Тайна апостола Иакова - Альфредо Конде

Ночь всегда молода и сильна, а бессонница способствует проникновению в наше сознание навязчивых мыслей, которые специалисты называют интрузивными. Речь идет о мыслях, которые на всем протяжении мучительного полузабытья совершенно немилосердно стучатся в нашу голову. И мы, как правило, пасуем перед их натиском.

Мы делаем это в надежде на то, что в момент пробуждения и возвращения к реальной действительности из зыбкого полусна-полубодрствования, в котором нам пришлось барахтаться всю ночь, мы ясно и отчетливо восстановим в памяти все важные решения, посетившие нас в ночных кошмарах. И ждем, что стоит только утром восстановить в памяти столь навязчиво терзающие нас проблемы, как они тут же получат готовое разрешение. Однако этого никогда не происходит. И с Андресом Салорио этого тоже не произошло; поэтому, когда, проснувшись, он захотел вспомнить свои размышления, в памяти его была лишь одна пустота.

На рассвете он признал свое полное поражение. Поклялся никогда больше не лакомиться миногами, на время забыть об Эулохии и прибегнуть к услугам профессиональной жрицы любви. В глубине души он прекрасно осознавал, что ничего подобного не сделает. Ерунда, пустая болтовня, признался он сам себе, прислушавшись к обманчивому внутреннему голосу, нашему мнимому жизненному поводырю.

Хотя было самое начало марта, но уже чувствовалась близость весеннего солнцестояния, уравнивающего день с ночью. Как только сквозь щели ставней забрезжил свет, Андрес Салорио поднялся с постели. Сделал он это осторожно, чтобы не разбудить Эулохию: вставал потихоньку, стараясь не шуметь. Он был зол на нее и не хотел с ней разговаривать.

В последние годы он был особенно озабочен тем, чтобы не оставлять в пороховницах неиспользованного пороха, а этой ночью он упустил возможность его использовать, как это уже случалось неоднократно, когда Эулохия отказывалась предаться любовной страсти, охватывающей его чаще раза в неделю, что ей казалось в его возрасте чрезмерным. Он считал ее позицию жестокой, к тому же она его обижала. Обиженный и сердитый, он тихо оделся в ванной комнате.

Одевшись, уселся в кресло в гостиной и занялся чтением свежей прессы. Известие об убийстве фигурировало на первых полосах всех газет, и он потратил больше часа на их детальное прочтение. Затем, не завтракая и ни с кем не прощаясь, Андрес вышел из дома. Он хотел, чтобы Эулохия поняла, что он недоволен. Он понимал, что поступает как ребенок, но это его нисколько не смутило.

Он не отправился прямо в комиссариат, а сначала зашел в ресторан «Сан Клементе». В этот ранний час ничто так не прельщало его, как стакан апельсинового сока, кофе с молоком и только что выпеченный, еще горячий круассан.

Конечно, ему не очень-то хотелось спускаться по крутому склону с площади Родригес-дель-Падрон к ресторану, а еще меньше — потом снова взбираться по нему, чтобы добраться до своего кабинета, но все это компенсировали теплая атмосфера заведения, беседа с его хозяевами и забавный вид вставших спозаранку студентов. И еще он имел обыкновение болтать с официантами. Этот ресторан уже давно стал если не вторым его домом, то, по крайней мере, местом, куда он мог прийти в любое время.

В это воскресное утро 2 марта дождь по-прежнему лил как из ведра. Компостела — городок маленький, но из-за постоянного дождя и ограниченной площади, которую занимает сие творение рук человеческих на гористой зеленой местности, в конце концов город начинает давить на человека, стискивая его подобно удавке на шее.

Усевшись на высокий табурет у стойки бара и заказав кофе с молоком, сок и круассан, Андрес Салорио решил снова заняться просмотром газет, на этот раз тех, что издаются в Мадриде и имеют специальные региональные выпуски в Галисии. Эти газеты он не выписывал на дом и обычно читал их либо на работе, либо здесь, в «Санкле». Приступив к чтению, он тут же ощутил, как сжимается удавка не шее.

2

Компостела, воскресенье, 2 марта 2008 г., 10:15

Убийство молодой исследовательницы занимало первые страницы всех испанских воскресных газет и особенно подробно описывалось в тех мадридских изданиях, у которых есть местные галисийские приложения. Любители сенсаций связывали это преступление с другим нашумевшим и до сих пор не раскрытым делом, совершенным несколько лет назад в одном из областных центров Галисии.

