Смерть королей - Бернард Корнуэлл

Их предводителем был пожилой человек с растрепанными седыми волосами и впалыми щеками, он бросил взгляд на меня, потом на Эльфадель, потом снова на меня.

— Это действительно он? — спросил он.

— Это Утред Беббанбургский, мой сын, — сказала Эльфадель и засмеялась.

— Боже милостивый, — произнес монах. В тот момент он выглядел напуганным, именно поэтому я все еще был жив. И Эльфадель, и монах знали, что я — враг Кнута, но они не знали, что он хочет сделать со мной, а потому опасались, что мое убийство может нарушить волю их господина.

Седой монах робко приблизился ко мне, напуганный тем, что я, должно быть натворил.

— Ты — Утред? — спросил он.

— Я — Кьяртан из Кумбраланда, — ответил я.

Элфадель хихикнула.

— Это Утред, — сказала она, — напиток Эрции не врет. Ночью он лепетал, как младенец.

Монах был напуган, потому что моя жизнь и смерть находились за пределами его понимания.

— Почему ты пришел сюда? — спросил он.

— Узнать будущее, — сказал я. Я чувствовал кровь на руках. От трения раскрылись порезы на ладони, которые нанесла мне Эльфадель.

— Он познал будущее, — сказала Эльфадель, — будущее мертвых королей.

— Как насчет моей смерти? — спросил я ее, и впервые заметил на ее морщинистом старушечьем лице сомнение.

— Мы должны послать за ярлом Кнутом, — сказал монах.

— Убей его, — сказал один из младших монахов. Это был высокий, крепкий мужчина с суровым длинным лицом, крючковатым носом и жестокими безжалостными глазами. — Ярл захочет увидеть его труп.

Старший монах колебался.

— Мы не знаем желаний ярла, брат Герберт.

— Убей его! Он наградит тебя. Наградит всех нас. — брат Герберт был прав, но боги вселили в остальных сомнение.

— Ярл должен сам решить, — сказал старший монах.

— Сходить за ответом займет три дня, — язвительно заметил Герберт, — что ты собираешься делать с ним три дня? Его люди в городе. Их слишком много.

— Доставим его к ярлу? — предложил старший. Он как мог боролся за любой вариант, который уберег бы его от принятия решения.

— Бога ради, — выпалил Герберт. Он шагнул к груде моих вещей, наклонился над ней и выпрямился с Осиным Жалом в руке.

Короткий клинок отразил тусклый свет.

— Что делают с загнанным волком? — спросил он и направился в мою сторону.

Я использовал все свои силы, все те силы, что годами вкладывал в мышцы и кости, тренируясь с мечом и щитом, годы войны и годы подготовки к войнам. Я оттолкнулся связанными ногами и потянул руки, почувствовав, как путы ослабляются, и откатился назад, отбросив клинок от своего бедра, и я издал крик, громоподобный воинственный клич, и дотянулся до рукояти Вздоха Змея.

Эльфадель попыталась убрать меч в сторону, но она была старой и медлительной, и я, наполняя пещеру резонирующим ревом, схватил рукоять и махнул клинком, отгоняя ее. Герберт успел как раз вовремя, когда я поднялся на ноги.

Я пошатнулся, путы все еще удерживали мои лодыжки, Герберт же поспешил воспользоваться своим преимуществом и ринулся на меня, низко держа короткий клинок, намереваясь вспороть мой незащищенный живот. Я отбил лезвие в сторону, и повалился на монаха.

Он отступил, я снова выпрямился, и он рубанул меня по голым ногам, но я парировал удар и нанес колющий удар Вздохом Змея, моим мечом, любимцем, клинком, военным товарищем, и он вспорол монаха как разделочный нож рыбу, кровь хлынула на его черную рясу, сделав ее еще чернее, а я продолжал кромсать ее, забыв о том, что мой голос все еще заполняет пещеру яростью.

Герберт визжал и трясся, умирая, пока два других монаха убегали. Я разрезал путы на ногах и погнался вслед за ними. Рукоять Вздоха Змея была мокрой от моей крови, и меч был голоден.

Я догнал их в лесу, не дальше 50 шагов от выхода, срубил молодого монаха ударом по затылку, а старшего поймал за рясу.

Я развернул его к себе и почувствовал запах страха, исходящий из-под его рясы.

— Я — Утред Беббанбургский, — сказал я, — а кто ты?

— Аббат Деорлаф, господин, — отвечал он, упав на колени и сложив в мольбе ладони. Я схватил его за горло и погрузил Вздох Змея ему в живот, разрезая его пополам. Он скулил как животное и рыдал как ребенок, пока звал Иисуса Спасителя и умирал в собственном дерьме.

Я перерезал молодому монаху горло, а затем вернулся в пещеру и вымыл Вздох Змея в потоке.

— Эрция не предсказывала твоей смерти, — сказала Эльфадель. Она кричала, когда я разорвал путы на руках и выхватил меч у нее из рук, теперь же она была странно спокойной. Она просто смотрела на меня и, несомненно, не испытывала никакого страха.

— Поэтому ты меня не убила?

— Она не предсказала и моей смерти, — сказала она.

— Тогда возможно, она ошиблась, — сказал я и взял Осиное Жало из руки мертвого Герберта.

Тогда я ее и увидел.

Из глубины пещеры, из прохода, который уходил в потусторонний мир, вышла Эрция. Это была девушка настолько красивая, что у меня перехватило дыхание.

Темноволосая девушка, которая ночью сидела на мне верхом, длинноволосая, стройная и бледная, невероятно красивая и спокойная, обнаженная, как клинок в моей руке. Все, на что я был способен — это глазеть на нее.

Я не мог пошевельнуться, пока она смотрела на меня серьезными, огромными глазами, ничего не говоря. Я тоже молчал, пока дыхание не вернулось ко мне.

— Кто ты? — спросил я.

— Оденься, — сказала Эльфадель, и я не понял, обращалась она ко мне или к девушке.

— Кто ты? — спросил я девушку, но она не двигалась и молчала.

— Оденься, лорд Утред! — приказала Эльфадель, и я подчинился: надел куртку, сапоги, кольчугу и опоясался мечами, а девушка продолжала смотреть на меня спокойными темными глазами. Она была красива, как летний рассвет, и безмолвна, как зимняя ночь.

Она не улыбалась, никакие эмоции не отражались на ее лице. Я пошел по направлению к ней и почувствовал нечто странное.

Христиане утверждают, что у нас есть душа, что бы это ни было, и я ощутил, что у этой девушки ее нет. В ее темных глазах была пустота. Это пугало, заставляя приближаться к ней медленно.

— Нет! — крикнула Эльфадель. — Тебе нельзя ее трогать! Ты увидел Эрцию при дневном свете. Ни один человек не видел.

— Эрцию?

— Уходи, — сказала она, — уходи. Она рискнула встать на моем пути. — Прошлой ночью ты видел сон, — говорила она, — и во сне нашел истину. Удовольствуйся этим и уходи.

— Ответь мне, — сказал я девушке, но она не двигалась, безмолвная и пустая, а я не мог оторвать от нее глаз. Я мог бы смотреть на нее всю оставшуюся жизнь.