Полдень, XXI век (март 2012) - Коллектив авторов

– Я бы так не сделал…

Ковыль на мельнице своей будто женился, разговаривал с ней, как с живой, ел подле, спал в обнимку. Остов строил из железного дерева, материала трудного, обработке не податливого, зато не боявшегося ни воды, ни огня и прочного настолько, что изготавливали из него броню для парусных крейсеров. На крыльевые лопасти шел клееный сегмент из реберной кости красного кита, легкой, упругой, высоко ценимой оружейниками, как основа силовых дуг для арбалетов и баллист. Механизм пожирал дотла не только все время, но и сбережения. Ковыль хватался за любую работу, влез в долги, но денег все равно недоставало. Тогда он решился написать письмо…

К услугам Императорской Летучей Почты прибегали многие, торговцы ли, заводчики. Рассылали ворох посланий во все концы державы. О себе сообщали, товар нахваливали. И хоть влетало такое мероприятие в копеечку, плоды свои приносило. Нет-нет, да и случалась выгодная сделка.

Работала Летучая Почта с древних времен. Организовывали ее придворные стихийники еще по повелению Годрика Первого – Лоскутника. Собрал тогда Годрик под собой издревле враждующие провинции, а чтобы молодое государство не распалось, не разлезлось на лоскуты снова, решил скрепить его сетью почтовых отделений. Да и трон свой заодно. Поскольку возглавлял Годрик еще и Орден Десяточников, учредили таких отделений ровно сто. Ни больше, ни меньше. Ходили меж ними особые конверты, а вернее сказать: летали. Всего-то и требовалось – вложить депешу внутрь, капнуть особым сургучом и оттиснуть печать с номером пункта назначения. Взмывало письмо свечой, неслось быстрее ветра, в жару и в стужу, над горами, морями и болотами. Прямиком в означенное отделение, где билось в приемной клети, будто пойманная птица, вместе с такими же, пока не вынут их и не развезут по округе обычным уже способом.

Ковыль отправил всего одно письмо. И не куда-нибудь, а на имя Главного Императорского Почтмейстера. Брался Ковыль измельчать летучий пух – основное сырье для производства конвертов – быстро и без потерь, а главное, до такого тонкого состояния, которое только возможно. Щипали тот пух с болотной овцы. В непроходимых топях, в зарослях золотого камыша паслись летучие отары. Могут те овцы гулять по самой гиблой трясине, поднимает их кверху наросшая пушина, держит на весу. Иных и вовсе отрывает теплым воздушным потоком и несет над землей к новым пастбищам.

Летучий пух – вязкий, в жерновах сваляется. К тому же, как смелешь такой, когда каждый клок норовит улететь в облака? Долго ожидал Ковыль ответа, думал уж, сочли его письмо за насмешку. Но как-то пришла ему бандероль с эмблемой голубого орла: полотняный мешок размером с подушку. Для весу вложен туда камень, остальное – пушина. Образец, значит. Поколдовал Ковыль над своим сундуком железным и уже вечером того же дня отправил подушку обратно. Глядите, мол. Результатом в Почтовом ведомстве остались довольны, и какое-то время спустя пришел к Ковылю необычный караван. Запряженные парами брамы тащили подводы, груженные железными чушками с круглыми проушинами. За каждую из проушин был накрепко привязан рвущийся к небу тюк. Охраняли караван имперские гвардейцы в полной боевой экипировке.

Ковыль с задачей справился, благо дул тогда с моря бойкий мятежник. Пух измельчил, не нарушая упаковок, не потеряв ни толики. И получил наивыгоднейший контракт и круглую, хоть девятками, хоть десятками считай, сумму. Которая, впрочем, никак не сказалась ни на провалившейся крыше, ни запущенном хозяйстве. Все только росло на заднем дворе причудливой формы сооружение.

О Ковыле заговорили. Как ни крути, а он все же мельник. Мастер. Молод, умен и собою ничего, если помыть и причесать. Ну, со странностями, так что с того. Ему бы хозяйку рачительную, чтобы домом занималась, детьми, чтобы деньгам не давала уходить сквозь пальцы да энергию мужа, так сказать, направляла в нужное русло. Многие так считали и усматривали в Ковыле партию завидную. Но тот словно внутренне надломился. Ходил хмур, нелюдим, будто носил в сердце занозу. И глядел сквозь красавиц.

Прошло лето. С севера затянул холодный прозрачник. Стоек с Розой объявили о предстоящей на осенний солнцегон свадьбе. Когда уберут с полей остатки урожая, упрячут в закрома, когда вершинные ветра станут клонить все ниже к земле светило, когда сбросит последний лист ледяная ракита, случается в долине праздник. Тогда и стар и мал бежит запускать в небо воздушных змеев. Даже серьезные и вечно занятые мастера не гнушались традиции и удивляли народ парящими конструкциями немыслимых форм, расцветок и размеров.

Обычно тепло на солнцегон, ясно. Но на этот раз перистая опушка у горизонта недвусмысленно обещала ненастье.

Мельники, они предстоящую погоду угадывают точно. Чтобы не изломало порывами крылья, не порушило передаточные механизмы, загодя ставят ветряки на стопор. Ленивый По так и вовсе паруса свои разобрал. Ходил, поминутно пробуя воздух на вкус, и тревожно щурился.

К полудню небо затянуло тучами, посыпало колючим дождиком, младший брат подернул мелкой рябью воду, бесцеремонно оборвал последнюю листву. Над морем темнело, мелькали вспышки зарниц, еще далекие и от этого неслышные. Мастера, позабыв праздничные хлопоты, спешно складывали ветровые лопасти: надвигалась не просто непогода – буря.

Ковыль забрался на крышу сарайчика и, сложив руки на груди, неотрывно смотрел за горизонт. Отстроенная его мельница рубила крыльями воздух.

С улицы показался сосед Карпила. Не заходя во двор, прокричал:

– Ставь на стопора! Не успеешь!..

Ковыль кивнул, соглашаясь. Но не двинулся с места.

Вскоре к брату младшему присоединился брат средний. Вместе они выли в печных трубах, сгибали голые деревья. Дождь перерос в ливень. А Ковыль только и спустился под навес, со странным выражением глядел на черные, лоснящиеся под струями бока своего творения, на все набирающий обороты ветряк.

Темнело. И трудно было сказать, то ли близился вечер, то ли небо столь плотно заволокло низкими серыми клубами. С хрустом переломился засов, брязнули дряхлые створки ворот. Одну сорвало и откинуло прочь, вторая воткнулась в землю, болтаясь на одной петле. Снаружи, закрываясь чем можно от дождя, собирались зеваки.

– Эй, парень! – прокричал кто-то. – Надо ветряк обрезать!.. Крылья-то изломает, да передатка цела останется…

Если сейчас к валу приставить пилку с мелким зубом, вал перережет, будто тот из масла. Ковыль снова кивнул и остался стоять.

Вблизи механизма дрожала земля, заставляя зудеть ступни, по долине расходился низкий гул. Китового ребра лопасти окутал туман, то превращались в мелкую пыль падающие капли. Советов более не поступало.