Уркварт Ройхо - Василий Сахаров

От Вирана я уже знал, что будет дальше, а потому поторапливался. Быстро занял койку, сложил в тумбочку вещи, оделся в новенькое темно-коричневое обмундирование, чем-то похожее на матросские робы советско-российского ВМФ, притопнул мягкими яловыми сапожками, и покинул спальное помещение. Вовремя. Потому что вместо офицеров, которые исчезли, словно их никогда и не было, кадетами занялись залетевшие в казарму сержанты с дубинками в руках, поприветствовавшие новичков злыми криками луженых глоток, оскорблениями и ударами. Простым остверам подобное к себе отношение было не в новинку. Бастардам и бедным дворянам тоже, мы всякого повидали. А вот богатым и обеспеченным аристократам пришлось туго, и кое-кто даже имел глупость возмущаться, за что был награжден новыми тумаками, и предложениями покинуть "Крестич".

Вот с этого момента и началось наше обучение. И первый месяц являлся одним сплошным кошмаром, который был наполнен бегом, строевыми упражнениями, занятиями на спортивной площадке и избиениями, многие из которых приводили к травмам, и если бы не маги-целители, то большинство из нас, на всю жизнь остались бы инвалидами. Так что, каждый кадет-новобранец все эти дни находился в состоянии постоянного стресса. И хотя я не в курсе, кто составлял программу обучения и подбирал методику, однако я знаю, что наверняка, этот человек был очень хитрым и жестоким ублюдком, который ставил своей целью сломать и растоптать новичков, а затем вылепить из них что-то новое.

На сон четыре, иногда пять часов. На гигиену и туалет пятнадцать минут в день. На прием пищи двадцать пять минут. На личное время, в которое входила стирка обмундирования и чистка сапог, один час. Все остальные минуты и часы уходили на занятия и физические упражнения. Вне всякого сомнения, это очень жесткий распорядок дня для вчерашних гражданских подростков, большинство из которых являлись дворянами. Ни на чем нельзя было сконцентрироваться, и мы с Альерой ощущали постоянную усталость, ноги были ватными, а тела одеревеневшими, и пару раз у нас случались настоящие обмороки, так что было очень тяжко. И когда у нас выпал первый выходной день, и нам дали небольшой роздых, я оглянулся, и увидел, что из двухсот кадетов осталось всего сорок пять изможденных человечков. Другие полторы сотни молодых новобранцев отсеялись и тихо-мирно, совершенно незаметно для нас, отправились за ворота военного лицея в свою прежнюю жизнь. И лежа на узкой кровати, я понимал, что за тридцать дней испытательного срока, не познакомился ни с одним новым кадетом, не узнал ничего для себя нового, а курсантов старших курсов видел пару раз и то мельком, когда они возились с лошадьми или направлялись в фехтовальный зал. Так что данный отрезок времени можно было спокойно вычеркнуть из памяти.

Второй месяц обучения начался с очередного построения, на котором вновь появились офицеры-инструктора. Тройка подтянутых и похожих один на другого словно родные братья мужчин в темно-зеленой полевой пехотной униформе. Судя по красному ромбику на мягких погончиках, все они находились в одном звании, капитан.

Не спеша, офицеры прошлись вдоль сорока пяти кадетов, смерили нас презрительными взглядами, и один произнес:

— Что-то их много.

— Да, — согласился с ним второй, — многовато.

— Определенно, надо сократить курс, в нем еще есть отребье, — весомо добавил третий.

На этом все. Невозмутимые словно небожители на Смертном Суде, офицеры покинули нас, и снова на тридцать дней первым курсом занялись сержанты. Правда, на этот раз они делали упор не на физические упражнения, хотя их никто не отменял, а на психологическое давление. Причем эти звери в человеческом обличье знали подноготную каждого кадета и били по самому больному. Ты беден? Попрек нищетой. Бастард? Они крутили этот факт перед носом кадета и задевали его мать. Крестьянин? Следовал рассказ про тупость деревенских жителей, их необразованность и пьяные зачатия, в результате которого и родился данный ученик военного лицея, попавший в него лишь по недоразумению. В общем, доставалось всем, а в моем случае, для сержантов было полное раздолье. И они многое поведали мне о моей трусости и бегстве из замка, глупости Квентина Ройхо, решившего, что он может быть на равных с герцогом, и никчемности его дружины, прозевавшей нападение. Все это происходило перед строем, и скажу честно, я за малым не сломался. И только взгляд верного товарища Альеры, который морально поддерживал меня, а я его, не дал мне плюнуть на все и покинуть военный лицей с позором, как это вскоре сделали еще пятнадцать человек нашего курса.

Но все проходит, и второй месяц прошел. Снова нам дали один выходной, а затем, тридцать человек, всех, кто остался, под присмотром все тех же офицеров, которых мы видели ранее, разбили на десятки и к каждому подразделению прикрепили постоянного сержанта. Мы с Альерой попали во второй десяток, и нашим командиром стал сержант Сантин, в прошлом пограничник-рейдер, двадцать лет на юге империи ловивший контрабандистов и диверсантов из Королевства Асилк, и успевший поучаствовать в знаменитом побоище на Диньском поле, где отличился полк Квентина Ройхо. И с этого момента началась более или менее нормальная учеба, так как с нами, наконец-то, стали заниматься учителя и инструктора.

Однако определенного распорядка дня все равно не было, и все происходило, на первый взгляд, спонтанно и неорганизованно. С утра физподготовка, затем верховая езда, всего два часа, после фехтование, а далее снова физические упражнения и история имперских войн. Какая-то мешанина. И хотя беготни по кругу и нагрузок стало меньше, а работы для мозга больше, меня такое положение дел все же не устраивало, поскольку знаний и умений у меня опять не прибавлялось, а учителя и сержанты просто присматривались к кадетам и выясняли их интеллектуальный уровень. В общем, странный месяц, который истек вчера. А сегодня начинается четвертый, у нас будет очередной выходной день, а далее, снова начнется учеба, и какие изменения грядут, никто, даже Виран Альера, точно не знает, потому что, хоть он и имел про "Крестич" некоторую информацию, но не мог знать все досконально.

Я вновь вернулся в реальность, а воспоминания, от которых у меня начинали скрежетать зубы, загнал в дальний угол своей памяти. Наши сержанты стоят перед строем, и хотя они видят, что все кадеты на месте и за минувшую ночь никто из "Крестича" не испарился, следуя древнему ритуалу, они выкрикивают фамилии своих подчиненных. Первый и третий десяток меня не интересуют, я вслушиваюсь в слова сержанта Сантина, высокого блондина, который чем-то напоминает жердь, и в целом производит впечатление неуклюжего человека. Однако, мы, его подчиненные, знаем, что он может быть очень быстрым, резким и гибким, и является великолепным гимнастом с навыками разведчика, который подмечает любую мелочь, а потому недооценивать его нельзя и каждый кадет стоит не шевелясь.