«...Расстрелять!» – 2 - Александр Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я немедленно вызвал своего мичмана Червякова, который всегда потел в преддверии работы, и назначил при нем себя старшим научным сотрудником, его – младшим, после чего поручил ему спустить чемодан с этим дерьмом драгоценным внутрь прочного корпуса. Червяков отправился наверх, обвязал там чемодан веревками и только собирался его в дырку окунуть, как веревки соскочили, чемодан вывалился, пролетел с веселым свистом метров двенадцать и рассыпался по палубе. Трубок уцелело только три – и все, что удивительно, на аммиак. Мы решили их на гальюне 3-го отсека испытать. Там от аммиака просто глаза резало. Зашли внутрь, дверь для приличия прикрыли и по инструкции через трубку все прососали, а она показала, что аммиака нет. Мы тогда так в отчете и отразили – аммиака нет!
Вова, между прочим, конструктор подводных кораблей. Правда, он их живьем никогда не видел, только на бумаге, а тут зашел и обомлел – теперь лежит и боится за свою жизнь малоприятную, а мы уже в море далеко. Часов шесть как от пирса оторвались.
Я ему говорю:
– Вова, ты за свое тело волосатое не беспокойся. Если эта лохань Крузенштерна тонуть начнет, лежи и не дергайся – все равно ничего не успеешь, только пукнуть: раздавит и свернет в трубочку, а аппараты наши индивидуально-спасательные, вами, между прочим, изобретенные, рассчитаны только на то, что эта железная сипидра, утонув и не расколовшись, тихо ляжет на грунт на глубине 100 метров, так что и искать его в отсеке не следует.
Чувствую, Вова подо мной заерзал, койка так и застонала жалобно. А для меня это как ветерок для прокаженного. Я вдохновился и продолжаю.
– Если пожар, – говорю, – ваши же придурки, сам понимаешь, спроектировали все так, что у нас тут как в камере внутреннего сгорания; все рядом: и горючее, и фитилек; так вот, если пожар, тоже бежать никуда не надо – на морду пристраиваешь тряпочку, смоченную в собственных сиюминутных испражнениях, потому что из-за дыма все равно ничего похожего на противогаз не найдешь, хоть держи его все время возле рта; так вот, тряпочку, чтоб не першило, на носик – и через несколько вздохов вся кровь в легких прореагирует с окисью углерода, и заснешь ты, как младенец, навсегда.
Вова опять подо мной – шур-шур, а я ему:
– А если, – говорю, – заклинка рулей на погружение, держись за что-нибудь ручками, а то еще забодаешь какой-нибудь ящик, а там – очень ценные запасные части.
Только я открыл свой рот, чтоб его еще чем-нибудь ухай-дакать, как тут же из «каштана» понеслось:
– Аварийная тревога! Пожар в четвертом! Фактически! Горит…
И тут же все оборвалось; что горит, непонятно, и сейчас же топот ног – туда-сюда побежало-закричало-упало-встало-прибежало, назад на дверь бросилось.
Чую: Вова вытянулся как струна или как тетива, я не знаю, лука, что ли, – и все вытягивается и вытягивается, скоро ногами в переборку упрется, а башкой чего-нибудь наружу продавит.
Решаю его утешить.
– Слушай, – говорю, – давай спать, а? Ну чему там в 4-м гореть? Это у них фильтр полыхнул или на горячую плиту у кока масло вылилось. Если они не идиоты, то через минуту отбой тревоги. Хочешь поспорим, что так оно и будет? Вот следи за временем.
И Вова полез за часами. Все-таки великое дело в такой момент запять человека чем-нибудь.
Ровно через 50 секунд: «Отбой аварийной тревоги! Пожар потушен!»
– Ну вот, видишь, – говорю я, – и ничего особенного.
И тут Вова стал шумно воздух из грудной клетки выпускать. Выдыхать то есть. И так долго он выдыхал, что я за него даже беспокоиться начал; что он там, цистерну г что ли, про запас набрал?
– Фу! – выдохнул Вова. – Закурить бы.
– Да я ж не курю. – говорю ему.
– А я вот теперь курю, – сказал Вова. Потом он встал и вышел.
«Пусть погуляет, – подумал я и повернулся на другой бок. – А вот мы спать будем. Теперь еще долго-долго ничего не случится».
А озон мы тогда так и не нашли, чтоб их всех закапало.
Пришли
Лодка пихнула пирс. Пришли… В рубке пахнет дохлой рыбой. Как всегда… Мороз. Градусов двадцать. Ночь. Свежий воздух. Это вкусно, когда свежий воздух…
Другой мир. Не попадаешь в улыбки, в ответы… Мы не из этого мира.
Построение без музыки и слов. Так лучше. На пирсе начпо.
– Здр-рра-вст-вуй-те, товарищи подводники!
– Здравия желаем…
Мы всегда здороваемся негромко.
– Благодарю за службу!
– Служим…
– Вам предстоит участвовать в учении… по загрузке продовольствия…
Учение по… Учение тыла флотилии. Кто только на нас не учится, точно мы кролики. Интересно, по домам сегодня отпустят или как? Скорее всего – «или как», черт.
