Бомба мгновенного действия - Стюарт Джейсон

Ямашид с ненавистью посмотрел на него уничтожающим взглядом.

– Как выглядит Ибн-Вахид, не знает никто.

– Ошибаешься, сынок. Я знаю. Правительство моей страны знает. – И, решив, что самое подходящее время для заготовленной лжи наконец настало, он добавил:

– В ту самую минуту, когда эти пять самолетов пересекут границу с Турцией, эскадрилья американских истребителей поднимется в воздух, чтобы сбить их. Более того, правительству русских уже сообщили о планах Ибн-Вахида, и их станции слежения противовоздушной обороны на северном побережье Черного моря уже приведены в состояние боевой готовности на случай, если у американских истребителей что-то сорвется.

– Ты лжешь, сын свиньи! – злобно крикнул Ямашид, однако в глазах его сверкнула тревога.

Бучер внимательно посмотрел на молодого человека, раздумывая. Его выпад дал даже лучшие результаты, чем он ожидал.

– Сын я свиньи или нет, но операция, задуманная Ибн-Вахидом, провалится с треском. Сейчас я сообщу тебе кое-что такое, чему ты поверишь только тогда, когда будет уже слишком поздно.

В эту минуту несколько здоровенных гаш-шашинов подошли к двери снаружи. Один из них приоткрыл ее и, просунув голову внутрь, обратился к Ямашиду:

– Где эта американская свинья Просетти, которого Ибн-Вахид приказал убрать?

– Вышел только что, – робко ответил Ямашид.

Злорадно ухмыльнувшись, гаш-шашин закрыл за собой дверь.

Бросив взгляд поверх перегородки, Бучер увидел, как все они торопливо вышли из ангара. Он уже собрался было продолжить разговор, как вдруг в поле его зрения попал еще один человек – сам Ибн-Вахид!

Длинный и черный балахон с головы до пят скрывал его фигуру. Голова и лицо были закрыты тесно прилегающей черной маской, на лбу которой были вышиты три зеленые звездочки. Кроме того, материал маски, прикрывавший нижнюю часть лица, оттопыривался, словно Ибн-Вахид дышал через респиратор.

Но Бучер знал, что это не респиратор, а модулятор голоса, который преобразует человеческий голос в раскатисто-механический, как у робота. Если слушать голос, проходящий через такой модулятор, то невозможно определить даже пол говорящего.

Бучер молча проследил за тем, как Ибн-Вахид исчез из его поля зрения, пройдя вправо так, что за картотечными ящиками, стоящими у противоположной стены кабинета, его стало не видно. Одной из причин, заставлявшей его так долго и терпеливо ждать, было как раз то, что он хотел убедиться, здесь Ибн-Вахид или нет. Теперь наступило время действовать.

Ямашид тоже следил за фигурой Ибн-Вахида, пока она не скрылась из виду, после чего повернулся обратно к Бучеру.

– Что ты там трепал, во что это я поверю, когда будет слишком поздно?

Свирепое выражение и хищный оскал исказили суровое лицо Бучера.

– Вот во что, – и он опустил из-за спины левую руку, показав, что не связан.

Издав испуганное восклицание, Ямашид извлек из своих широких шаровар небольшой пистолет и вскинул его. Но сделал он это слишком поздно. Правая рука Бучера молниеносно взметнулась вверх.

Ямашид застыл неподвижно, и его вылезающие из орбит глаза, остекленев, уставились вниз, как раз на рукоятку ножа, торчащую у него из-под подбородка. Он умер мгновенно, рухнув на пол, а пистолет выпал из его руки, забряцав по бетону.

Не поднимая головы, Бучер на коленях прокрался к письменному столу, достал из ящика свой "вальтер", проверил обойму и сунул его в кобуру под мышку. Впервые после того, как к нему вернулось сознание, он почувствовал себя полностью одетым. По-прежнему не вставая на ноги, он на коленях оттащил труп Ямашида за картотечные ящики у противоположной стены, убедившись, что на полу не осталось следов крови.

Бучер уже собирался занять свое прежнее положение спиной к стене, как вдруг взгляд его упал на прозрачное стекло, отгораживающее кабинет от ангара. Через несколько вентиляционных отверстий он увидел гаш-шашинов, которые только что подходили к кабинету, а также Ибн-Вахида и Джонни Просетти.

Просетти попал в беду. В серьезную беду. В ту самую беду, о которой Бучер предупреждал его. Распростертый, он лежал на песке метрах в сорока от ангара, причем каждый из гаш-шашинов крепко удерживал его за запястье или за щиколотку, а в руках у Ибн-Вахида была та самая двадцатилитровая канистра.

