Недавние были - Илья Бражнин

Вернувшись оттуда в Петроград, Чумбаров-Лучинский просит послать его на открывшийся Северный фронт и становится агитатором политотдела шестой армии, вечно находясь в разъездах - при этом в самых трудных, на самые отдалённые и малодоступные участки огромного фронта. То он пробирается на Печору, куда, как писал в своих воспоминаниях командующий шестой армией А. Самойло, «не было почти ни дорог, ни перевозочных средств», и редактирует там газету «Зырянский край», то оказывается на другом конце фронта - на Северной Двине, где с безоглядной храбростью дерётся против шотландских стрелков и белогвардейцев и получает за боевую инициативу и быстрый успех благодарность командования.

Чумбаров-Лучинский проходит с шестой армией весь её боевой путь на Северном фронте и победоносно вступает вместе с первой дивизией в освобожденный от белогвардейцев и интервентов Мурманск.

Это происходит тринадцатого марта 1920 года. А вскоре после этого Фёдор Степанович Чумбаров-Лучинскай избирается секретарем Мурманской партийной организации.

Но в Мурманске Чумбарову-Лучинскому долго не удаётся задержаться. Уже в начале апреля он командируется в Москву, откуда Всероссийский Совет Пролеткульта направляет его как политработника, хорошо знакомого с условиями работы на Севере, в Архангельск для организации там Пролеткульта.

И вот Чумбаров-Лучинский в истрепанной красноармейской шинели со стареньким парусиновым портфелем под мышкой, в котором заключено всё его имущество, бредёт против ветра по белому полотнищу Северной Двины от вокзала на городской её берег.

Явившись в губисполком, Чумбаров-Лучинский тотчас включается в его работу. А работы в недавно сбросившем в море интервентов и белогвардейцев Архангельске невпроворот.

В том же апреле Чумбаров-Лучинский выступает докладчиком на конференции культурно-просветительных организаций города, становится во главе организованного им Пролеткульта, создаёт вслед затем с Г. Гущиным, Д. Ершовым и Л. Циновским журнал «Красное Поморье», но узнав, что на юге активизируется чёрный барон Врангель, отпрашивается на Южный фронт, куда и уезжает со знакомой уже ему первой стрелковой дивизией.

На Южном фронте Чумбаров-Лучинский так же деятелен, как и на Северном, и вскоре становится редактором газеты тринадцатой армии «Красный воин».

Тут, однако, свалил его сыпняк, и он очутился в госпитале. Но лежать бездеятельным на положении больного в то время, когда кругом столько работы и так нужны люди, не в его характере. И недолечившись до конца, Чумбаров-Лучинский сбегает из госпиталя и возвращается в строй.

А в декабре того же 1920 года он примчался опять в Архангельск, где его вскоре избрали секретарем Архангельского комитета РКП(б).

В начале следующего двадцать первого года он редактирует третью в своей жизни газету: «Известия Архангельского губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов».

После этого Чумбарова-Лучинского избирают делегатом от архангельских коммунистов на десятый съезд партии. В первый же день работы съезда, восьмого, марта двадцать первого года, он слушает отчётный доклад Ленина, а несколько дней спустя в числе трехсот делегатов съезда уезжает на подавление контрреволюционного кронштадтского мятежа. В качестве политрука одной из атакующих рот он спускается на рыхлый лёд Финского залива, и при атаке форта номер два его настигает смертоносный снаряд мятежников.

Ф. Чумбаров-Лучинский был человеком многосторонне одарённым и редкостно обаятельным. Природа щедро одарила его не только богатствами душевными, но и весьма примечательной внешностью. Он был красив, высок, строен. Тёмно-каштановая живописная шевелюра, высокий лоб, чистые линии овала лица, прямой нос, чётко вырезанные губы, округлый подбородок, большие задумчивые глаза - всё в нём было удивительно гармонично и привлекательно. Свободная вельветовая блуза или косоворотка с расстёгнутым воротом казались на нём элегантной одеждой, в то время как на других это были только косоворотка и только блуза.

Фёдор Степанович обладал особым даром располагать к себе, особенно когда бывал на трибуне. Оратором он был превосходным, держался перед любой аудиторией свободно. Он никогда не выступал по бумажке и речи свои говорил, словно стихи читал. При этом не было в нём никакого актёрского наигрыша. На трибуне он был не актёром, а поэтом. Речи его всегда захватывали, были доходчивы и вели слушателей туда, куда он сам стремился всем своим юным и одухотворённым существом.

Двадцать три года Фёдору Степановичу исполнилось незадолго до его гибели. Всего двадцать три года, а за плечами шесть лет партийного стажа и огромная и прекрасно прожитая жизнь, участие в боевых действиях в двух армиях - шестой и тринадцатой, на двух фронтах - Северном и Южном, секретарство в парторганизациях двух городов - Мурманска и Архангельска, редактирование трёх газет, организация журнала и Пролеткульта, издание книги стихов, доклады, конференции, съезды, беспрерывные переезды и борьба, борьба, борьба…

Из обстоятельной статьи Л. Скепнер, напечатанной в 1969 году в журнале «Север», я почерпнул многое из того, что рассказал о Фёдоре Степановиче Чумбарове-Лучинском. Много интересного сообщил мне о нём друг и соратник его, поэт Дмитрий Ершов.

А теперь возвратимся к прерванному рассказу о первых шагах первого литературного содружества в стенах архангельского Пролеткульта.

Говоря о тех, с кем были связаны и мои первые шаги в литературе, мне хотелось бы прежде других помянуть добрым словом Сергея Голубова.

Помню, как на одном из наших литературных сборищ Сергей Голубов читал только что написанный им и, насколько мне известно, первый свой рассказ «Швейцар Морковин».

Рассказ был добротно, плотно и жизненно выписан, но, каюсь, мне подумалось тогда, что от автора нельзя ожидать очень многого: слишком уж показался мне рассказ приземлённым и, если можно так выразиться, слишком реалистичным. По счастью, я ошибся, как это, впрочем, нередко случалось со мной в этой жизни. Я не учёл того, что это первая вещь автора и что его боязнь уйти от жизни живой вполне оправдана и плодотворна.

В этом я убедился, прочтя много позже роман Сергея Голубова «Багратион». Он вышел в свет в 1943 году. Шла, как пелось в хорошей песне тех дней, «война народная, священная война», и напоминание о подвиге народа в Отечественной войне 1812 года было и своевременно, и вдохновляюще.