Бронепоезд «Гандзя» - Николай Григорьев

Молодцу плыть недалечко…

Матрос на ходу присочинил, и все подхватили:

Славный корабль — боевая площадка…

Эй…

Певцы подмигнули и грохнули:

Эй, командир, становись за штурва-ал,

Плыть молодцам недалечко…

Вскочил я поутру — и первым делом за карандаш и книжку. Мелко-мелко исписал две странички, перечитал с начала до конца и вывел чертежным шрифтом заголовок: «Урок № 2. Стрельба по невидимой цели, с картой и компасом». Есть такое дело! Два урока уже. Для почина это совсем неплохо, а вообще-то… Не всякий день приезжает командир бригады!

Я решил во что бы то ни стало раздобыть себе учебник по артиллерии. Созвонился с ближайшего пункта связи по телефону с командиром батареи и вечером, после отбоя, взяв винтовку и насовав, как всегда, в карманы патронов, отправился к артиллеристам на хутор. До хутора, где они ночевали, было всего четыре версты. Светила луна, а у меня еще карта в руках, дойти было просто.

Решил я поговорить с командиром второй батареи.

Комбатра-2 я немного знал, он бывал у нас в политотделе и брал книжки из библиотеки. А Иван Лаврентьич рассказывал, что комбатр-2 прежде учился в артиллерийской академии в Петрограде.

Вот такого знатока мне и надо!

Комбатра я застал в крестьянской хате. На земляном полу хаты были разбросаны шинели, конские попоны, солома, седла, всюду спали бойцы, а сам комбатр сидел в углу и что-то читал. Ему светила на столе коптилка флакончик из-под духов, налитый керосином, с фитилем, пропущенным наружу сквозь ружейную гильзу.

Войдя, я плотно прикрыл за собой дверь. Комбатр тотчас обернулся и с минуту разглядывал меня, заслонившись от света ладонью. У него было длинное белое лицо и волосы бобриком. Видимо, узнав меня наконец, он закрыл и отложил книжку. «Ленин. Государство и революция», — прочитал я, скосив глаза на переплет.

— Здравствуйте, молодой человек, — сказал комбатр, протягивая мне руку. — Итак, вы хотите пройти курс артиллерии? Мне говорил об этом начальник политотдела.

— Да, собственно, не знаю уж как и сказать… — Я несколько смешался от такого прямого вопроса. — Может быть, не курс, а хотя бы только часть курса… Мне вот наблюдателем приходится работать.

— Артиллерийским наблюдателем?

— Ну да, я делаю пристрелку, веду огонь. Вообще я кое-что уже знаю. Разок и по карте пострелял…

— Это вчера, с комбригом? Слышал, слышал, — закивал командир батареи.

— А что же вы слышали?

— Операция вполне удалась. Вы взорвали в деревне большое количество припасов. Не знаю, насколько господа петлюровцы и галичане обеднели от этого — хозяева у них богатые, американские и английские миллионеры, — но, во всяком случае, их батареи отвечали нам сегодня очень кисло…

— Вот видите. А ведь еще в дождь стреляли… Ну ни черта не видно! Вот так вот — куст, а дальше… Скажу ребятам — ох и обрадуются!

Комбатр посмотрел на меня и рассмеялся:

— В том-то, батенька, и все дело, что был дождь. Будь погода, командир бригады не открыл бы стрельбу по карте. Наблюдать бы он вас послал, с биноклем и телефоном.

— Как так? Почему?

— Почему? Да вы ведь наудачу стреляли, по всей площади деревни нащупывали противника… Сколько же вы снарядов, скажите, выпустили?

Я сказал.

— Сорок пять снарядов! — подхватил командир. — А при нормальной стрельбе с наблюдением знаете сколько ушло бы у вас? Пятнадцать, ну двадцать снарядов за глаза довольно, чтобы всю деревню смести! Вы подумайте только гаубичные снаряды… Это же не шутка! — Он даже покачал головой. — Короче: вчера у штаба не было выхода. Любыми средствами, а надо было уничтожить эти парки. Но вы никак не должны брать этот случай за правило.

Вот так штука!… Не ожидал я такого примечания к «уроку № 2».

— Садитесь, присаживайтесь, — сказал комбатр.

Он подвинулся, и я сел на скамью. Другая половина скамьи была занята его постелью: подушка, клетчатый плед, под пледом — свежий сноп соломы.

— Вам следует поучиться работать с приборами, — сказал комбатр, когда мы уселись рядом. — Приборы в артиллерии простые, никакой особой хитрости в них нет…

Он наклонился, пошарил руками под столом и вытянул оттуда довольно грузную серую трубу, очень похожую на звено обыкновенной водосточной трубы. Труба была со стеклами — они блеснули при свете коптилки, как глаза.

