Бронепоезд «Гандзя» - Николай Григорьев

И мы без оглядки бросились бежать.

— Скорее, скорее, Никифор!

С ревом навстречу нам шел снаряд.

— Ложись! — крикнул я, падая ничком. Мы распластались и замерли.

Страшный грохот…

Колыхнулась земля, и нас обоих забросало комьями. От удара воздуха у меня хлынула из носу кровь.

Попали в бронепоезд? Нет? Ничего не видно. От дыма стало темно как ночью.

Снова — как раскат грома — рванул второй снаряд…

— Третий… четвертый… пятый… — считал я, все отползая и задыхаясь в едком дыму…

Петлюровцев и англичан отбросили от Жмеринки. Преследуя врага, наша бригада захватила около сотни пленных, два полевых орудия, восемь штук английских и французских пулеметов. Весь день после боя комендантская команда подбирала в районе высоты «46,3» брошенные винтовки, патроны и даже сапоги. Лихие завоеватели для скорости улепетывали босиком.

Вся Жмеринка в этот день разукрасилась флагами. На вокзале гремел духовой оркестр, и огромный обеденный зал, с окнами под потолок, был полон бойцов и командиров. Столы были уставлены тарелками с супом и жареным мясом. На некоторых столах даже постланы белые скатерти, а у буфетной стойки давали каждому подходившему ломтик яблочного мармелада и по пятку орехов.

Уже и садиться было негде, а в широко распахнутые двери валили и валили наши загорелые и чумазые фронтовики. На вокзале денег не спрашивали — ешь, пей вволю!

Я с командой тоже занял место у стола. Ребята, пощупав белую скатерть, обтерли об нее свои ложки и принялись хлебать суп из тарелок с гербами. Последним подошел к столу Малюга, причесанный, подстриженный, прямо из парикмахерской. Он цыкнул на своего племянника, забрал у него стул и сел рядом со мной, по правую руку. Матрос прищурился на его приглаженную бороду, потом откинулся на стуле, посмотрел на него издали и вдруг хлопнул себя по колену: «На спор иду, что в бригаде нет второй такой бороды! Предлагаю объявить данную бороду бородой бригадного значения!» Малюга хотел было обидеться, но все за столом дружно заявили, что от такой бороды только слава бронепоезду, — и дело обошлось без ссоры.

Кругом на всех столах звенели вилки, ножи. Только и разговоров было что об удачном бое. В конце зала вдруг захлопали в ладоши, кто-то пустился в пляс, и оркестр грянул казачка.

Только мы сидели на своем краю стола да помалкивали — нам-то нечем было особенно похвалиться. Упустили мы вражеский бронепоезд, ушел он от снарядов целехонький. Пехотинцы, соседи по столу, подшучивали надо мной:

— Грому, Медников, в твоих шестидюймовых много, вот и спугнул Богуша. Ты бы как-нибудь так… сперва бы попадал, а потом уже гром!

— Ладно, — сказал я, — буду стрелять пуховыми подушками.

— Во-во, правильно придумал!

Я взял ложку и принялся есть. Шутники мало-помалу отстали.

«И как он успел улизнуть, черт его знает! — с досадой думал я. — Уж, кажется, пригвоздили его, в самую контрольную площадку угодил наш снаряд. А вот удрал, оборвал сцепной крюк — и удрал!…»

Глядел я после боя на эту контрольную площадку, что осталась от поезда, — обыкновенная товарная платформа, груженная рельсами, шпалами, костылями и всякой прочей дребеденью для починки пути. Эта платформа ходила у них, прицепленная впереди поезда к броневому вагону. Развалил ее наш снаряд, разметал в щепки, а что пользы? Груда мусора. Тоже, взяли трофей!

Двоих солдат с бронепоезда пришибло снарядом; они так и повисли на откосе. Я осмотрел трупы — Богуша не было. Видно, он сам не полез меня ловить, послал других! Увернулся, песья морда!…

Торжественный обед, веселье в зале, музыка только еще больше растравляли сердце.

«Довольно! — сказал я себе. — Пора нам кончать эту тыловую канитель. Ударь мы по бронепоезду Богуша прямой наводкой — от него ничего бы не осталось!»

В зале был комбриг, за его столиком я увидел и начальника политотдела. «Вот и хорошо, — подумал я, — заговорю с комбригом, а Иван Лаврентьич, наверно, меня поддержит».

Я быстро нацарапал докладную, протискался к Теслеру и без слов положил листок ему на стол.

Теслер стругал ложечкой свой мармелад и клал в рот мелкими кусочками.

— На передовую позицию? — сказал Теслер, пробежав глазами записку. — Но ведь у нас с вами уже был об этом разговор? — Он посмотрел на меня. — Вот что, товарищ лихой командир, оставьте эти цидульки: под расстрел я вас все равно не выпущу. Шутите, что ли? Там против вас целая крепость на колесах.

