Бессонница. След - Анастасия Эльберг

— Вакханки, — коротко пояснил я, и только после этого понял, что для Эдуарда это ничего не объясняет.

— Вакх… кто?

— Вакханки. Ты знаешь, кто такой Дионис?

— Конечно. Бог виноделия.

— А вакханки — это, если можно так выразиться, его прихожанки. Служительницы культа. Раньше они слонялись по миру, несли хаос, сводили смертных с ума, бесконтрольно устраивали оргии и поедали своих детей, если у них рождались мальчики. Когда их включили в цепочку выживания, им пришлось остепениться. Теперь они живут среди людей, некоторые — как Мара, например — даже имеют свой бизнес. Конечно, зов крови и старые привычки невозможно полностью изжить, но оргии они теперь устраиваю за городом, а пять килограмм мяса, которые они съедают на обед, можно купить в обычном супермаркете.

На лице Эдуарда было написано полнейшее непонимание.

— А… она со мной ничего не сможет сделать? — спросил он.

— Она может тебя изнасиловать. Кстати, они могут продолжать это веселье довольно долго. А если к ней присоединятся подружки, то бесконечно. Но сегодня она не в настроении, у нее проблемы.

— Хотя бы одна положительная новость за весь день…

(2)

Кабинет Мары на поверку оказался целой маленькой квартирой: в одной комнате он не уместился и занимал половину этажа. Тут была и спальня, и приличных размеров ванная, и небольшая библиотека, и столовая с кухней, и даже комната, выделенная для гардероба. Мара, одетая, на этот раз, буднично — джинсы, легкая блузка и туфли без каблука — нервно расхаживала по кабинету, заламывая руки. В этом было что-то театральное, но она хотела произвести впечатление взволнованной хозяйки, и ее нельзя было в этом винить.

— Где твои подруги? — полюбопытствовал я.

— Они так разволновались, бедняжки, я отправила их поспать. — Мара посмотрела на Эдуарда. — М-м-м… а я знаю тебя. Ты Эдуард Мун, художник. Правильно? Я люблю твои картины. Я купила одну из галереи. С Демоном Реки. Она висит у меня дома, в спальне, над кроватью. Она прекрасна. Труп — это ужасно, правда? — Эдуард моргнул и недоуменно воззрился на собеседницу, пытаясь понять, как это она перескочила с одной темы на другу. — У меня пропал аппетит — за обедом я смогла съесть только пять куриных ножек! Что со мной будет? В последнее время у меня и так нет аппетита, а если буду продолжать в таком ключе, то похудею, испортится цвет лица, ногти начнут ломаться…

— Мне… очень жаль, что у вас пропал аппетит, — осторожно ответил Эдуард. По его лицу можно было понять, что «пять куриных ножек» не ассоциируются у него с плохим аппетитом.

— Мара, покажи мне труп, — вмешался я. — Потом вы с Эдуардом сможете обсудить все темы на свете.

Она закивала и вышла из комнаты, жестом пригласив нас следовать за собой.

— Охранники отнесли его в подвал. Не хватало мне только того, чтобы он лежал у всех на глазах! В подвале не было места, пришлось полчаса передвигать вещи. Надо будет завести еще один подвал, побольше. Интересно, сколько это будет стоить?

— Не обращай внимания, — шепнул я Эдуарду, пока Мара рассуждала вслух о том, в какую сумму обойдется ей новый подвал. — Они обычно много говорят, а в стрессовых ситуациях рот у них просто не закрывается. Слушай и кивай, не обязательно даже отвечать.

В подвале было сумрачно и душно, и живых существ тут не наблюдалось: это я понял еще тогда, когда мы спускались по винтовой лестнице. Открыв дверь подвала ключом, висевшим на большой связке в компании как минимум десятерых своих товарищей, Мара вошла в комнату и, подойдя к одному из углов, остановилась.

— Вот он, — сказала она, кивнув на лежавший на полу брезент.

— Плохие новости — он мертвее самого мертвого на свете трупа, — начал я. — А теперь давай посмотрим, кто это. Заодно и проверим, не ждут ли нас новости похуже.

— Ох, — коротко отреагировала на мое заявление Мара.

Я откинул брезент и несколько секунд вглядывался в лицо молодого человека, лежавшего передо мной на полу. Умер он как минимум два дня назад, но тело выглядело так, будто он крепко спит: неудивительно, что Мара не смогла определить, мертв он или в глубоком обмороке. С такими «чудесами» я уже встречался, но решил проверить свою догадку: протянул руку и приподнял верхнюю губу молодого человека. И нашел то, что искал: небольшие, но уже острые клыки, которые вполне могли бы прокусить чью-нибудь шею.

