Сын человеческий (сборник) - Роберт Силверберг

— Но ведь это не правда… Я не понимаю твою речь.

— Вечных барьеров не существует, — возразил сфероид. — Я уже настроился на язык этой эпохи.

— Зачем ты здесь?

— Чтобы помочь тебе. Это мой долг, ведь ты вернул мне жизнь.

— Никаких долгов. Жизнь и смерть — неразличимые состояния. Я просто помог тебе.

— И тем не менее. Разве ты хочешь и дальше оставаться здесь, приросшим корнями к земле?

— Я путешествую в свое удовольствие и не покидая своего места.

— Я не могу тебя судить, но боюсь ты — не хозяин сам себе. Мне кажется, ты нуждаешься в спасении. Разве ты остаешься в песке по собственной воле?

— Позволь мне объяснить, что значит свободная воля, — попросил Клей и заговорил.

Он говорил долго, а сфероид тем временем подкатился к нему поближе. Клей дошел только до внутренней природы кажущейся линейности событий, когда сфероид начал излучать яркое кольцо золотистого свечения, которое скользнуло в землю вокруг Клея и заключило его в энергетический конус. Глубоко во влажном песке кольцо прижало все отростки его корней. Обескураженный Клей возмутился:

— Что ты делаешь?

— Спасаю тебя, — спокойно ответил сфероид.

Но Клей не желал, чтобы его спасали.

— Нарушение физической цельности. Антисоциальное поведение. Противоречие ненасилию, обычному для этой эпохи. Измена против меня во имя меня же, против моей воли. Прошу тебя. Ты не имеешь права. Во имя твоего долга передо мной. Оставь все как есть. Насилие. Оставь меня. Почему ты не оставишь меня? Одного? Это насилие. Принуждение — бомба в войне с энтропией. Уходи. Прочь.

Но ничего не могло отвлечь сфероид от выполнения своей задачи. Энергетический конус быстро вращался. Ионизированный воздух гудел. Клей почувствовал головокружение. Напрасно взывал он к Ждущему. Тот бездействовал. Клей поднимался. Раздался звук, словно из бутылки выскочила пробка и он вырвался из песка. Лежа а береговой кромке, словно гигантский стержень, выброшенный на мель, он едва шевелил корнями и вращал огромными глазами.

— Ты ошибаешься, — сказал он сфероиду, — я не хотел этого. Я уже совсем привык к состоянию покоя. Твое вторжение. Я ужасно обижен, потому что не в состоянии продолжать свои последние исследования. Я настаиваю на возвращении.

Тихонько гудя, сфероид протянул вырост розовой плоти к морщинистому, горячему лбу Клея. Его заволокла голубая дымка. Щупальца серого дыма скользнули в поры.

— Непростительно, — продолжал возмущаться Клей. — Непроизвольное прекращение изменения. Чистый биологический фашизм.

Сфероид плакал. Теперь Клей менялся. Его бил озноб. Какую форму я принимаю? Красные жабры, лиловые щупальца? Вялые кольца дряблого мяса? Зеленые ручки, растущие из гребня черепа? Можно пошевелиться, сесть. Ноги

— между ними мягкий вырост органов. К нему вернулся прежний пол. Руки. Пальцы. Уши. Губы. Сад эпителия. В кишках бурчало; скрытая микрофлора подвержена приливам и отливам. Война белых кровяных телец. Он снова стал самим собой.

Маслянистым потоком нахлынула благодарность. Сфероид спас его от пассивности. Вскочив на ноги, он пустился в пляс по грязной равнине. Обезумев от радости, он попытался обнять сфероид в его клетке и получил несколько слабых щекочущих ударов.

— Я мог бы остаться здесь до конца дней. Растением.

Погруженный в землю Ждущий выразил неодобрение Клею.

— Конечно, — добавил Клей, — я получил много ценной информации о действительности и иллюзии.

Наморщив лоб, он попытался дать несколько примеров своих взглядов сфероиду. Но видения не приходили, и это его огорчило. Так значит, все ушло — чудесный поток философии, золотые знания? Неужели его осознание иллюзии лишь заблуждение? На какой-то миг его охватило искушение снова зарыться в песок и еще раз погрузиться в обманчивую мудрость. Но он этого не сделал. Спасти его было очень трудно и от этого он испытывал огромную теплоту, почти сексуальную любовь к своему спасителю. Всех людей объединяла врожденная человечность. Сфероид — мой брат, которого я не должен отвергать. И услышал грустные слова Ждущего:

— Я — тоже человек.

Клей растворился в сознании своей вины, понимая, как он был жесток.

— Прости, — пробормотал он. — Я должен сделать выбор. Одной мудрости недостаточно. Опыт тоже считается. И все же, — с надеждой, — может, я и вернусь. Когда увижу побольше. Я ухожу не навсегда.

— Вряд ли. Ты в пути. Делай что хочешь, ты волен в этом.

У Клея закружилась голова и, споткнувшись, он чуть не свалился во все растворяющую реку. Упав на колени всего в нескольких футах от потока, он немного прополз вдоль берега и в тревоге и расстройстве растянулся на песке. Небо потемнело. Солнце словно уменьшилось. Вдавил в песок пенис. Вонзил в него пальцы. Набрал полный рот песка и принялся перемалывать зубами его частицы: кисловатый кварц, пушистый силикат, перевариваемый кальций, останки прошлых лет, лежащие на берегу, кусочки городов, автострад, старых космических спутников, лунные обломки, все тщательно промытые и обкатанные рыдающим морем и выброшенные затем сюда — он хотел бы обнять это все. Слабая тень сфероида упала на него.

— Идем?

Клей покосился:

— Откуда исходит твой голос? — требовательно спросил он. — Рта у тебя вроде бы нет. Да и вообще никаких телесных отверстий. Что за черт? Как может существовать человек без единого отверстия?

Сфероид ответил мягко:

— Хенмер надеется, что ты вернешься. Ти, Серифис, Нинамин, Ангелон, Брил.

— Серифис умерла, — Клей поднялся и стряхнул с себя песок. — Но других мне хочется увидеть снова. В общем-то я и не хотел убегать от них. Пойдем.

13

Насколько мог определить Клей, они двигались на север. Сфероид был не слишком разговорчив, и Клей развлекал себя, пытаясь рационально проанализировать свой опыт со времени своего пробуждения. Он составил итоговый список категорий, припомнил все разнообразие встреченных им так называемых человеческих форм, все метаморфозы, которые с ним произошли, все подробности каждого путешествия, которые были вне нормальных сенсорных способностей человека двадцатого века, и попытался различить — были ли эти приключения иллюзией или действительностью? Он раздумывал над такими феноменами, присущими этому времени, как двусмысленность пола и непостоянность смертности. Во время этого осмысления, которое потребовало немалой концентрации, он не слишком много внимания обращал на окрестности, и прошло немало времени, прежде чем он обнаружил, что место, где они идут, уныло и безрадостно.