Итоги № 4 (2012) - Итоги Итоги

Что же все-таки мешает художественному развитию частного театрального дела, то есть возможности идти на творческий риск, эксперимент? Это, безусловно, два очевидных факта — отсутствие свободных театральных площадок и законодательство, никак не поощряющее меценатство. В эту стенку с призывами к культурным властям много лет бился Михаил Козаков, державший «Русскую антрепризу». Предпринимавшиеся попытки создать ГУП (государственное унитарное предприятие), позволившее бы городу получать отчисления от аренды, уперлось, с одной стороны, в сопротивление директоров стационарных театров, не умеющих и не желающих работать без государственных дотаций. С другой — в необходимость закрыть театры-балласты. Перед этой неизбежностью пасуют все, впадая в демагогический раж и апеллируя к невозможности справедливой селекции.

И наконец о главном

Что больше всего пугает в неизбежной театральной реформе и чиновников, и «реформируемых»? Очевидная вероятность массовой безработицы артистов. Однако ни государство, ни Союз театральных деятелей не готовы их социально защитить. В свободном полете, ища заработки, они, конечно же, приземлятся в антрепризах. Можно себе представить, в поле какого правового беспредела им придется пахать. Как снизятся при таком избытке рабочей силы порой непомерно взвинченные гонорары. Сколько придется мотаться по стране, не заезжая домой и отсыпаясь на том самом диване, на котором щекочут чувства публики. По мнению Эльшана Мамедова, для того чтобы антреприза не превратилась в тотальный чес, нужно скорейшим образом на открытых площадках объявить открытые конкурсы театральных проектов и дотировать победителей, а не труппы, где половина артистов не работая получает пособие. С ним абсолютно согласен бывший арт-директор Центра им. Вс. Мейерхольда Павел Руднев. На зарплату театр должен научиться зарабатывать сам. Парадоксально, но именно Мамедов, цивилизованный антрепренер, — ярый поборник актерских профсоюзов. Надоело работать в пространстве кривых зеркал, когда государственные по сути антрепризы ставят в неравные условия честных предпринимателей. Франкоман, он предлагает взять пример с Франции, где профсоюзы доказали свою силу и состоятельность. Актер, зарегистрированный на бирже, обязан отработать 507 часов в год по любой из выбранных им театральных специальностей, и тогда он получает от государства по 1800 евро в месяц. Так саморегулируется рынок труда. А уж какие у этого профсоюза длинные руки, мы видели по громким забастовкам, сорвавшим Авиньонский фестиваль, доставившим много хлопот дирекции Каннского и испортившим церемонию вручения премии Мольера. И все это в ответ на попытку государства изменить порядок выплат. Конечно, и здесь не обходится без курьезов. Совсем недавно профсоюз темнокожих актеров (есть и такой) выступил против назначения на роль Александра Дюма голубоглазого блондина Жерара Депардье, потому что все знают, что автор «Трех мушкетеров» был креолом. А вот наше все — Александра Сергеевича — и защитить-то некому.

Возможно, за образец надо брать другую модель, но нельзя с упорством, достойным лучшего применения, настаивать на своей самобытности. Нельзя к подготовке реформы свободного плавания не привлекать людей, имеющих опыт этого самого плавания. А им самим не помешало бы создать хоть гильдию, чтобы вести переговоры и отстаивать свои интересы. Переговоры нынче в моде, но конкуренты, как и либералы, договориться не могут.

Мария Седых

Уроки дяди СЭМа / Искусство и культура / Спецпроект

Рассказывая о своих телевизионных проектах, Сагалаев как будто вновь переживает те времена. Иногда огорченно замолкает — власти постоянно закрывали телепередачи за излишнюю смелость высказываний. А потом вдруг светлеет и улыбается, вспоминая, как придумывал новые проекты. Тогда в стране повеяло свободой, и телевизионщики с наслаждением улавливали этот аромат.

— Вы попали на телевидение, когда оно превращалось из советского в несоветское. Как вы поняли, что стало больше свободы?

— Толчками были и сюжеты в «Адресах молодых», и передача Володи Мезенцева, которую он вел, стоя в грузовике в окружении тысяч молодых людей из Балашихи. Манифестом — и моим личным, и редакции — стала программа «12-й этаж». Там была структура придумана — телемосты. Этот манифест мы готовили всей редакцией. Конечно, это произошло, когда пришел Горбачев, когда впервые стали звучать слова «перестройка», «ускорение» и «гласность», когда появился Александр Николаевич Яковлев, когда стали выходить новые «Московские новости» и другие газеты. Конечно, телевидение было не первым — все читали газеты, журнал «Огонек». И вот мы почувствовали легкий привкус свободы. Мы были настолько к этому все готовы, что приняли перемены мгновенно. У всех были за плечами и «Один день Ивана Денисовича», и свой Олег Петрик, и свой Виктор Некрасов, и свои Синявский с Даниэлем. Перестройка означала возвращение людей к себе как к людям. В стране началось нравственное возрождение. Тогда еще в этом не было осознанной жесткой политики.