В это время Иван Лаврентьич потянулся к записке и тоже стал ее читать. Я смотрел на него, стараясь поймать его взгляд. Но Иван Лаврентьич, прочтя, отложил записку, а в глаза себе заглянуть не позволил.

— Товарищ командир бригады! — обратился я к Теслеру. — Вы говорите: крепость. Но там только трехдюймовки!

— Четыре трехдюймовых орудия, — поправил Теслер. — Это полная батарея, притом в башнях…

Я перебил его:

— А у нас шестидюймовая гаубица. Мы эту крепость с одного снаряда расшибем!

— Такую операцию вы отлично сможете проделать и с вашей артиллерийской позиции.

— Да, но у меня приборов нет, а тут нужно очень точно выстрелить. Тогда дайте мне приборы!

Теслер на это ничего не ответил и опять принялся за свой мармелад.

— Товарищ командир бригады… — Я молчал, выжидая, когда он на меня взглянет. «Не отступлюсь, — думаю, — ни за что не отступлюсь!» — Ведь вы же знаете, — быстро заговорил я, поймав его взгляд, — что с этой крепостью разъезжает изменник и дезертир… Ведь там Богуш!

— Это я знаю, — кивнул Теслер.

Я даже попятился от него. Ну как говорить с ним?

В это время Иван Лаврентьич, улыбаясь, протянул мне свое блюдечко:

— Возьми-ка, красный офицер, орешков.

«Вот, всякий раз дело только к шуточкам сводится!»

Я взял орехов и пошел прочь.

— Постой-ка, постой! — остановил меня Иван Лаврентьич. — Ты приказы читаешь? Видел сегодняшний приказ по бригаде? Там тебе благодарность товарищем Теслером объявлена.

— Нет, не видел… и не понимаю — за что же мне?

— Как за что? — строго перебил Иван Лаврентьич. — В Красной Армии по пустякам благодарностей не раздают. За боевые заслуги тебе благодарность! Послушай-ка, что пленные говорят: ты ведь у них батальон пехотного резерва вывел из строя. На обратном скате высоты поспать устроились. А ты их и стукнул своим навесным огнем… Молодчина, догадливый!

Я подумал: «Вот даже из тыла достал… А если бы я был на передовой? Эх!» Я повернулся и выбежал из зала.

После поражения белых у высоты «46,3» на всем жмеринском фронте наступило затишье, и бригада смогла отдохнуть.

Отдыхали посменно: каждые сутки снимался с позиции какой-нибудь батальон пехоты, или взвод кавалеристов, или полубатарея. Когда отдохнули передовые части, подошел и наш черед.

Перед тем как отправиться на отдых, я разложил свою карту и внимательно изучил местность.

— Вот лесок, — сказал я ребятам. — Туда и двинем. Ягод пособираем, может, и грибы уже пошли.

Я дал машинисту маршрут — и бронепоезд, сделав десяток верст, вкатил в сосновый лес.

В лесу стоял домик. Матрос сразу же наладил туда нашего долговязого кока варить обед, сбегал к домику сам и, возвратившись, сообщил мне, что тут живет смотритель лесного склада с семейством.

— К себе приглашает, — добавил к своему отчету матрос. — Так и сказал: «Начальника вашего попрошу чайку со мной откушать». Чую, что он не только чай выставит. Человек с понятием. — Тут матрос причмокнул и сказал мне на ухо: — Пойдем, что ли, сделаем визит с корабля местному консулу?

Мы пошли. Смотритель, старичок в чесучовом пиджаке, церемонно встретил меня у порога, а усадив за стол, долго и хлопотливо угощал всякими соленьями и маринадами.

Налил и по чарочке своей домашней настойки, приготовленной на полыни.

Мы чокнулись за победу Красной Армии, за водворение мира. Потом пошли глядеть хозяйство смотрителя.

Возле самого домика, за углом, был огорожен небольшой цветник с пчельником. Под мерное гудение пчел старичок завел разговор про ульи и, вдруг распалившись, стал нам доказывать, что пчеловодство в стране неминуемо погибнет, если Советская власть не введет декретом какие-то особенные ульи «системы Дадана». Мы с матросом поспешили согласиться на все — и на декрет, и на «Дадана», — потому что проклятые пчелы явно готовили на нас нападение и одна таки ужалила матроса в щеку.

Старичок сделал пострадавшему Федорчуку примочку, но нас не отпустил: он потребовал, чтобы мы еще осмотрели «утепленный» коровник и колодец с ключевой водой.

Пришлось согласиться.

— Вот навязались в гости на свою голову… — проворчал матрос, подтянув штаны и пролезая через навоз в коровник.

Наконец смотритель, видимо решив, что мы вполне оценили все усовершенствования в его хозяйстве, открыл ворота лесного склада.