Геракл - Антонио Дионис

А гидра, словно норовя попасть под разящий удар меча, ощерившим пасти диковинным кустом обвилась вокруг Геракла. От зубов твари спасала непробиваемая львиная шкура — герой лишь опасался, что, обернувшись вокруг его тела, гидра удушит его в смертельных объятиях.

Но равны по силам соперники. Нет ни у одной из сражающихся сторон преимущества. Не один час длится битва. Пот градом катится по лицу Геракла, заливая глаза. Замерла подуставшая гидра, но не разжимает живые кольца.

Трудно дышит Геракл, наглотавшийся ядовитых миазмов, испускаемых дыханием гидры. Устала рука рубить тут же вновь отрастающие головы чудовища.

Топчутся соперники вдоль болота, не уступают.

Рак-отшельник, размышлявший после обеда в своей пещерке, был весьма недоволен непрекращающимся шумом: то рычат, то вопят, вокруг плюхаются, поднимая со дна муть, головы гидры, от крови болотная вода поменяла цвет. Все было непривычно и неприятно терпеливому раку-отшельнику. Он долго выжидал: как правило, гидра быстро расправлялась с жертвами, да еще и раку кусочки мяса перепадали. Наконец, закоренелый холостяк не выдержал и, кряхтя, выбрался на белый свет.

Тут было еще более шумно: со свистом сжимались и разжимались кольца гидры, глубоко в землю утопали ее тяжелые лапы. Сверкал на солнце меч героя; словно живой, мелькал клинок, рассекая тело чудовища.

Рак изловчился и, когда голая пятка Геракла очутилась в воздухе, впился клешней в человеческую плоть.

В запале схватки попытался стряхнуть помеху Геракл, дернув ногой. Но рак не собирался выпускать добычу хоть его слегка и подташнивало от высоты и тряски.

Так вас теперь двое? — возмутился Геракл. — Ну, так и я призову на подмогу приятеля!

А Иолай, весь изошедши нетерпением, в страхе за судьбу друга, уже сам торопился на помощь, освещая себе дорогу факелом. Пока длилась битва, ночь сменила день, и лесное болото показалось Иолаю черным провалом с редкими светящимися огоньками — то тлели, заманивая неосторожных, болотные гнилушки.

О боги! — вскричал Иолай, разгоняя факелом тьму.

Странная картина предстала перед юношей Изваянием замер Геракл, а вокруг него извивались, сверкая зубами, бесчисленные зубастые пасти гидры. Обе руки героя сжимали глотку головы, нацелившейся Гераклу в лицо. Было видно, как напряглись, чуть не разрываясь мускулы, но и голова гидры была на последнем издыхании, закатывая в предсмертной судороге глаза.

Да прикончи ты ее поскорее! — взмолился Иолай.

Легко тебе говорить! — вытиснул Геракл из сжатых живыми веревками легких. — А как, если на месте каждой оторванной башки тут же вырастает новая, еще более противная рожа?!

Поспешил Иолай. И в тот момент, как Геракл оторвал голову гидры, Иолай ткнул факелом в черную рану Зашипело обожженое мясо, пошло волдырями. Дернулась тварь, но не смогла отрастить новую голову на месте поджаренной плоти.

Возблагодарим богов! — обрадовался Геракл

Теперь дело пошло быстрее. Геракл, как дровосек, рубил наотмашь мерзкие шеи чудовища, а Иолай обжаривал кровоточащие обрубки.

Испугалась гидра за свою жизнь. Ее крошечные мозги посылали телу сигнал о спасении. Разжала объятия гидра, пытаясь уползти. Но герои помчались следом, приканчивая гада.

Чудищу оставалось лишь в последнем рывке достигнуть середины болота, чтобы нырнуть в бездонную топь.

Геракл прыгнул, наступив твари на хвост. Потянул и вытащил на сухое место почти лишенную голов гидру Извивалось в предсмертной агонии лиловое тело. Залитая кровью чешуя бессильно пыталась выпустить ядовитые стрелы.

Ты еще и дергаешься? — удивился Геракл, отрубая последнюю голову.

Тут же подоспел Иолай, прижигая факелом рану. Но так велика была в гидре жажда жизни, что последней своей голове тварь передала остатки воли. Голова, лишенная туловища, не способна была передвигаться, но все, что могла, это поводить злыми глазами да хлопать веками, разевая пасть.

Когда гидра была мертва, друзья приступили ко второй части затеи — много ремней и поясов накроит себе царь Эврисфей.

Хватить ему и повеситься! — хохотнул Иолай. И обратился к Гераклу: — Слушай, о Геракл! Никак не пойму, зачем ты исполняешь прихоти пустого мешка, охотно рискуя жизнью из-за выдумок Эврисфея?

Геракл отбросил длинную шею гидры, с которой ножом пытался снять шкуру. Шкура плотно врастала в плоть твари — и получались лишь ни на что не годные кусочки.

Герой помолчал, обдумывая ответ.

