Битте-дритте, фрау-мадам - Дия Гарина

Бутылка коньяка обнаружилась в бардачке «десятки», как нельзя кстати. Повинуясь моей настойчивости Алексей несколько раз глотнул из горлышка и закашлялся. Вот теперь все будет достоверно. Оставалось только стянуть с моего нанимателя щегольской серый пиджак, по которому его могут опознать издали. Все вещи я затолкала в щель между стенами, а пистолет сбросила в вентиляционное отверстие, предварительно стерев свои отпечатки.

И вот мы под ручку с Панфиловым побрели по тропинке, петляющей между заброшенными зданиями кирпичного завода к маячившей впереди улице, по которой то и дело проносились дальнобойные фуры. Мне всегда везло с автостопом, и сегодняшний день не стал исключением. Не боящийся грязи «КамАЗ» притормозил рядом, обдав нас горячечным дыханием дизеля.

— Вам куда? — пожилой водитель понимающе улыбнулся, глядя, как я хлопочу возле безучастного Панфилова и буквально на руках затаскиваю его в кабину.

— До Дмитровки добросите? — просительно улыбаюсь я в ответ. И как ребенок радуюсь тому, что кошелек со мной.

Водитель согласно кивает, «КамАЗ» трогается, окраина Ухабова приближается, а с рекламного щита нас напутствует доброй улыбкой похожий на киноактера мэр. Зато почти под самым щитом на обочине стоит машина ППС и вооруженный автоматом лейтенант пристально вглядывается во все выезжающие из города машины.

Стараясь унять невольную дрожь, я плотнее прижалась к Панфилову, и снова была удостоена одобрительного взгляда дальнобойщика.

— Кого это ловят сегодня? — поинтересовался он, на всякий случай немного притормаживая. Однако запыленный грузовик не вызвал у лейтенанта никаких подозрений, и стоящий рядом инспектор ГИБДД так не поднял свой карающий жезл. У меня отлегло от сердца. И все же всю дорогу я находилась «в растрепанных чувствах» и вертелась на сидении, как принцесса на горошине. А когда черно-белая табличка сообщила нам, что до Дмитровки осталось каких-то полтора километра, расплатилась с водителем и потащила Панфилова по сворачивающей с трассы проселочной дороге.

Первой царапнула по моему встревоженному сердцу непривычная вежливость дмитровцев. И бойкие старушки, и степенные матери семейств, не говоря уже о дедках в обрезанных валенках — все здоровались с нами, как со старыми добрыми знакомыми. А когда моя чувствительная спина покрылась липкой паутиной внимательных взглядов, то рискованная идея искать убежища в деревне, показалась мне совершенно бредовой. Но поскольку идти на попятный было уже поздно, пришлось, ориентируясь на подсказки словоохотливых сельчан, вести Алексея Панфилова к самому крайнему дому с венчающим крышу колесом для несуществующих аистов.

— Здравствуй…те… — Семен Романовский широко распахнул калитку. — Какими ветрами?

— Ураганными, — вымученно улыбнулась я, — Хочешь рассчитаться, должник?

— А то! — осклабился Романовский. Оглядел меня с ног до головы, потом переключился на Панфилова и уже без намека на веселье продолжил: — Входи и ничего не бойся. Жена с девчонками в Анапу уехали к родне. Так что лишних вопросов некому задавать. И я тебя ни о чем спрашивать не буду.

— Очень жаль. — Презрения в моем голосе хватило бы на десятерых. — А надо бы спросить: как можно быть такой идиоткой!

— Если хочешь, спрошу. — Семен даже бровью не повел. — Только давай в дом сначала зайдем и Панфилова твоего уложим. Не видишь что ли, совсем плохо мужику?

Запоздало сообразив, что Семен не мог не узнать человека, частную собственность которого лично поджигал четыре раза, я повернулась к бизнесмену и убедилась в том, что мой должник прав. Алексей Михайлович белее собственной рубашки уже закатывал глаза и собирался валиться на утоптанную до плотности асфальта землю.

Вдвоем с Семеном мы подхватили Панфилова под руки и потащили в дом, уложили на скрипучую панцирную кровать и встали над ним, как над покойником не зная, что делать дальше.

— Может самогонки ему дать? — с сомнением в голосе предложил Романовский, наблюдая за моей реакцией.

— Вряд ли это поможет. — Я присела на край кровати и пощупала пульс на влажной от испарины руке. Похоже все-таки сердце. Стрессов, которые выпали на долю этого человека за несколько последних дней, я не пожелала бы даже злейшему врагу. И ведь «скорую» вызывать нельзя. Иначе все, ради чего я занялась похищением людей, пойдет прахом.