Речь шла об убийстве журналиста, который тоже был обнаружен в ванной собственного дома и по всем признаком стал жертвой преступления то ли ритуального, то ли гомосексуального. Многие считали, что убийство явилось следствием расследований, которые репортер вел в отношении торговли наркотиками, организаций, занимающихся их распространением. Результаты его журналистского расследования позволяли предполагать сотрудничество всех вовлеченных в дело лиц с известной террористической организацией, действующей на севере Испании. Лучше бы комиссар не читал этого: завтрак был окончательно испорчен.

Он познакомился с Рехино (так звали жертву того преступления), когда они оба жили в Мадриде. В те времена Рехино был студентом факультета журналистики. Андресу тогда и в голову не могло прийти, что спустя годы он окажется одним из тех, кому поручат расследовать дело об убийстве журналиста. Дело прикрыли как-то незаметно и по-умному, тихо и решительно. И теперь комиссар меньше всего желал бы оказаться в ситуации, когда новое дело напомнит то, давнее.

Из грустных раздумий и дурного настроения, которое вновь начинало овладевать душой Андреса Салорио, его вывела уже знакомая нам парочка полицейских, занятых расследованием дела Софии Эстейро. Они были глубокими знатоками гастрономических пристрастий своего начальника и прекрасно понимали, где в сей ранний час можно найти шефа. Самое интересное заключалось в том, что они никогда не ошибались. И вот в очередной раз стойка бара, расположенная у входной двери ресторана «Сан Клементе», на время превратилась в рабочий кабинет.

Увидев, что в ресторан входят Диего Десу и Андреа Арнойя, Салорио с облегчением вздохнул: они наверняка помогут ему покинуть зыбкую почву меланхолии, в которой он начал серьезно увязать.

— Привет, шеф, — сказали они хором, словно репетировали пение дуэтом, а ему предназначалась партия второго голоса, что в данной ситуации его вполне устраивало.

— Ну, что новенького? Хотите что-нибудь съесть? — любезно осведомился шеф.

— Да, кофе покрепче, — попросила Андреа.

— А мне кофе без кофеина и круассан, — потребовал Диего.

— Так что новенького? — вновь спросил комиссар.

— Вскрытие кое-что показало, — ответил Диего.

Пока официант подавал заказ, который он начал проворно выполнять, едва завидев в дверях знакомую парочку, ибо у подчиненных комиссара тоже были свои привычки и пристрастия, за стойкой установилась тишина. Она нарушалась лишь шелестом газет, которые комиссар по прочтении складывал так аккуратно, что казалось, будто они только что сошли с типографского конвейера.

За первой паузой последовала вторая, не менее длинная, однако теперь ее назойливо нарушало громкое чавканье Десы, который имел отвратительную привычку пережевывать пищу с открытым ртом, что крайне раздражало комиссара. Оно продолжалось до тех пор, пока Андресу Салорио удавалось невероятным усилием воли сдерживать приступ гнева, который поднимался из глубины его существа.

— Послушай, не мог бы ты раз и навсегда научиться есть по-человечески, черт тебя подери, — вырвалось у него наконец.

Он совершенно не переносил эти звуки, напоминавшие ему те, что производит корова, когда жует яблоки или початки кукурузы.

— Понимаете, у меня полипы, и я могу задохнуться, шеф; не сердитесь на меня, я и сам не рад, но ничего не могу поделать, — ответил Диего Деса, заметно обидевшись.

И снова установилось молчание. Оно продолжалось до конца завтрака. Под неприятным впечатлением от случившейся перебранки они постарались как можно быстрее завершить трапезу, которую оплатил старший по чину. После того как комиссар рассчитался с официантом, все трое поспешили к выходу.

Пока они поднимались по склону, Диего сообщил своему шефу некоторые данные вскрытия, сказав, что первую докладную записку по этому вопросу тот найдет у себя на рабочем столе.

Не было обнаружено никаких признаков того, что жертва могла быть отравлена каким-либо веществом еще до того, как ее поместили в ванну. Впрочем, теперь это уже не имеет особого значения, заметил Деса.

Андресу удалось сдержаться и не высказать возражения по поводу столь опрометчивого вывода, высказанного явно некстати. Было ясно, что речь идет об убийстве; ясно было и то, что убийца хотел, чтобы его таковым признали, и поэтому не стал особо скупиться, нанося раны, характер которых мог свидетельствовать о человеке сексуально озабоченном, маньяке, члене какой-то религиозной секты или просто о неуравновешенном типе. В любом случае этот человек вполне мог продолжать совершать убийства с той же легкостью и безупречным результатом, как у него получилось на сей раз.