В облупленную эпоху - Лев Воробьев

Он был до крайности одинок…

Поверх дивно пахнущих хлопчатой мануфактурой вещиц — запах, покидающий новые вещи после второй стирки, — он натянул свои старые штаны и отутюженную сорочку. Но прежде — поднес две горсти белой сорочечной ткани к лицу и сделал глубокий вдох, этот предмет гардероба источал запах свежих молочных ирисок — так пахнут вещи, отведавшие накануне горячего утюга. «Хорошо бы и носки новые надеть», — подумал он, брезгливо выбирая двумя пальцами сносную штопаную пару из пестрой трикотажной горки, вываленной на стол из ящичка комода (в ноздри ударил запах дешевого земляничного мыла). Но новой пары у него не было, и оставалось довольствоваться некогда чудесными клетчатыми полушерстяными носками…

…Несколько дней назад Марек Зильбер зашел в гости к своей старой знакомой Фриде. Эта пышная яркая брюнетка, пятидесятилетняя одухотворенная вещь в себе, владела искусством Таро, впрочем, с тем же успехом она гадала на обычной карточной колоде, на кофейной гуще, занималась астрологией, обладала задатками спонтанного гипнотизера, а также слыла искушенным хиромантом — и имела от этого вполне сносный и, главное, постоянный доход. Вооружившись профессиональным взглядом, она тут же, не сходя с места, шутки ради, вогнала бедолагу в какой-то мучительно-блаженный транс, включив знаменитые колоратуры своего голоса — это было мощное средство подавления воли, вроде оружия сирен. Фрида усадила гостя за невысокий круглый столик, уселась напротив и соединила пальцы замком, при этом оцарапав воздух над столешницей длиннейшими ногтями темно-вишневого цвета.

Марек ощущал себя весьма странно: надушенные искусственные цветы на крошечном высоком столике — в метре от его правого локтя — благоухали как живые. Он слышал запах правой ноздрей больше, чем левой. Ветер надувал азотово-кислородной смесью полусферу прозрачной шторы, вдыхая ее в устье форточки, за окном тронулся с места автомобиль, и портной шумно втянул в легкие донесшийся с улицы сладкий опиум выхлопа. Он не догадывался, что это был вздох, порывавший с воздухом прошлого…

В ее руках в какой-то момент оказалась карточная колода.

Карты легли следующим образом…

Сперва на столе возникла фигура в виде двух сдвинутых треугольников или обоюдоострой стрелы. Двигаясь по кругу, Фрида выложила карту на правый нижний угол у основания треугольника.

— Ишь ты, какой… пестренький! — изумлялся Марек, разглядывая яркую веселую картинку с перевернутым человечком, одетым в точности как средневековый щеголь из школьного учебника по истории.

— Висельник… — зловеще буркнула Фрида. И объяснила сразу струхнувшему, не в меру доверчивому портному суть расклада: само по себе это изображение подвешенного за ногу молодого человека плохого не сулит, но лишь указывает в данном случае, что Мареку стоило бы, пока не поздно, определиться с жизненными приоритетами…

В сущности, портной догадывался об этом и сам, сознавая, каким безысходным и унизительным рабством обернулся заведенный им некогда, а ныне устоявшийся в форме несложной схемы быт. Тем не менее он успокоился, выслушав пояснения гадалки, и уже с детской любознательностью указывал ей пальцем в следующую карту, что легла в левый угол у основания треугольника. На ней была изображена человеческая голова, вознесенная под облаци крылатым мускулистым ребенком.

— Полуденное Светило, — произнесла Фрида мечтательно, — есть намек на скорое удовлетворение желаний… А сейчас на будущее, — выдохнула она и начала новый расклад. — Вот здесь, в вершинах нижнего треугольника, все твое будущее.

— Фортуна, — радостно угадал Марек, тыча в первую сданную ею карту.

— Угу! Судьба, она и не враг, и не друг, — охладила его ребячливую радость Фрида.

Фортуна была слепа на оба глаза, и Марек испытал по отношению к ней род сочувствия.

Далее шествовала «Смерть», и портной вновь заволновался — в глубине души он рассчитывал на долгую и содержательную жизнь. Гадалка, опережая его испуг, поспешно проговорила: «Жизнь скоро переменится, но… — внутренности Марека сжались в небольшой комочек, когда он услышал это „но“, — …но тут вот „Сила“. Она противится всем переменам». — Фрида указала ему на новую карту.

