Странные умники - Юрий Вяземский

Я поднял голову и увидел высокого, аккуратно одетого мужчину с прибалтийской внешностью, склонившегося к своей спутнице, которая сидела в соседнем ряду спиной ко мне.

Мужчина пошел к билетным кассам, а женщина провожала его взглядом, медленно поворачивая лицо в мою сторону.

Я сразу же узнал ее. Это была Тоня. Я не мог ошибиться.

Три года назад мы развелись с ней. А недавно мне стало известно, что Тоня во второй раз вышла замуж.

Тоня проводила взглядом мужа и снова повернулась ко мне затылком. Я смотрел на знакомый стриженый затылок, а в груди у меня что-то ныло, жгло и давило. Я заметил, что у меня дрожат руки.

Я встал со своего места, обошел ряд скамеек, в котором сидела Тоня, и сел так, чтобы видеть ее лицо.

Тоня совсем не изменилась. Она была такой же нескладной и угловатой, такой же обаятельной и такой же некрасивой. Мне показалось, что мы никогда не расставались с Тоней. «А ведь я, наверно, люблю ее», – подумал я. Мне стало страшно.

Тоня почувствовала на себе мой взгляд и повернулась в мою сторону. Наши взгляды встретились, переплелись узлом и, не выдержав напряжения, оборвались. Мы снова связали их, и снова они оборвались, не выдержав напряжения.

Я опустил глаза и принялся разглядывать ногти на руках. Мне хотелось посмотреть на Тоню, улыбнуться ей, подойти к ее скамейке и сесть рядом. Мне хотелось обнять Тоню за плечи и сказать, глядя ей в глаза: «Хватит, Тонька. Я больше так не играю. Я же знаю, что ты любишь меня и никого другого. И я без тебя больше не могу. Не могу и не буду. Слышишь?»

Я хотел все это сделать и продолжал разглядывать свои ногти. Я чувствовал, что Тоня смотрит на меня, не отрываясь. Я злился на себя за свою нерешительность.

Наконец я собрался с духом, поднял глаза на Тоню и тут же опустил их. Я понял, что не смогу подойти к Тоне.

И тут случилось невероятное. Тоня встала со скамьи и сама подошла ко мне.

– Юрка, – тихо сказала она. – Ну чего ты ждешь? Я же люблю тебя.

Я медленно и неуклюже поднялся, растерянно посмотрел на Тоню, изобразил на лице идиотскую улыбку… Я не верил в реальность происходящего.

– Правда? – зачем-то спросил я.

Тоня обхватила меня руками за шею и заплакала. Я уткнулся ей в плечо и продолжал идиотски улыбаться. Так мне было легче сдержать слезы. Потом я поднял голову и увидел прямо перед собой Тониного мужа.

– Что такое? – спросил он испуганно.

Я засмеялся. Тоня отскочила от меня, а я стоял посреди зала и громко смеялся. Тоня закрыла лицо руками и побежала между рядами скамеек. Муж проводил ее удивленным взглядом, потом посмотрел на меня, шагнул в мою сторону, потом опять посмотрел вслед Тоне, повернулся ко мне спиной и ушел в кулису.

– Ну что здесь может быть смешного? – спросила меня Любовь Львовна. – Женщина говорит вам, что она вас любит, а вы смеетесь. Нет, я не понима-а-ю!

Я молчал, переводя дыхание и стараясь унять нервную дрожь…

4

В малом зале театрального училища шел показ этюдов на органическое молчание. Специфика этюдов заключалась в том, что на всем их протяжении надо было молчать естественно и оправданно и лишь в самом конце мизансцены разрешалось произнести несколько фраз.

Художественный руководитель первого курса Любовь Львовна, энергичная семидесятилетняя женщина, прямая и подтянутая, как балерина классической школы, отбирала этюды на зачет. Мы с Тоней показали ей уже десять этюдов, но ни один из них не был признан годным.

Тоня с «мужем», Донатосом, вышли из кулисы и предстали перед Любовью Львовной и сидящими за ее спиной однокурсниками. У Тони были слегка припухшие веки и усталые глаза.

– Ну что здесь может быть смешного?! – возмутилась Любовь Львовна. – Юра! Я не понимаю вас! Ну ладно, вы не любите Тоню, но смеяться в лицо женщине, когда она объясняется вам в любви?.. Это же низко!

– Вы меня не поняли. Я очень люблю Тоню, – сказал я.

В зале засмеялись.

– Прекратите! – закричала Любовь Львовна, обернувшись к классу. – Иначе я уйду с занятия! Так смеются только умственно отсталые дети, а не студенты театрального училища!

Дрожащей рукой Любовь Львовна сняла очки и бросила их перед собой на стол. Меня всегда интересовало, как ей при этом удавалось не разбить стекол.

– Юра, – повернулась она ко мне, – но, если вы любите Тоню, тогда я вас совсем не понимаю!.. Или вы смеялись над ее спутником?

– Я над собой смеялся. Мне просто вдруг стало смешно.

