец ведущий от выпаса косогор, вышел на натоптанную тропу. Постоял, пережидая колотье в боку. И сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Не ту вы выбрали корову, суки.

Не грозил, не пугал, просто проинформировал.

— Не понимаю одного — почему их так мало? — спросил Капитан, словно все остальное в этом мутном деле было ему понятно. — Если бы сработал весь контейнер, началось бы такое… А тут всего один, много — два…