— Что вы имеете в виду?

— Нравственное возрождение — это возвращение людей к самим себе, к своей человеческой сути. Вот, например, в программе «12-й этаж» у нас был такой эпизод. Горбачев объявил, что «АВТОВАЗ» в Тольятти будет законодателем мировой автомобильной моды. Таково, мол, решение партии и лично Горбачева. Стоит ли говорить о том, что собой в то время, да и сейчас, представлял наш автопром. Мы организовали телемост в том числе с заводом в Тольятти. Там стояли директор завода, секретарь горкома партии, рабочие и местная молодежь. И вот я спрашиваю секретаря горкома партии, верит ли он, что завод станет мировым законодателем автомобильной моды. Он говорит: «А как же! Конечно! Ведь партия так решила!» Я говорю: «А поднимите руки, кто тоже в это верит». Лес рук, но не все все-таки подняли. И я совершенно случайно выбираю из стоявших рядом с этим партийным чиновником молодого человека, который не поднял руку. Я его спрашиваю, почему он не поднял руку. А он говорит: «Это чудовищная ложь. Чтобы так утверждать, нужно ничего не понимать, мы такими заявлениями обманываем народ, партию, комсомол». Спрашиваю секретаря: «Вы знаете этого молодого человека?» И получаю ответ, которого совершенно не ожидал. «Да, — говорит. — Это мой сын». И я понимаю, что вот оно — событие. Тогда я говорю: «То есть кто-то из вас врет — или вы, или ваш сын. Но вы солидный человек, отец. Сейчас мы выясним, что ваш сын лжет. Помните, что нас смотрит вся страна. Все-таки кто из вас лжет?» Пауза. И он говорит: «Солгал я». Вот что принесли гласность и перестройка. Это был, может быть, первый в жизни настоящий поступок этого человека.

— И как власть реагировала на такие ваши провокационные эксперименты?

— Не очень хорошо — «12-й этаж» был закрыт. Это решение принималось на самом высоком уровне. Надеюсь, что не лично Горбачевым. Я слышал, что главным инициатором закрытия этой программы был Егор Кузьмич Лигачев. Но это был не только его настрой. В обществе были очень разные настроения. К примеру, помню, как меня поразило письмо ректора Ростовского университета Жданова (сына того самого Жданова), который писал Лигачеву о наших программах. И закончил он письмо цитатой из Библии: «Не смущайте малых сих». Такое вот отношение к народу у них было — он ведь имел в виду не только молодежь, которая смотрела нашу программу. Он имел в виду всех, воспринимал людей как несмышленышей. С его точки зрения мы развращали зрителя. Вообще власть очень странно относилась к людям. Лигачев вообще меня поразил при первом знакомстве.

— Чем же?

— Лигачев должен был приехать к нам в редакцию. Мы напекли булочек, накрыли стол, вскипятили чайник. Приехал Егор Кузьмич, провожают его в мой кабинет, где уже вся редакция собралась. Я в волнении предлагаю ему угощение, берусь за чайник, и вдруг чья-то рука твердо отводит мою руку с чайником в сторону. Я оглядываюсь и вижу, что за спиной у меня стоит амбал, он распахивает свой пиджак, внутри которого вшит карман, достает оттуда термос и наливает Лигачеву чай. То есть Егор Кузьмич пришел в святая святых — на советское Центральное телевидение, откуда шло вещание на всю страну, и имел подозрение, что мы можем его отравить (или его охрана так думала, что не меняет сути дела). Они считали нас потенциальными отравителями! Это, конечно, меня тогда больно задело. Ну а потом он стал говорить, что таких подростков, которых мы показываем в «12-ом этаже», нет, что это все приглашенные артисты. Это, конечно, был полный бред. Хоть сейчас можно спросить, например, у Сережи Брилева (сегодня — ведущий итоговой программы «Вести» на телеканале «Россия»), был ли он артистом. А ведь он сидел у нас в эфире на лестнице — такой мальчишка с ленточкой на лбу, длинноволосый. И он ложился под бульдозеры, которые шли сносить памятник архитектуры. Тогда молодежь очень рьяно взялась защищать памятники от разрушения.