Над Неманом - Элиза Ожешко

— Не тяжело носить воду на такую высокую гору? — тихо спросила она.

— Как не тяжело! — теребя угол фартука, шопотом ответила Антолька.

— Вода нам не дешево достается, — вставил Анзельм: — под гору идти за ней приходится, а нести на гору.

— Иногда, зимой в особенности, я чаще ношу воду, чем она, — как бы в свое оправдание сказал Ян.

— Он чаще носит воду, — поднимая голову и глядя на брата, подтвердила Антолька. — Да что ж, — быстро и с возрастающим смущением прибавила она, — и я тоже могу… отчего нет? Я в этом году в другой паз жать буду…

Юстина задумалась… о чем? Может быть, в ее памяти воскрес образ женщины, такой же слабой и стройной, которая в тревоге и недоумении не знала, как спуститься с лестницы в несколько ступенек.

— Человек не знает своих сил, пока… — начал было Анзельм, но не докончил: в эту минуту возле плетня послышался глухой стук, как будто на землю упала огромная клецка.

Невысокая коренастая девушка в розовой кофточке, действительно похожая на пухлую подрумяненную клецку, тяжело перескочила через плетень и быстро пошла к скамейке. Уже издали на ее круглом смеющемся лице можно было различить белые зубы, блестящие глаза и задорно вздернутый нос. Издали она приветливо закивала головой и крикнула:

— Добрый вечер! Всем вам добрый вечер!

— Чего тебе? — поглядев на нее, коротко спросил Анзельм.

Подойдя вплотную к нему, девушка громко затараторила:

— Я пришла веды занять у Антольки…

— Что же, ты в горсть, что ли, возьмешь? — флегматично спросил хозяин.

Девушка посмотрела на свои красные руки, висевшие вдоль клетчатой юбки, и расхохоталась.

— И правда, и правда! — проговорила она, показывая свои белые зубы. — Воду в горсти не унесешь, да я и не за водой пришла, а посмотреть на корчинскую панну. Она меня знает!

— О, уж и знает! Один раз видела тебя на телеге и уж знает! — забывая о своей боязливости, накинулась на нее Антолька.

— А как же? Если кому цветы бросают, того не только знают, но и любят!

— Это правда, букет тогда упал прямо на нее, — подтвердил Ян.

— Значит, такое уж мое счастье! — громко рассмеялась девушка.

И все, должно быть, рассмеялись бы, если б Анзельм не обратился к Юстине:

— Эльжуся Богатырович, дочь Фабиана… самая отчаянная девка во всем околотке.

— Ну, так что ж! И пан Анзельм смолоду, верно, не был таким печальным, как теперь, — отшутилась Эльжуся.

— А невесте не мешало бы немножко запастись разумом, — сказал Ян.

— Неправда, я еще не невеста: еще отец на смотрины поедет.

— Почти невеста, почти невеста! — защебетала Антолька. — Ясмонт приезжал со сватом… это наша мама тебе сосватала… Может, не говорила ты, что красавчик?

И она придвинула корзинку с вишнями к самому лицу подруги.

— На вот, ешь!..

Эльжуся захватила целую горсть красных ягод и поднесла ее ко рту. Около плетня послышался чей-то гневный, сердитый голос:

— Эльжуся! Что ты там застряла? Иль дома дела нет? Эльжуся!

Человек, голова которого недавно виднелась у плетня, теперь приближался к дому Анзельма, не переставая звать девушку. Дочь пришла за водой, отец пришел за дочерью. Она нимало не испугалась, только замолчала, может быть, потому, что рот у нее был набит вишнями, и отошла в сторонку, к высоким мальвам. Желтый Муцик с неистовым лаем бросился навстречу пришедшему, но тот отпихнул его ногой и самоуверенно продолжал путь. Был он среднего роста, коренаст, одет в грубого сукна сюртук и высокие сапоги; лицо его сильно походило на рыжик, если б только в такой гриб вставить маленькие блестящие глазки да приделать к нему вздернутый нос, под которым топорщится кустик рыжих усов.

— Да позволено будет и мне приветствовать гостью Анзельма, — заговорил он напыщенным голосом, причем его хитрые глазки светились насмешкой. — Давно уже миновали те времена, когда наш убогий порог переступали знатные вельможи; и неизвестно, что скажет пан Корчинский, если узнает, что его племянница была в селении Богатыровичей, так сказать, в гнезде его величайших врагов!..

Ян вскинул голову и выступил вперед:

— Мы с дядей никому не враги! — горячо крикнул он.

— Язык у тебя свербит, что ли, Фабиан, что ты так некстати болтаешь? — со свойственной ему медлительностью спросил Анзельм.