Штора опала. А вместе с тем и последние запахи улицы были поглощены внутренним благовонием покоев. «Ветер переменился», — отметил Марек. Между тем гадальщица, казалось, вовсе забыла о его существовании, поглощенная какой-то своей мыслью.

— Не дает она мне покоя, — произнесла она чуть погодя, с видом глубокого раздумья подпихивая «Силу» остро отточенным ногтем и вновь возвращая на предназначенное ей место.

Марек от волнения ерзал на стуле. Фрида тянула паузу.

— Ну, ладно! — наконец произнесла она и выложила в центр раскладки последнюю, все решающую карту.

Она явила взору Кудесника вместе с мистическими символами его мастерства — колбочками, свитками, пестиками и тиглями, находящимися в состоянии хаотичного полета. Все это означает власть над тварью дрожащей, шелестом рощ, звоном неба, произрастанием подземной воды, пояснила Фрида, издав звук, похожий на вздох облегчения, неоднократно, впрочем, проверенный на клиентах, должный символизировать благополучный исход сеанса.

Когда на стол легла последняя карта, то перед портным распростерлось все прошлое, настоящее и будущее. Тем не менее ему пришлось ждать толкования гадальщицы, ибо истинный смысл скрывался за раззолоченной картинкой в центре. Предложенное толкование основывалось на решительном противостоянии карте Смерти. Таким образом, жизнь Зильбера должна была идти некоторое время без перемен. Однако ему следует помнить, что перемены зреют с неотвратимостью фурункула, обреченного быть проколотым. Но прежде чем выдать посетителю окончательный футурологический прогноз, Фрида заглянула в его ладони, как в книгу судьбы, и вздрогнула — это движение также было отработано до совершенства.

Все переменится очень скоро. В лучшую или худшую от нынешнего его состояния дел сторону отклонятся эти перемены, зависит от таинственного незнакомца: ежели им окажется сухорукий или сухоногий (Марек поморщился, вообразив себе возможные проблемы с кроем, долгие и утомительные примерки), который явится к нему накануне новолуния, то перемены будут ужасны, ежели вместо калеки в тот же день ему повстречается одноглазый, но кривой на другую, нежели Марек, сторону, то блага посыплются на портного, точно из рога изобилия, практически незамедлительно.

«Сухорукого еще можно отыскать, если очень захотеть, но вот раздобыть кривого на левый глаз куда труднее», — соображал Марек, тараща левое же округлившееся око на чучелко летучей мыши, подвешенное за крылышки к потолку позади Фриды.

Между тем до новолуния оставалось всего-то семь дней, которые, как водится, промчались со скоростью курьерского поезда.

Сухоногий Часовщик явился в точно указанное небесами время, повергнув Марека в черную смуту. Но он не мог знать, что в не меньшее смущение был обращен и часовых дел мастер: Фрида возвестила тому накануне о неслыханной удаче (гадалка пользовалась известной популярностью в городе), если на его жизненном пути возникнет счастливая фигура слепца, если же хромой постучит в дверь его судьбы своей уродливой конечностью, то дело плохо.

Обилие совпадений в обоих случаях объясняется крайне просто — образы для своих высокохудожественных прогнозов Фрида искала в той среде, которую пользовала. В вестниках судьбы — кривых и сухоруких, гигантах с разноцветными очами, сангвинических необъятных толстяках, трехпалых карликах — без труда узнавались черты ее личного пандемониума из числа сильно разросшейся клиентуры.

В том, что ее прогноз, который всецело зависел от настроений гадальщицы, сбылся, по крайней мере, по части некоторых важных атрибутов, также ничего удивительного не было. Фрида действительно обладала чудесным даром — это было совершенно очевидно как для членов ее семьи, так и для окружающих, однако пользовалась им спонтанно, бессистемно. Леность — вот, пожалуй, единственное небольшое черное пятнышко на ее в целом безупречном портрете. Но и этого было довольно, чтобы золотая жила ее гениальности навсегда была погребена под некогда рыхлой и легкой, ныне — неподъемной, спрессованной прожитыми годами, породой невежества. История данного ее пророчества развивалась следующим образом…

Марек не стал изобретать причин, освободивших бы его от обязанности шить часовых дел мастеру штаны — и он поступил мудро. Раз уж один из вариантов пророчества запущен, решил он, то игнорировать сей факт абсолютно невозможно. Нужно встретить судьбу во всеоружии. Вернее — взять контроль над ней. А это значит — вести наблюдение за ее вестником — Часовщиком, однако держаться при этом на безопасном расстоянии.