Уроки тьмы - ЛюдМила Митрохина

Но всё же самым любимым скульптором, близким по духу и непостижимым в гениальности был для него Огюст Роден. Красота человеческого тела, рождающаяся из мягкой моделировки мрамора, с едва уловимыми повышениями и понижениями поверхности мрамора, очаровывала, покоряла и трогала его до глубины души какой-то неземной грустью и счастьем. Из тяжести угловатого блока камня выступали гладкие, лёгкие, пластичные тела. Всё остальное жило в камне, дорисовывалось воображением и чувством. Композиции настолько выразительны, что с первых прикосновений к ним можно распознать изображаемую сцену. От всех работ исходит живое тепло, будь то «Вечная весна», «Ромео и Джульетта», «Амур и Психея», «Поцелуй» или «Поэт и Муза». Была в этом скульпторе определённая смелость, новаторство, чувственность, что так сближало его с сутью искусства импрессионистов в живописи и способствовало рождению нового пластического стиля.

Посещали они также античные залы Академии художеств, где слушали не раз интересные лекции, знакомясь с работами руками. В Манеже, в котором он выставлялся не раз, он был уже своим, свободно общался с пластическим искусством. Союз художников также шёл навстречу, признавая его право на прочтение экспонатов руками. Посетители музеев, видя, как слепой человек легко и осторожно проходится пальцами по скульптуре, изучая её, следили за ним с каким-то нездоровым любопытством, осторожно фотографируя. Это было странно и удивительно, особенно для Валентины, которая внутренне мучилась от этого, стараясь увести его в сторону. А если бы эти люди узнали, что он ещё и сам ваяет, то, наверное, ходили бы за ними толпой.

Олег рассматривал работы спокойно, неторопливо, пробегая кончиками пальцев обеих рук сначала по общему объёму, затем переходил последовательно к деталям с верха, огибая каждый выступ, каждую впадинку, ведя по длинным изгибам форм пальцами, не отрывая рук. Статная фигура седого человека в чёрных очках под шапкой густых волнистых волос привлекала к себе внимание деликатным, почтительным прикосновением к обнажённым скульптурным фигурам. Его одухотворённое лицо было обращено куда-то ввысь, рот чуть приоткрыт, наблюдалась активная работа мысли, передаваемой с кончиков чувствительных пальцев в мозг, в котором внутреннее зрение отпечатывало художественный образ.

Три раза слепые художники студии Нашивочникова делали попытки получить разрешение осмотра скульптуры руками с сопровождающими лицами в Русском музее, но каждый раз получали бюрократические отказы, не понимая, чем же Эрмитаж отличается в своих правах от Русского музея. За всю историю их посещений музеев при сопровождении, во время осмотров скульптуры незрячие люди не сдвинули, не уронили, не попортили ни одной работы, осторожно, с благоговением рассматривая художественные произведения.

– Так, опять меня понесло по дорогам воспоминаний, – произнёс Олег. – Надо всё по порядку, ближе к теме, – сказал он и включил запись.

«Всё же между зрячими и незрячими существует какой-то барьер. Я постоянно это испытываю на себе. Смотрите, много ли литературы посвящено незрячим людям, фильмов, спектаклей, телевизионных передач? Какое-то странное отношение к нам. После 90-х годов появилось какое-то оживление среди незрячих людей, которые стали открыто заниматься творчеством и выставляться. После трёх проведённых городских выставок, посвящённых искусству людей с остаточным зрением и незрячих, на нас стали обращать внимание, говорить и писать в газетах. Оказывается, что слепые могут лепить, рисовать, шить и плести художественные изделия. Но серьёзно к этому не относились ни учёные, ни искусствоведы, ни психологи. Появились слепые художники сейчас и в Одессе, Перми, Харькове, Москве, только о них почти никто не знает.

Занимаясь скульптурой, я иногда делаю черновые предварительные работы из пластилина, что подвигло меня к мысли о создании линогравюры. Я взял лист плотной бумаги или картона и пробил дыроколом всю нижнюю часть картона. На планочку со штырями надел пробитый картон, так, чтобы все штыри совпали с отверстиями. Раскатал на фанере из пластилина ровненькие тонкие «червячки». Теперь надо выложить рисунок на картоне, но не карандашом, а пластилиновыми «червячками». Потом берём лист использованной брайлевской бумаги, пробиваем такие же отверстия в нижней части и надеваем сверху на выложенный пластилином рисунок в те же штыри. Прощупывая левой рукой выпуклую часть по брайлевской бумаге, осторожно режем ножом по выпуклой части и делаем трафарет. Таким образом делаем столько трафаретов-рисунков, сколько вы задумали для будущей линогравюры. Затем берём окончательный чистый лист белой меловой бумаги, именно меловой, так как к ней не прилипнет пластилин. Чистый лист укрепляем на картоне со штырями, также пробивая внизу отверстия, и закрепляем кнопками или скрепками по другим углам, чтобы бумага не ёрзала. Сверху накладываем по одному все трафареты, по контуру которых выкладываем «червячки». Каждый трафарет снимаем аккуратно, не пачкая мелованную бумагу, а «червячки» с конфигурацией рисунка остаются. Готовим чёрную тушь, чуть разбавляя её водой, заливаем в пульверизатор и распыляем над листом с «червячками». Ждём, когда лист полностью высохнет, и осторожно снимаем «червячки».