— Это дальномер, — сказал комбатр, кладя трубу себе на колени. Он наклонился еще раз и достал ящичек красного дерева. Откинул крышку. — А это буссоль. — Он протер носовым платком стекло прибора. — Кстати, очень хорошо, что вы уже знаете стрельбу по карте, — сказал комбатр. — Ведь, в сущности, мы на батареях делаем то же самое. Это вот наша «спичка». Ух тяжела.

Я принял у него дальномер и перевалил к себе на колени.

— А буссоль — это наш компас.

Комбатр вытряхнул из ящичка медный прибор величиной с кулачок.

Поглядел я — и верно компас. Только сверху к этому компасу приделана визирная трубка, а весь ободок прибора испещрен черточками.

— Это для точности работы, — пояснил комбатр. — В компасе обозначают только страны света: N — S, O — W, а нам этого мало. Запишите себе для памяти: круг буссоли разбит на шесть тысяч частиц. Они называются: «деления угломера».

— Опять деления! — вырвалось у меня невольно. — Я знаю деления по двадцати саженей…

— Вы знаете дистанционные деления, — сказал комбатр. — Но вам не обойтись и без делений угломера. Представьте случай: ваше орудие стоит в тылу. Противник виден только с наблюдательного пункта. Как же вы, наблюдатель, укажете наводчику направление огня?

— Да пока что обходились без угломера, — сказал я. — Даю пробный снаряд — тут сразу и видно, куда надо повернуть орудие. Ну, скажем, так: с пробного выстрела снаряд забрал вправо от цели. Кричу в телефон: «Взять левее!» Кладем второй снаряд, этот ложится еще ближе к цели, следующий еще ближе, еще…

— А противник тем временем, не будь дурак, и убежал от вас. Бывает так?

— Случается, — признался я.

Комбатр взглянул на меня с любопытством:

— Ну и что же вы в таком случае делаете?

— Ору в телефон благим матом!

Мы оба рассмеялись.

Комбатр пододвинул к себе лежавшую на столе газету и начертил на полях треугольник. Потом обозначил буквами вершины: О — орудие, НП наблюдательный пункт, Ц — Цель.

— В бою надо работать быстро, точно и уверенно, — заговорил комбатр, продолжая рисовать, — а это достигается только тщательной подготовкой. Как же готовится к стрельбе артиллерист? А вот как. Еще до начала боя он должен сделать засечки всех точек впереди, всех подозрительных мест, где может сосредоточиться противник. Например, в районе противника овраг — надо его засечь, перекресток дорог — тоже засечь, интересный холм, деревенька засечь. Все засекать! Всю эту работу артиллерист выполняет частью при помощи приборов, частью посредством вычисления треугольников… Тригонометрию-то вы знаете? — вдруг спросил комбатр.

«Черт возьми, — подумал я, робея, — куда же это меня потащила моя гаубица… У нас в ремесленном училище тригонометрию и не проходили».

— Товарищ комбатр, — сказал я. — Дайте мне книжечку. Почитаю я и хоть с мыслями соберусь.

Но тут он окончательно меня убил: никаких книг у него не было.

— Нету, что прикажете делать? — Комбатр только руками развел. — Писал уж я, знаете ли, в Питер, писал, да и бросил писать. Вижу, напрасное занятие. Нашлись, как видно, артиллеристы подогадливее нас: разобрали книги на другие фронты.

— Ну хоть что-нибудь дайте почитать…

Комбатр перебирал бумаги на столе. Порылся и протянул мне пачку сшитых нитками листиков. На обложке было проставлено крупно, от руки: «Боевой устав артиллерии». Я перевернул страницу — опять надпись чернилами: «Читай вслух, не торопясь». А дальше текст — печатные буквы, но все какие-то кривые.

— Это я для красноармейцев печатными буквами написал, — сказал комбатр. — Возьмите почитайте, но только верните мне.

Я живо упрятал сочинение комбатра к себе в сумку. Поблагодарил и вышел из хаты.

Начинало светать. Где-то в сумраке двора звенел подойник: хозяйка уже доила корову.

«Третий урок… — раздумывал я. — Вот тут-то и застопорило!» Я присел на завалинку и перебрал исписанные рукой комбатра и замусоленные красноармейцами листки.

«Ну что же, придется и не поспать ночей… Хоть бы самое-то главное ухватить в артиллерии! Вот-вот опять завяжутся большие бои — там уже не побежишь к комбатру. Там и с поезда не отлучишься!»

Трудно заниматься, когда мысли твои бегут прочь…

Меня все больше подмывало тем или иным способом выбраться на передовую. А про ребят уже и не говорю — в тылу, в нашей одинокой позиционной жизни они совсем истомились…

Кто бы ни шел с передовой — раненый ли, конвоир ли с пленными, разведчик или посыльный, — бойцы каждого останавливали. Высыплют сразу из вагонов, окружат человека и расспрашивают с нетерпением и жадностью: «Как там? Где теперь проходит наша позиция? А ихняя где? А в окопах что говорят? А насчет наступления не слыхать еще?» И так далее, и так далее…