Стая - Виктор Точинов

…Подробности охоты Герман раскрывать не стал, и Мухомор так и не узнал, каким способом его коллеге удалось обойти других охотников.

Меж тем дело обстояло достаточно просто: если прочие ловцы вели поиск во все более расширяющемся круге, центром которого оказалось Касеево — точка, где в последний раз засветился Эскулап — то команда Германа поступила с точностью до наоборот. Прочесала самые отдаленные места, однако же связанные автодорогами с Касеево. Расчет был не сложен: ни угоном, ни покупкой транспорта Эскулап не озаботился. Видимо, предполагал воспользоваться или попутками, или общественным транспортом.

Однако в автобусе, дважды в день совершающем рейсы в Касеево и обратно, никто беглое научное светило не заметил. Значит — попутка, значит — кто-то подвез.

Всех касеевских аборигенов и жителей соседних деревень активно обрабатывали на сей предмет прилетевшие из Питера люди Мастера. Герман же, чтобы не путаться у них под ногами, занялся другой, не особо перспективной версией: машина, подобравшая Эскулапа, не местная, — случайно приехала издалека.

Ни у тех, ни у других поимщиков дело поначалу не заладилось — Эскулап как в воду канул. Но если команда Мастера после двух недель свернула поиски, отвлеченная событиями в Петербурге и Логове, то Герман продолжал свои труды, все более удаляясь от Касеево. Ибо знал крутой нрав Мастера и предполагал: как только тот расхлебает питерские проблемы и самолично прилетит в Сибирь, — Герману несдобровать.

Удача улыбнулась ему в другом субъекте федерации, аж в Туве, в далеком Кызыле, — именно там обнаружился автобус-«пазик», в нужный день совершенно случайно побывавший в нужной точке — был здесь проездом, катил в Артемовск и Минусинск. «Пазик» и в самом деле подобрал в полутора километрах от деревни пассажира, полностью соответствующего словесному портрету Эскулапа, высадил через полсотни километров, — и никогда не вернулся в Касеево.

Дотошный Герман в поисках дополнительной информации отыскал почти всех пассажиров автобуса — и труды его оказались достойно вознаграждены. Нашелся свидетель — вернее сказать, слушатель — разговора Эскулапа с неким местным старичком, тоже подвозимым за невеликую мзду. И свидетель-слушатель не позабыл тот разговор! Узнав, о чем именно расспрашивал беглец старика, Герман понял: вот оно, тайное убежище Эскулапа! Позаброшенное охотничье зимовье, расположенное не так уж далеко от большака, добраться пешком вполне реально. При желании там можно отсидеться достаточно долго, подождать, пока азарт поисков утихнет… А если запастись продуктами, — можно даже перезимовать, хоть и без особого комфорта, — избушки-зимовья так и строят, чтобы безвыездно прожить в них долгий охотничий сезон.

Коли уж нигде и никак Эскулап с тех пор не засветился, — там и сидит. Непонятно, правда, с какими целями… Не иначе как на стезю святого отшельничества податься решил.

Всех этих подробностей Герман не стал раскрывать Мухомору, лишь поинтересовался суммой, которую можно получить за беглого корифея засекреченной науки, схваченного и привезенного в Питер.

Мухомор призадумался… И попросил пять дней на размышления и консультации с клиентом. Герман наотрез отказался, явно подозревая некий подвох. Мухомор предложил ему поискать другого покупателя. После короткого торга сошлись на трех днях отсрочки…

Теперь выбора не осталось: расплачиваться с сибиряками в любом случае нечем. Остается лишь отобрать у них добычу… Однако Герман тоже не вчера родился, и наверняка подстрахуется. Но тогда отсрочка автоматически увеличивается еще на несколько дней — в самолет с оружием и с пленником им соваться никак нельзя, поедут поездом…

Во всяком случае, Эскулап имеет ценность лишь в качестве приложения к контейнерам с пятьдесят седьмым штаммом. И затевать драку с шестью головорезами — опытными и готовыми к неприятным неожиданностям — имеет смысл только при гарантии: с боем захваченный товар будет реализован. Вывод прост: за эти три дня необходимо любой ценой связаться с клиентом.

Пока Мухомор прокачивал варианты, приключилась новая неприятность: первое дезертирство из «Салюта». Один из бойцов просто-напросто не вернулся из внешнего охранения.

3

Боли он не чувствовал, но багровый туман перед глазами стал гуще, и из него прозвучал ласковый женский голос: «Алеша, Алешенька…»

Руслана много лет никто не называл так…

«Мама…» — прошептал он, а может быть, лишь попытался прошептать, и не услышал сам себя…

— Алешенька, — голос стал громче, и в багровом тумане появилось нечто вещественное, осязаемое — ладонь, опустившаяся на лоб Руслана.

Он понял, что еще жив. И открыл глаза.

Темнота… Все та же хибарка, все та же кровать с продавленной железной сеткой… И, конечно, никакой агонизирующей мохнатой туши рядом… Рядом была Наташа — сидела на краю кровати. Наклонилась низко-низко, длинные волосы щекотали Руслану лицо.

— Кошмар приснился? — тихо спросила она. — Ты так стонал…

— Дьявол приходил… — ответил Руслан так же тихо. — Дьявол-искуситель…

Затем он понял, что его рука под ватником, и пальцы стискивают рубчатую рукоять… «Ладно хоть пальбу во сне не устроил, лунатик, — подумал Руслан, отпустив оружие. — Однако ж надо такому присниться…»

— Откуда ты знаешь моё имя? — спросил он, окончательно проснувшись.

Она ответила не сразу, и Руслан подумал, что ее волосы пахнут земляникой, очень вкусно пахнут, в касеевском магазине никаких шампуней не оказалось, лишь земляничное мыло…

— Ты дал мне письмо, — сказала Наташа. — Письмо к твоей маме… Я не читала, я только посмотрела подпись…

Руслан ничего не ответил.

Он хорошо умел вести допросы, и умел доходчиво инструктировать подчиненных, и умел коротко, но исчерпывающе докладывать начальству… Однако в такой вот ситуации сказать девушке, чтобы она не уходила, — не умел… Не доводилось как-то. Раньше, с другими женщинами, было проще… С ними не приходилось идти по лезвию ножа, по тонкой грани, отделяющей жизнь от смерти. И не слышалось из-за тонкой фанерной перегородки, как дышит за стеной нечто, до сих пор похожее на человека.

Руслан ничего не сказал. Но, кажется, Наташа поняла всё сама… Наклонилась еще ниже, земляничный запах кружил голову… А потом губы нашли губы, и слова стали уже не нужны.

Они так ничего и не сказали друг другу: и в коротких перерывах между торопливыми, страстными поцелуями, и чуть позже, когда пальцы столь же торопливо расстегивали одежду, и потом, когда старая железная кровать бешено скрипела всеми своими сочленениями и грозила развалиться на куски…