Если белые места чуть испачканы, можно попросить их почистить ластиком. Тушь можно использовать любого цвета. Я уже не пользуюсь трафаретами, а выкладываю рельеф сразу на чистый лист. Это приходит с опытом. Процесс, конечно, трудоёмкий, но порой хочется реализовать себя и в этом направлении.

На одной из выставок в Манеже знакомая керамистка Людмила Викторовна Третьякова, работавшая много лет с художниками-инвалидами и помогавшая мне во многих творческих делах, представила мне художника-коллекционера из города Кириши Виктора Ивановича Бабуркина, художника Центральной детской библиотеки. Он тут же загорелся желанием показать мои работы жителям города Кириши Ленинградской области перед самым открытием выставки в Киришах. Он отобрал несколько моих работ, в том числе линогравюры, и представил на выставке. Мои работы произвели фурор. Я не ожидал. Печать и телевидение отразили творчество слепого художника в средствах массовой информации. После этого мне дали возможность организовать две персональные выставки в Киришах. Виктор Иванович пробивал идею по открытию ещё одной художественной галереи, в которой могли выставляться художники-инвалиды Ленобласти и приглашённые. И такая небольшая галерея была открыта, в которой на постоянной основе были представлены мои работы. Я подарил городу пятьдесят шесть работ, но дарственную так и не получил. Коллекция состояла из скульптур, выполненных из дерева, терракоты, шамота, керамических работ, барельефов, линогравюр и рисунков. На мой взгляд, среди них было работ десять приличных, остальное из раннего творческого периода. От линогравюры я отошёл по причине невозможности создания точного и чёткого рисунка за счёт пластилиновых червячков…»

В квартире раздался телефонный звонок. Олег выключил диктофон и заторопился в большую комнату к телефону.

«Это Вадим. Точно. Всё должно быть хорошо с Валюшей, сейчас узнаю», – думал он, поднимая с нетерпением трубку.

– Алло! Вадим? Я знал, что это ты. Да, у меня всё отлично. Как мама? Когда точно выпишут? Понял. Послезавтра утром привезёшь после выписки. Это будет,

наверное, после двенадцати дня… Я? Не то слово! Жду не дождусь. Ну что ты, я сам всё сделаю. Побудь с мамой. У меня утром в этот день пробег «Пушкин – Петербург». Валентина не забыла, что в её честь пробег объявлен? Спрашивает, кем? Ну конечно, мной. Она не сердится? Даже наоборот? Она меня как облупленного знает. Не присылай внучку, она и так зашивается с учёбой. Спасибо, сынок. Нет, нет, я всё куплю сам. У нас всё рядом. Обнимаю. Пока, пока…

«Какое счастье слышать голос сына, знать, что он есть, такой родной, близкий, единственный», – размышлял Олег. Всё, что они смогли передать сыну, – ничто по сравнению с той радостью и гордостью, которую они испытывают, глядя на него – возмужавшего, сильного и красивого мужчину. «Неужели это наш Вадим-ка, Вадим Олегович?» – удивлялись они с Валентиной, глядя с обожанием на своего взрослого сына. Они души не чаяли в нём, мысленно сдувая с него все пылинки, охраняя его своими молитвами от всяческих напастей и бед, желая ему и его семье только счастья, для чего готовы отдать свои жизни не задумываясь. Своего сына они старались не обременять лишними заботами и просьбами. Но сын сам знал и чувствовал, когда нужна его помощь. Он появлялся в самый нужный момент, брал на себя груз забот, принимал правильное решение и доводил всё до конца.

Каждое лето Олег и Валентина проводили в садоводстве сотрудников радио и телевидения на своей скромной даче, построенной руками Олега. Часто с ними жила их любимая внучка Нина, которая незаметно превратилась в миловидную девушку, студентку, ставшую хорошей помощницей в их незатейливом хозяйстве.