— А сам ты ничего не имеешь против пана Корчинского, никакой обиды от него не видал? — быстро заговорил Фабиан. — Ты не помнишь, как он и меня и тебя перед всей своей дворней назвал ворами? Не помнишь, как он нас таскал по разным судам? Не видал, как пан Корчинский задирает нос, когда проходит или проезжает мимо нашей околицы?

Но Анзельм выпрямился, поправил свою баранью шапку и заговорил:

— О пане Корчинском я знаю куда больше, чем ты понять и сообразить можешь, да не твое это дело… А все-таки зла я никому не желаю, и враждовать ни с кем не буду. Дай бог пану Корчинскому доброго здоровья и долгой жизни… Я его не проклинаю, и никогда проклинать не буду.

Его блеклые глаза устремились куда-то вдаль, плечи снова опустились вниз. Фабиан оперся руками о дерево и заворчал:

— Ты всегда такой, будто только вчера беседовал с самим господом богом. Ну, а я другой человек. Я пану Корчинскому до смерти своей не прошу и того, что он меня обозвал вором, и тех денег, что я переплатил ему за разные потравы… Я не испугаюсь сказать перед его племянницей, что этот процесс — дело моих рук. Я и шляхту подговорил, я и адвоката нанял, я и стараюсь и бегаю повсюду. Пусть знает, что и слабая муха кусается, когда ее мучают. Выиграет ли он, проиграет ли, а хлопот и издержек это дело ему будет стоить не малых. Мне и этого довольно. Обгладывай, коза, березку, если послаще ничего нет, Он — аристократ, в золотых палатах живет, я — убогий шляхтич из бедной хижины, но бывает так, что муха и коня до крови искусает. Может быть, в этом процессе я и жизнь свою положу и последние деньжонки ухлопаю; может быть, если проиграю, глупые люди проклинать меня будут. Но я надеюсь, что бог правду видит, а кто на него надеется, тот и в пучине моря не потонет.

Все это он выпалил подбоченясь, крича все громче и размахивая руками; видно, внутри у него все кипело, так что на лице у него даже выступил пот. Казалось, он никогда не замолчит; но Ян, который давно уже с беспокойством посматривал на Юстину, встряхивая головой и кусая губы, не выдержал, наконец, и положил ему руку на плечо.

— Опомнитесь, пан Фабиан, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.

Фабиан обернулся и поднял голову, чтобы заглянуть молодому человеку в лицо.

— Что это значит? — крикнул он.

— Придите в себя, — повторил Ян, и глаза его сверкнули таким гневом, что старик смешался и сразу остыл.

— А разве я наговорил чего-нибудь? — уже значительно тише спросил он.

— Глупостей наговорили! — крикнула Эльжуся, выскакивая из-за кустов. Она схватила отца за полу сюртука и еще энергичнее прибавила: — Да, да! Пойдемте отсюда, а то опять о пане Корчинском вспомните…

Фабиан отстранил дочь и сконфуженным голосом промолвил:

— Если я сболтнул что-нибудь, то уж простите… Язык без костей — мало ли что наговорит… Извините… Покойной вам ночи!

Он снял шапку и собрался, было уходить, но остановился и посмотрел на Яна. Лицо его, за минуту перед тем пылавшее от гнева, теперь, казалось, смеялось каждой своей морщинкой: смеялись его красные щеки и маленькие глазки, и вздернутый нос, и даже шевелившиеся усы. Он махнул Яну шапкой и крикнул:

— Если Христос бежал от Ирода в Египет, то и мне не стыдно бежать от тебя; только помни, что яйца курицу не учат. Сначала поживи с мое, потом и осуждай… Покойной ночи!

Он еще раз махнул шапкой и пошел к плетню. Эльжуся побежала вслед за отцом, подпрыгивая, распевая и выплевывая по дороге вишневые косточки.

В это время над плетнем промелькнула коса, и раздался густой низкий голос:

А кто хочет вольно жить,В войско пусть идет служить!

Песня звучала не то грустно, не то сердито.

Фабиан ускорил шаги и закричал гневно:

— Адась, ты не мог скосить клевер, когда я был в городе? Погоди ты, каналья, все зубы тебе повыбью!

— Скосил, скосил!.. Что вы горло-то дерете? — нисколько не испугавшись, ответил крепкий рыжеватый юноша, который только что показался из-за плетня с косой в руках.

Сухопарая баба, все время не двигавшаяся с места, повернулась к серому домику, стоявшему неподалеку от усадьбы Анзельма, но невидимому за плетнем и садом.

— Эльжуся! Сбегай-ка за водой! — протяжно крикнула она визгливым голосом.

Но издали уже послышался повелительный голос Фабиана:

— Не надо! Ты только и знаешь Эльжусю погонять, а парням всегда делаешь поблажки. Пускай Адась сходит за водой, а девке и без того дела хватит, пора ужин готовить!