А что, было б лучше, если б я сейчас нахлебался пьянящего вина да гонялся по улицам за девками? — наконец, вымолвил. — Не пройдя испытания, человек никогда не узнает, кто он есть и на что способен! — И уже другим голосом добавил: — Вот я сегодня, к примеру, выяснил, что пусть демоны сдирают проклятую шкуру, а я не умею!

Посовещавшись, друзья закопали останки гидры, чтобы смрад разложения не отравлял воздух в округе.

— А колесница? — вдруг вспомнил Иолай, в опасении за друга бросивший коней посреди дороги.

Удивительны и непредсказуемы узоры, что рисует судьба. До свету бродили друзья, разыскивая пропавших коней. И, лишь стало светать, нашли колесницу на прежнем месте. Но вместо коней достались героям лишь обглоданные кости.

Вздохнули герои, подобрали одежды и, обеими руками, поддерживая, начали толкать вперед себя осиротевшую колесницу.

Эх, рано я прикончил гидру! — обливаясь потом, размечтался Геракл. — То-то б она нас домчала в Микены в мгновение ока.

Но и так их поход не прошел бесполезно: хоть и остался царь Эврисфей без кожаного ремешка, Геракл, омочив в черной крови гидры наконечники стрел, стал не только неуязвим, но и непобедим: всякий, кого хоть оцарапает стрела героя, валился замертво.

Быстро течет рассказ — медленно катит по дороге колесница, подталкиваемая двумя злыми и пропыленными героями.

Но всему приходит конец — показались впереди стены города. Вышли из жилищ горожане. Хохочут, показывая пальцами на Геракла и Иолая. Но тут достигли приятели дворца. Ударил Геракл по колеснице. Рассыпалось дерево — ужаснулись жители. Не все головы закопал Геракл, а одну из голов гидры привез в доказательство.

Лежит посреди площади мертвая голова. Скалится, даже издохшая наводя ужас и вызывая испуганные крики.

ТРЕТИЙ ПОДВИГ

Геракл и Керинейская лань

Уже с самого утра день обещал жару и зной. Притихшие под синевой горные утесы, поросшие редким лесом, прогрелись солнцем.

Хеммис и Фермуфид направились в горы с самого рассвета. Подростки торопились успеть за хворостом до жары, но уже нагретый камень прожаривал пятки. Спасала дубленая кожа. Мальчишки целыми днями гоняли по селению, поднимая дорожную пыль.

Хеммис! — жалобно позвал младшего брата старший.

Несмотря на разницу в годах, сила и ловкость, по велению богов, достались меньшому. Хеммис, напевая, цепко карабкался по кручам. Фермуфид поотстал, заглядевшись на пять хорошеньких пятнистых яичек в гнезде. Всякий раз, как братья выбирались в горы на эту тропу, подросток раздвигал густую зелень, проверяя, не вылупились ли птенцы. Узнай Хеммис о тайне брата, на спор, он подавил бы яички в кулаках, а сплетенное из веточек и хворостинок гнездышко пустил по ветру.

Ну, — остановился на узком горном карнизе Хеммис, — долго тебя дожидаться? Вечно ты тащишься черепахой! — возмутился мальчик, поглядывая на небо.

Нечего было и думать вернуться с этим рохлей до полудня. Горы курились прозрачной дымкой на солнце. Словно туго натянутое полотнище, без облачка, без единой морщинки, синело небо.

Ни шелохнется лист, не пискнет пичуга. Мальчики, достигнув рощицы на пологом горном склоне, разбрелись, перекликаясь.

Еще некоторое время Фермуфид слышал голос брата, а затем углубился в заросли. Трава в половину человеческого роста, достигала мальчику до груди. Желтые цветы, окруженные золотым сиянием пчел, заманчиво звали растянуться и подремать среди ароматов лета. Фермуфид зевнул, преодолевая соблазн: впереди, переплетаясь тонкими стволами, виднелся засохший куст. Подросток усмехнулся: то-то удивиться брат, когда Фермуфид притащит кучу хвороста!

Лань, чье убежище нечаянно рассмотрел юный собиратель хвороста, подняла голову, чутко поводя ушами. Ее прекрасные глаза следили за приближающимся человеком. Опыт подсказывал, что надо лежать, не двигаясь. Но все перепуганное естество животного протестовало. Лань вскочила на ноги: шаги человека уже были зримы.

Подросток беззаботно напевал, сбивая палкой по дороге венчики цветов.

Лань прыгнула, высоко взметнув стройные ноги.

Фермуфид, когда прямо перед ним на тропе выросло прекрасное животное, растерялся. Некоторое время человек и лань глядели друг на друга.

«Не обидишь? Не убьешь?» — спрашивали темно-лиловые блестящие глаза, опушенные загнутыми вверх ресницами. Рыжая шерстка, темная по спине и светлеющая до цвета топленого молока к брюху, ровно блестела. Крутые бока самки чуть заметно поднимались.