— У тебя «Корвалол» есть? — спросила я Романовского и, глядя на его смущенно-растерянное лицо, поняла, что о лекарствах, имеющихся в доме, он не имеет никакого понятия. И не удивительно, если учесть, что лекарством на все случаи жизни для него был самогон собственного изготовления.

Пришлось устроить в пятикомнатном доме настоящий обыск, прежде чем мы обнаружили в платяном шкафу коробку из-под мороженого со всевозможными пузырьками и облатками. Слава богу, «Корвалол» там был. Тридцать капель (плюс еще пять на всякий случай) в пятидесятиграммовый граненый стакан, полный ледяной колодезной воды, и я полуобняв Панфилова влила лекарство ему в рот. Алексей пил жадно, как будто только что из парной, но признаков возвращения рассудка не проявлял.

Тут у меня возникла одна идея. Не зря же за моими плечами три месяца маяты на курсах немедицинского гипноза! Я не знаю, как вывести Панфилова из этого гипнотического состояния, но зато знаю, как погрузить его в другое. В свое. Возможно, у меня получится. Ведь тогда в кафе его реакция на мое внушение была моментальной. По крайней мере, ничто не мешает мне попробовать. Я вытянула из-под футболки золотой кулон с одиноким бриллиантом (не мог Павел поскромнее подарок сделать!) и начала медленно покачивать его перед блуждающими глазами Алексея. Вскоре эти глаза эти уже не могли оторваться от качающегося туда-сюда блестящего полукруга. Отлично. А теперь…

— Сейчас я буду считать до семи. И на счете семь ты уснешь. Ты устал. Ты хочешь спать. И на счете семь ты уснешь. Раз. Два. Веки тяжелеют. Три. Дыхание ровное. Четыре. Хочется спать. Пять. Глаза закрываются. Я сказала, закрываются. Шесть. Ты спишь. Семь!

Но еще до того, как прозвучала заветная цифра Алексей погрузился в глубокий гипнотический сон. Густые брови его перестали подергиваться, а приподнятая и отпущенная мною рука упала мягко и безвольно, как тряпочная. Какое-то время я сидела рядом, слушая выровнявшееся мужское дыхание, а затем пошла на кухню, где Романовский уже вовсю гремел расставляемой посудой.

— Ну а теперь-то можно по маленькой? — робко интересуется мой должник, выставляя на стол бутылку из-под молдавского «Белого аиста» до горлышка заполненной мутноватой жидкостью.

— Теперь можно, — обреченно киваю я, с усилием отгоняя замаячивший впереди призрак алкоголизма. — Только не спрашивай ни о чем, Сеня. Пожалуйста. У меня на правду-то сил не осталось, не то, что на вранье.

— Не буду спрашивать, — подозрительно покорно соглашается мой собутыльник, наливая самогонку в граненые стопки. — Что захочешь, сама расскажешь.

И я рассказала. Не все конечно — только сегодняшние свои подвиги.

— Ищут меня. И его ищут. — Малосольный огурец хрустел на зубах вперемешку со словами. — Милиция ищет, Иловский ищет… Может быть, еще кое-кто… Короче, один сплошной поисковый тимуровский отряд. А когда найдут…

— Не найдут. — Семен грохнул по столу кулаком, взбудоражив даже гусей в сарае. — Ты не думай, Ника. У нас в деревне все про всех знают. Но никому чужому ни полслова. Даже за водку. Особенно, если я попрошу. А просить я умею, не сомневайся.

— Вот уж в этом не сомневаюсь, — пробормотала я. — Только что делать дальше не знаю. Гипнотический сон у Панфилова может перейти в сон обычный. А может и не перейти. Короче я и сама не знаю, получится ли у меня его в порядок привести или это должен сделать только тот самый гипнотизер, который над ним поработал.

— Может бабу Степу позвать? — предложил Семен, повторяя ритуал самогонной церемонии. — Будем, Ника.

— Не-… кх-нельзя! — просипела я, проталкивая самогонку сваренной в мундире картошкой. — Иловский может знать, что она в Панфиловском лагере прирабатывала. И послать к ней своих головорезов.

— Ха! Плохо ты бабу Степу знаешь. Как она в наших мужиков из автомата палила?! Да из ее избушки любой головорез убежит, как черт от ладана.

— Нет уж. Не хочу я рисковать. Мне еще свои поиски нужно организовать. — Я почти с ненавистью посмотрела на лежащий под рукой мобильник. Ни одного пропущенного вызова. Или он просто сломался?! — Знаешь, Семен, давай договоримся. Я оставлю Панфилова у тебя. До утра он проспит как младенец, а я за это время в город смотаюсь. Кое-какую мыслишку хочу проверить. Не могу больше сидеть, сложа руки.

— Все бы так, сложа руки, сидели, — весело подмигнул Романовский. — Глядишь, порядка в стране больше было бы. Когда хочешь ехать?