Нежный защитник - Джо Беверли

— Нет, у меня больше ничего не осталось.

Он направился к ней. Имоджин пришлось поскорее вспомнить, что она — леди Кэррисфорд. Иначе она наверняка попятилась бы от страха.

— Вся округа знает наперечет те украшения, что отец дарил своей несравненной Имоджин из Кэррисфорда. Неужели ты хранила их все в этой комнате?

— Да.

Холодные пальцы больно стиснули ее подбородок.

— Даже если у тебя нет ума, о твоем отце этого никак не скажешь.

— Отпустите меня, сударь!

Он отпустил ее подбородок, но тут же схватил за плечи. Изумрудные глаза вонзились в нее, как два стальных клинка.

— Ты твердо решила, что мне нельзя доверять? Учти, если твои побрякушки спрятаны где-то в укромном уголке потайного хода, то о нем известно по меньшей мере десяти моим солдатам. Ни одному из них я бы не доверил и шиллинга, а не то что настоящий клад.

— Конечно, ведь это твои люди! — язвительно ответила она. — Им было у кого научиться порядочности!

— Уж не пытаешься ли ты меня оскорбить? — вкрадчиво поинтересовался он, прищурив холодные глаза.

Имоджин выдержала его взгляд и еще выше вздернула подбородок, хотя это и потребовало от нее немалых усилий.

— Да!

И это была чистая правда.

При виде недоброго блеска в его глазах Имоджин передернуло от страха.

— Ты просто глупый ребенок.

— На первый взгляд так оно и есть. Иначе я не пришла бы к тебе за помощью. Но я быстро учусь.

Он прижал ее к себе. Тонкая сорочка и платье не могли защитить ее от тепла, излучаемого этим сильным телом, и у нее перехватило дыхание…

— И чему же ты учишься? — услышала она его тихий голос.

Имоджин больше не приходилось делать над собой усилие, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Скорее наоборот — теперь она не могла отвести от него взгляд. И оказалось, что его глаза вовсе не колючие и не злые — они почти теплые…

«Дура!» — выругала она себя и потупилась, торопливо проговорив:

— Учусь не доверять мужчинам!

Он отпустил ее и, отодвинувшись, как от пустого места, холодно взглянул на нее:

— Полагаю, что именно мне оказана честь быть главным учителем?

Имоджин не снизошла до ответа.

— И в чем же я не оправдал вашего доверия, леди Имоджин?

Ее молодое тело молило вернуть этот короткий миг близости и тепла. И Имоджин возненавидела себя за эту слабость. Хуже того, она никак не могла придумать достойный ответ. Да, она подозревала его во всех смертных грехах, но до сих пор его поведение оставалось безупречным.

И ей пришлось покопаться в прошлом.

— Ты вернулся в замок Клив якобы ради того, чтобы помочь твоему сводному брату. После чего он скоропостижно скончался.

Его лицо окаменело, превратившись в суровую маску.

— Не разбрасывайся такими обвинениями, Рыжик, если не готова доказать их ценой собственной жизни. Это всего лишь грязные сплетни.

— Но так все говорят!

— Ты считаешь, что я хочу прибрать к рукам Кэррисфорд? — процедил он, уперев кулаки в бока и скользя по ее фигуре медленным взглядом. Судя по всему, он принадлежал к тому типу людей, которые не терпели уверток и всегда предпочитали идти напролом.

— Да, — честно ответила она.

— Но тогда ты совершила глупость, явившись ко мне, разве не так? — ехидно спросил он.

— Тогда я еще не знала тебя.

— А теперь, стало быть, узнала?

— Да. Ты грубый и злой, и ты норовишь заграбастать все, что тебе приглянется.

Он холодно улыбнулся и снова подступил к ней вплотную.

— Но тогда не сглупила ли ты еще раз, осмелившись бросить мне перчатку? А вдруг мне приглянешься ты?

Это было слишком. Имоджин попятилась, с тоской вспоминая о своей торбе.

— Нет, ты не посмеешь!

Улыбка на устах Фицроджера стала шире, но в ней не было тепла.

— Откуда ты знаешь? Может, я обожаю таких разъяренных кошечек? — Еще несколько легких шагов, и она оказалась припертой к стене. Бежать было некуда.

— Я закричу! — предупредила она.

Он лишь с издевкой приподнял бровь. Замок был заполнен его людьми.

— Ты не возьмешь меня силой! — с отчаянием проговорила она. — Я пожалуюсь королю, и ты за все заплатишь!

— Я не беру женщин силой, — возразил он, и снова его лицо едва заметно смягчилось. — Многие мужчины хотят тебя, Рыжик, и еще больше хотят получить твой замок. Ты ведь знаешь, как ты красива, и твои волосы…

Они с Мартой еще не успели заплести ее волосы в косы, и его жадный взгляд надолго задержался на шелковистой вуали, спускавшейся до самых бедер. Имоджин почувствовала, как у нее подгибаются колени, и причиной этому был вовсе не страх.

Он уперся обеими руками в стену по бокам от нее. Вместо того чтобы ощутить себя запертой в ловушке, Имоджин, как это ни странно, почувствовала, что оказалась в каком-то странном невидимом коконе. Ее сердце стало биться чаще, а разум окутался густым туманом. Она знала, что не должна поддаваться, не должна позволять ему делать это, и все же, и все же…

— Перестань! — выдохнула она.

— Что перестать? — прошептал он в ответ.

Она молча следила, как он медленно наклоняется к ее губам. Его губы оказались мягкими и горячими. Почему она считала, что они твердые и холодные?

Он чуть отстранился, а потом поцеловал ее более властно. Имоджин подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но желание пересилило, и ее ладони легли ему на плечи… Плечи были твердые, как скала, но живые и горячие под тонким шелком туники.

Его губы медленно двигались, лаская ее. Ее еще никогда так не целовали. И ей это нравилось гораздо больше, чем она хотела бы в этом признаться.

— Ты не должен! — воскликнула она, отшатнувшись. — Это же смертный грех!

— Неужели? — хмыкнул он. Наверное, он и правда шутил? Его правая рука осторожно скользнула по ее волосам и легла на затылок. Его палец ласкал ее щеку, и она горела словно живое пламя. — В поцелуе нет ничего плохого, Имоджин.

— А отец Вулфган говорит, что есть… — Имоджин понимала, что должна положить этому конец, пока не случилось непоправимое. Капеллан предупреждал ее не раз, что как раз такие поцелуи ведут к распутным ласкам, а распутные ласки порождают похоть.

А похоть, как известно, ведет прямиком в ад.

Наверняка это языки адского пламени ласкают ее, и уже сейчас она горит, как в огне…

Она вырвалась из его объятий и отскочила в другой конец комнаты.

Фицроджер не сделал попытки ее остановить. Он просто повернулся, прислонился спиной к стене и скрестил на груди руки.

— Это не тот ли худосочный священник со скрюченными руками? Тот, что хотел наложить на всех подряд епитимьи за отнятые жизни?