— Что это? — спросила Мара недовольно. — Он вампир?

— Вампиры уже мертвы, так что после смерти тела не остается. Это полуобращенный Незнакомец.

— Да это же Джонатан! — заговорил Эдуард. — Тот самый, который был с Анной тогда, в метро!

— Да. — Я снова оглядел молодого человека. — До Незнакомца ему оставалась максимум неделя.

Мара подавила-таки свое отвращение и присела рядом со мной.

— Она убила свое создание? Почему?

— Хороший вопрос, на который у меня пока нет ответа. Скорее всего, ее что-то напугало. Сильное эмоциональное потрясение.

— И что теперь с ним будет?

— Он пролежит тут еще несколько дней, а потом начнет разлагаться, и тогда твой клуб начнут обходить за несколько миль.

Я огляделся, и взгляд мой упал на продолжение той самой винтовой лестницы, по которой мы спускались в подвал.

— Ниже есть еще какое-то помещение?

— Да, винный погреб.

— Пахнет землей. Там земляной пол?

Мара кивнула.

— Лучше не придумаешь. Там мы его и закопаем. У тебя есть лопата?

— Закопаем? Ты хочешь закопать труп в моем винном погребе?!

— Если мы его похороним, тело исчезнет максимум через пару дней — просто растворится в земле. Или ты предпочитаешь, чтобы он разлагался тут?

Мара молчала несколько секунд, нервно покусывая губы.

— Ладно, — сказала она, наконец. — Только уговор — копать будешь ты.

— Я все сделаю сам. От тебя требуется только одно: принести мне лопату.

Когда Мара поднялась по лестнице и исчезла из виду, Эдуард отошел от того, что раньше было Джонатаном, и замер, глядя в пространство.

— Мне кажется, это плохая идея, — сказал он. — Может, нужно сообщить полиции?

— И что мы скажем полиции? «На территории клуба „Северная змея“ Незнакомец убил свое создание, которое так и не стало Незнакомцем»?

— Надеюсь, в большей заднице мы уже не окажемся, правда?

— Я тоже на это надеюсь, но что-то подсказывает мне, что ты неправ.

Глава одиннадцатая

Лорена

(1)

Я стою среди невысоких аккуратно подстриженных кустарников и изучаю дом, от которого меня отделяют несколько метров лужайки с пушистой мягкой травой. Лес, через который я пришла сюда, остался позади, и теперь я не могу понять, где оказалась. Но одно могу сказать совершенно точно: мне хотелось сюда прийти. И вот теперь я разглядываю дом, который, если принимать во внимание его внешнее великолепие и отлично выдержанный, пусть и немного старомодный стиль, больше напоминает дворец. Зачем я сюда пришла? Что я тут ищу? И тут на мое плечо ложится чья-то рука. И сам жест, и прикосновение мне знакомы: я оборачиваюсь и вижу Винсента.

— Лорена, куда ты подевалась? — говорит он мне. — Небезопасно разгуливать в одиночестве. Хорошо, что я тебя нашел! Я боялся, что ты опоздаешь.

— Опоздаю? — переспрашиваю я. — Это что, опять твой сон? В смысле… наш сон?

Несколько секунд Винсент смотрит на меня, нахмурившись.

— Сон? Нет, это не сон. Хотя, если честно, мне кажется, что это сон… кто бы мог подумать, что несколько часов назад я произнес клятву предназначения, и теперь рядом со мной любимая женщина?

— Полагаю, это значит, что ты женился?

— Да, смертные называют это так. — Винсент берет меня за руку и вглядывается в мое лицо. — Неужели ты не рада за меня?

Я глажу его по руке.

— Конечно, я рада за тебя! Желаю, чтобы вы жили долго и счастливо и умерли бы… в один день. Черт, оказывается, вы еще и женитесь….

— Пойдем, я хочу познакомить тебя со своей подругой.

Мы проходим через лужайку и поднимаемся по мраморным ступеням дома.

— Ты тут живешь? — спрашиваю я, когда мы входим в гостиную. Внутри дом выглядит еще великолепнее, чем снаружи: золото, драгоценные камни, слоновая кость, скульптуры и картины, которые никто не принял бы за копию или подделку. — Это твой… настоящий дом?

— Ну что ты, — смеется Винсент. — Это резиденция Магистра. После клятвы… после того, как мы заключаем брак, на неделю нам предоставляют ее в личное пользование, включая лес вокруг. Мы тут совершенно одни, вокруг нет ни души.