Река жизни - Владлен Петрович Шинкарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторое время мы стоим на порожке. Я чувствую, как по спине пробегает холодок, предупреждая мою опрометчивую голову: надо торопиться, а то можно простудится. Мы прощаемся.
Я, нагнув голову, бегу против ветра в сторону своего барака, с одной только мыслью: побыстрей разжечь печь до прихода мамаши с работы. И только сейчас я начинаю беспокоиться за уроки, осталось всего четыре часа до отключения электричества. При керосиновой лампе сильно не разгонишься с домашними заданиями. Тем более я тугодум. Я начинаю торопиться. Работа спорится.
На удивление печь быстро разгорелась, видно, на мороз, подумал я. Вон какая тяга в дымоходе.
Как только я сел за уроки, с работы заявилась мамаша. Она приглашает к столу, я отказываюсь. Она удивлённо, пристально смотрит на меня и спрашивает подозрительно:
– Где был и у кого?
Она боится. чтобы после школы не вздумал забежать к отцу
И когда она услышала, что у девочки с нашего двора, тревога с её лица сразу же исчезла. И вдруг, как гром среди ясного неба:
– Лорой зовут девочку?
– Да, – отвечаю осторожно, а сам с матери глаз не спускаю.
И вдруг до меня долетают от матери редкие одобрительные слова:
– Хорошая девочка! Я недавно с её мамой познакомилась. Как и я – она одна воспитывает дочь. За неё мать очень сильно переживает, так как не по возрасту физически развита, а подонков среди ребят хватает.
– Мама, она умная, клёвая девчонка! С ней ничего не случится.
Мать улавливает в моем ответе заинтересованность и тихо говорит, чтобы одобрить мой пусть случайный, но надёжный и верный выбор:
– Я рада, сынок, что ты с ней познакомился. Я вот только сообразить не могу, у неё плохое зрение, а такие успехи в спорте и в учёбе. Она же отличница!
И только в разговоре с матерью я и обратил внимание на то, что Лора постоянно ходит в очках, не снимает их даже на тренировках.
Я вытащил из портфеля учебники и стал готовить с опозданием домашние задания, ежечасно вспоминая Лору.
* * *
Утром проснулся при полной тишине в комнате, высунул голову из-под одеяла и сразу оценил материнскую любовь и заботу: в комнате тепло, в печи тихо тлеет уголёк, в комнате пахнет жаренной картошкой, на печи приветливо сопит чайник.
Я глянул в окно, там хлопьями валит снег, как будто в воздухе парят головки цветущих одуванчиков.
Я потянулся в постели, плохо ориентируясь во времени, никак не могу сообразить, почему так рано и тихо ушла на работу мать, что я даже не проснулся. И только сейчас понял, что вчера лёг спать поздно и поэтому так крепко спал.
Я вспомнил вчерашний любопытный разговор с матерью, и с какой-то непонятной боязнью стал повторять про себя: – «Значит, мать Лори математичка, преподаёт в институте». И от этих мыслей мне стало не по себе. Память тотчас меня возвратила в седьмой класс, в прежнюю школу, и по телу побежали мурашки. Поймал себя на мысли: плохое с трудом забывается, оно неотступно преследует тебя всюду, особенно в школьные годы, когда только формируется характер и сила воли. На каких местах я только не сидел в классе, а воз с двойками только пополнялся обременительными и нерадостными оценками и мрачными эмоциями.
По воле классного руководителя я натёр до блеска не одну парту и оставил не один печальный автограф на обратной стороне крышки. Особенно доводила меня до бешенства математичка.
Помню, как сейчас: с опозданием, еле переводя дыхание в класс вбегает Дарья Михайловна, наша математичка. Она вечно опаздывает и поэтому к её приходу в классе стоит невообразимый шум. Наконец она в классе, галдёж медленно затухает, и в это время я с издевкой:
– Опять, пятью пять – двадцать пять.
Она медленно поправляет волосы и тихим голосом:
– Шинкарёв, к доске.
И, как бы я ни отвечал, она будет меня гонять по старому материалу, пока меня не поймает на том, где я прежде всего слаб. А этих слабых мест у меня хоть отбавляй! Она требует дневник и аккуратно, медленно выводит жирную двойку, как бы наслаждаясь тем, что вовремя отреагировала на мою вредную реплику, чтоб не повадно было другим.
В дневнике не делает никаких записей, так как знает; это бесполезно. Моя мать в школу всё равно не придёт.
Я тогда ещё не понимал ни жалости, ни сострадания к чужой беде. Я не знал, что у неё нет мужа, на руках у неё маленький ребёнок и живёт она на съёмной квартире.
Когда в классе писали контрольную работу по математике, идиотская тишина в классе уплотнялась до такой степен, что сжимала мою голову до боли – я уже ничего не соображал, поэтому на учительский стол часто ложились чистые листы и слышалось на весь класс уже со стороны математички: «Опять двадцать пять»! И тут я не выдерживал, кривлялся, вызывая смех у всего класса. Естественно, на экзаменах математичка меня завалила.
Когда осенью я успешно прошёл переэкзаменовку, учиться в этой школе, к моему счастью, не остался по причине переезда на новое место жительства. По этому поводу мать часто повторяла: – «У тебя преданный ангел – хранитель». Но потом, как окажется, у этого ангела – хранителя было имя Лора.
Размечтавшись, с опозданием выхожу из барака и между домами проворно продвигаясь, оказываюсь возле дома Лоры. И тут вижу, на порожке стоит моя чаровница, окликает меня повелительным тоном:
– Подожди.
Я остановился, а сам то ли от неожиданного окрика, то ли от зычного её голоса, нервно кричу:
– Давай быстрей, а то мы в школу опаздываем.
– Никуда твоя школа не денется. Мне дальше тебя идти, до вокзала, и то не спешу.
Я знаю, что Лора учится в железнодорожной школе, которая славится спортсменами и спортивными традициями.
Она, не спеша выходит из калитки, и, как обычно, приказным тоном предлагает вечером на катке встретиться, который смастерили ребята нашего двора на затоне позади нашего барака. Я быстро соглашаюсь, радостных мыслях бегу в сторону центра города, где находится моя школа, тогда как вижу Лора важно удаляется от нашего посёлка в обратном направлении. «Вот крепкие нервы, – подумал я, ускоряя свой шаг, – такая, наверняка, фальстарт не сделает никогда».
Вечером слабеющий мороз окутал туманом каток, бережно и тщательно очищенный от снега. Когда я приблизился к катку, то увидел столько ребят, что вначале даже опешил.
Усиленно рассматривая снующих на коньках ребят, никак