– Что значит «просто вдруг стало смешно»? Я не понима-а-ю!

– Не знаю, мне показалось…

– Что значит «не знаю»?! Ну, Ю-у-ра! Вы должны знать все, что вы делаете, вы должны уметь объяснить каждый ваш поступок, каждое ваше движение! Чтобы я больше никогда не слышала этого вашего «не знаю»!.. Что произошло между вами и Тоней?

– Мы когда-то были мужем и женой, но потом развелись.

– Почему развелись?

– Потому что были идиотами.

– Это не ответ.

– Не знаю, просто взяли и развелись.

– Опять «не знаю»!.. Да не может быть в жизни ничего «просто»! Не могут люди разводиться и не знать, почему они разводятся! Как вы не понимаете?!

Любовь Львовна знала, что говорила.

– Значит, наш этюд вам не понравился? – спросил Донатос.

Любовь Львовна с раздражением надела очки.

Я знал, конечно, почему мы развелись с Тоней. Мы слишком любили друг друга, были слишком требовательны к себе и к своей любви. В результате нам часто казалось, что мы любим недостаточно сильно. А мы не желали любить вполсилы и поэтому развелись. И только тогда поняли, что совершили ошибку. Но у нас не хватило мужества признаться в этом самим себе. Наверное, так!

Но как мне было объяснить все это Любови Львовне? Не мог же я сказать ей: «Мы развелись с Тоней, потому что любили друг друга». Ведь она даже не поняла, почему я засмеялся. А что мне еще оставалось делать? Уйти? Сказать Тониному мужу, чтобы он шел куда подальше? Другой на моем месте, возможно, поступил бы так или еще как-нибудь. А я вот взял и засмеялся. Если бы в жизни все можно было объяснить!

Мы ушли со сцены, уступив место другим. Мы вышли с Тоней в пустой коридор училища.

– Это я во всем виновата, – сказала Тоня. – Мы же договорились, что ты ко мне подойдешь, а не я к тебе. Но, понимаешь, мне вдруг показалось, что ты не подойдешь, не сможешь, не захочешь, не знаю… Я не выдержала. Мне хотелось, чтобы ты знал, что я люблю тебя. И ты так хорошо встретил меня. У тебя было такое растерянное и счастливое лицо… А потом я услышала голос Донатоса, твой смех, и мне стало жутко. Я убежала. Я поняла, что если я не убегу, то начну говорить. И тогда меня уже ничто не остановит… Прости меня, я тебе все испортила.

Я посмотрел на Тоню. У Тони был такой вид, будто у нее умер кто-то из близких. После каждого нашего провала у нее был такой вид, и каждый раз она считала, что во всем виновата только она одна.

– Ты очень хорошо сыграла, Тоня, – сказал я. – Очень правильно и органично.

– Нет, это я!.. Это все из-за меня! – упрямо повторяла Тоня.

К нам подошел Валерка Скосырев.

– Мне не хватает двух человечков для этюда, – объявил он. – Одного парня и одной девчонки. У вас, насколько я понимаю, пока нет этюда…

Валерка вопросительно посмотрел на меня.

– Пока нет.

– Мы сейчас будем делать новый этюд, – сказала Тоня.

Она все еще не теряла надежды. Ее приглашали во многие заведомо «проходные» этюды, но она всем отказывала. Она играла только в моих этюдах. Она терпеливо ждала, пока я вымучу из себя очередной сюжет на органическое молчание, радовалась каждой моей новой идее, приходила в восторг от любой придуманной мной мизансцены, жадно выстраивала этюд, чутко импровизировала на сцене, а потом беспощадно казнила себя, когда, в очередной раз потерпев разгром, мы выходили из зала в пустой коридор училища.

– Не знаю, ребята, – сказал Валерка, – это, конечно, не мое дело, но, мне кажется, вы не тем занимаетесь. Я видел несколько ваших этюдов. У всех у них один и тот же недостаток. Вы гонитесь за оригинальностью и так накручиваете, что потом не можете оправдать ситуацию. А главное – для чего? Все равно ничего нового не придумаете! Кое-кто из преподавателей подсчитал, что за всю историю училища было показано только двадцать семь ситуаций на органическое молчание. Все остальное – лишь перепевы старого. Все уже было! Тем более на любовную тему… Кстати, самый избитый вариант. Ситуаций семь-восемь от силы.

– С чего ты взял, что мы гонимся за оригинальностью? Совсем наоборот, – сказал я.

– А если совсем наоборот, то не надо мучиться. Существуют же старые этюды, которые игрались, скажем, три года назад. О них уже успели забыть. Мне тут ребята с четвертого курса рассказали парочку. Один я уже обработал. Ну что, интересуетесь?

– Спасибо, Валерка, – сказала Тоня. – У нас есть этюд.

– Как знаете, – обиделся Валерка. – Я же хотел вам помочь.

Я подумал, что если мы сейчас откажемся от Валеркиного предложения, то Тоня останется вообще без этюда. И в этом буду виноват только я.