Гортанный душераздирающий вопль вырвался из груди Просетти, когда Ибн-Вахид размеренно, не торопясь начал обливать его бензином. Однако эти страшные отчаянные крики не дали никакого эффекта. Ибн-Вахид продолжал лить бензин, гаш-шашины ржали и перешучивались, изнемогая от сладостного садистского нетерпения, а Джонни Просетти все издавал такие жуткие, леденящие душу вопли, что даже у привыкшего ко всему Бучера кровь стыла в жилах.

Опорожнив канистру, Ибн-Вахид подал гаш-шашинам знак, и все они одновременно отпустили Просетти, сделав шаг назад. Просетти стал лихорадочно подниматься, стремясь убежать прочь. Он заскулил от ужаса, когда Ибн-Вахид бросил к его ногам зажженную спичку. Буквально в одно мгновение огненные языки охватили Просетти, и он превратился в живой факел, обезумевший от нестерпимой боли, причиняемой пламенем, пожирающим его плоть. Бросаясь то вправо, то влево, он испускал истошные вопли, заглушающие зловещее потрескивание.

Ибн-Вахид опять отдал какое-то распоряжение четырем гаш-шашинам, указав на один из двух больших вертолетов, стоящих метрах в ста от них. Все четверо послушно встали по двое в затылок друг к другу и направились к вертолету.

Когда он легко взмыл вверх и исчез в безоблачном голубом небе, от Джонни Просетти на песке осталась лишь бесформенная подрагивающая груда обугленного человеческого мяса.

Весь содрогаясь от отвращения, Бучер опустил голову, чтобы не созерцать вызывающее рвоту зрелище, пытаясь проглотить застрявший в горле комок. Джонни Просетти, конечно, не заслуживал того, чтобы жизнь ему была сохранена, фактически давно уже лишив себя права называться человеком, но умереть столь ужасной, мучительной смертью...

И опять Бучер, согнувшись, на коленях пробрался назад, к стене, занял прежнее положение, заведя руки за спину. Но на этот раз рука его сжимала не нож, а "Вальтер П-38"! Ему непременно нужно было выведать у Ибн-Вахида некоторые подробности, знать которые мог только сам Ибн-Вахид, иначе Бучер давно уже начал бы действовать. И едва он занял нужное положение, как произошло то неизбежное, чего он столь долго ждал, – дверь распахнулась, и вошел Ибн-Вахид. Человек в длинном черном балахоне с закрытым маской лицом с минуту молча смотрел на него, после чего проговорил:

– Возблагодарим всемогущего аллаха за столь долгожданную встречу!

Слова, произносимые через модулятор голоса, звучали раскатисто-гулко, с металлическим отзвуком.

– Интересно, – Бучер говорил отчетливо, чеканя каждое слово, – как повлияло бы на арабское мужское самолюбие известие о том, что во главе Ордена Гаш-шашинов стоит женщина?

Он неожиданности Ибн-Вахид резко вздрогнул и медленно опустился в кресло, стоящее за письменным столом.

– Значит, тебе известно, кто я, – произнес гулкий металлический голос.

– Известно. Жирный Витторио и Кид Мокетон раскололись и выложили всю подноготную, лишь бы спасти свои шкуры.

Две руки в черных перчатках протянулись к маске, и через мгновение Бучер смотрел в красивые серые глаза Анны Хелм. Однако что-то незнакомое появилось сейчас в этих глазах. В ее взгляде было нечто странное.

– Одного не могу понять, – спокойно проговорил Бучер, – как это тебе удавалось сообщать своим людям о моих предполагаемых передвижениях, не подходя к телефону. Ты ведь нигде не звонила. По крайней мере, ни в Рено, ни в Мехико – точно, а Лэппи Рэмзак с компанией уже поджидал меня в отеле "Женева".

– Неужели так трудно догадаться, глупый? – самоуверенно улыбнулась Анна. – Хороший радиотехник может творить чудеса всего из нескольких транзисторов. Связь поддерживалась по радио, только и всего.

– Но Лэппи Рэмзак чуть было не пристрелил тебя.

– Да ничего подобного. Он просто сделал вид, чтобы сыграть на твоем дон-кихотстве и прикончить тебя, когда ты бросишься из укрытия мне на помощь. Все время, что ты стоял в том проулке, я была с Рэмзаком на связи. Когда в "Женеве" тебя убрать не удалось, я изменила тактику и стала по кусочкам то там, то тут подбрасывать тебе ценную информацию, чтобы заманить сюда.

– Это ты убила Карамину?

Анна кивнула.

– Случилось непредвиденное. Тот нож предназначался для тебя.

– Вчера ночью в постели ты не была только кровожадной.

Анна рассмеялась глубоким грудным смехом.

– Глупыш, ведь в постели ты что надо, с Джонни Просетти не сравнить. А еще я не убила тебя в "Язифике" потому, что если постоянно только работать без отдыха, то можно занудой стать.

– Считаю, что и Саида Хадрабу убила ты.

– Правильно считаешь. Этот добрячок, уже давно начал совать нос в мои дела.