– Учение начнется еще сегодня и продлится завтра и послезавтра…
Очень хорошо…
– … и еще у вас два выхода в море на расширенные гидроакустические испытания… для научных целей…
Подводник всегда используется расширенно, как некое резиновое изделие…
– …оргпериод…
Пошли сладости. Хочется работать в режиме погремушки: череп толстый – мозг в горошину; идешь и гремишь. Вот были бы испытания… гидроакустические. На-у-ка, слу-шай, как мы гремим. Подводники… Про отдых ни слова… А, вот, есть чуть-чуть…
– Потом у вас отпуск до 20 марта. Отпуск за 1985 год. В декабре, значит, гонят. А долги?
– …а за 1983 год вам вернут в середине года… я вам это могу твердо обещать…
Ну, если у вас твердо… Может, и вернут… а может, и простят, У настоящего подводника отпуск кастрирован с обеих сторон. Воруют, прощают… Зимой, значит, отпуск. Зимой везде хорошо.
Жены мерзнут на КПП. Скорее бы эта бодяга кончалась…
Жена… Непривычно как-то… Тепло. Жена. Щека к щеке… Вспомнил – моя жена… Почему-то смотрится в сторону. Наконец-то получилось: теперь смотри по-человечески – в глаза. Говорим, говорим…
Смеяться пока не получается… а вот, получилось… Автономка кончилась…
Пошла погрузка. Пять «камазов» продовольствия. Горы коробок. Ни спать, ни жрать – грузить! До упора! Упор у нас раздвижной, чтоб ему…
Давай, давай, славяне! Нада! Навалились, оно провались!
Ящики, ящики… ящики…
– Меш-киии! Мешки наверх! Банки… Пакеты… Сахар по палубе… за ним мясо – в грязь, потом пойдет па котлеты…
– Дер-жи! Кто в ЛЮКЕ?!! Какая сука на подаче?!! Семь ящиков с сахаром на одной веревке.
– Порвется же!
– Не порвется, закидаем по-быстрому – и спать! Чуть не улетел вслед за ящиками.
– Па-ра-зи-ти-на! Гробнуться захотел?!! Семь ящиков сахара – сто пятьдесят кило.
– Эй, наверху, полегче!
– Не держат, суки!
– Перестаньте бросать!
– Я кому-то по роже сейчас настучу!
Сахар по палубе. Пачки хрустят под сапогами; банки, пакеты, почки, рыба, компот – все это летит вниз, падает, бьется.
Наколотый компот не идет из банки – замерз. Черт, пить хочется. Куда его теперь, наколотый? За борт!
– Куда бросил?! Отогреть же можно – поставил на трас (трансформатор) – и пей!
– Не сообразил.
Погрузка. Всего будет пять «камазов», закидаем – и спать! Спать…
День с похмелья. Он еле открывает свои мутные глаза. Хоть спички вставляй.
Полярная ночь. Рассвет в двенадцать, а в два уже темень.
Небритый. Бритый – значит, выспавшийся. Снег валит. На пирсе гора мусора, занесенная снегом; затоптанные коробки – погрузка идет.
– Давай! Что стоим? Навались, ребята, скоро кончим!
– Когда кончим! Конца не видать.
– Наверху! Заснули, что ли? Сволочи, там же нет никого! Все разбежались. Петров, ядрена корень!
– Да что я, один, что ли, здесь буду, чуть что – сразу Петров, а все спят в каютах, как сурки.
– Михалыч! Играй большой сбор! Нужно пройтись по каютам и шхерам! Пинками поднимай…
В каюте кто-то лежит; темно, как у негра… с пакетника клювик сняли, сволочи, чтоб их не беспокоили. А мы их без света, за ноги – и на палубу…
– Почему спим?!! Там люди уродуются, а у тебя здесь лежка? А ну встать!
На пирсе груда мусора, а завтра – в море. Любовь к морю прививается невыносимой жизнью на берегу.
– Почему сбежали с погрузки? Почему, я спрашиваю?! Так, в трюм его, и чтоб только уши торчали!..
– Боль-ша-я-при-бор-ка!
– Внимание по кораблю! Пришла машина за мусором! Вынести мусор!
– «Вы-ни-ма-пие, вы-ни-ма-ние», эй, страшилище, вынеси мусор…
– Говорят, за пять автономок теперь орден дают.
– Это уже пять лет говорят, пусть они его себе на жопу повесят, а моя и так блестит…
…Ночью матросы напились и подрались. Утром пришел командир. Он вчера тоже успел – пьян капитан. Кэп у нас с недавних времен инициатор соцсоревнования. И вот теперь инициатива попала в руки инициатору. Повел моряков на гауптвахту. Как бы их там на губе вместе не оставили – еле лыко вяжет. Прямо из отличников БП и ПП[7]– в алкоголики; из алкоголиков – в отличники. Такое у нас бывает – флотская метаморфоза. А что делать? Не придумали еще средства для быстрого снятия автономки с организма, Спирт – самое надежное дело. Командир не спал всю автономку – вот теперь и отходит, нервы. Долго сжимало – теперь резко отпустило, обычное дело…
