Осенний лист, или Зачем бомжу деньги - Владимир Царицын

Десницкий, не спеша, вытащил из бокового кармана пиджака золотистую пачку «Данхила», не спрашивая разрешения у Самсонова, закурил. Старик поморщился, но не стал делать замечания. Сидорову давно хотелось курить, но он заставил себя забыть о желании. А Денис Александрович другой, ему можно.

— Ты прав, Андрей Валентинович, — начал Десницкий, — я прекрасно понимаю, что происходит. Но ещё ты прав, называя меня старым и бывшим. Систему, о которой ты говорил, я знаю, может быть, даже лучше, чем таблицу умножения. Знаю, что многое, да что там многое, практически всё, можно сделать за деньги. Но раньше я знал, к кому надо идти и сколько нести с собой.

А теперь не знаю. И в прокуратуре, и в МВД, и даже в ФСБ новые люди. Они другим богам молятся. Расклад другой. Я, конечно, попытаюсь что-то предпринять… — Денис Александрович на мгновение задумался, потом вскинул голову и, прищурив светло-карие глаза, сказал, — есть у меня один человечек в администрации президента. Я завербовал его в Питере в восьмидесятом. Ему, естественно, наплевать на ту вербовку, сейчас, слава богу, не считается позором иметь комитетское прошлое. Президент сам из нашего ведомства. Тогда, в восьмидесятом, я этому человечку здорово помог. Я его вытащил из дерьма, и он стал работать на меня не за страх, а за совесть и по собственным убеждениям. Надеюсь, он меня не забыл.

Самсонов потёр левую сторону груди.

— Ну, так что ты сидишь? — поморщившись от сердечной боли, спросил он, — Лети в Москву. Встречайся со своим… «человечком». Предлагай ему деньги, перекупай, если он уже кем-то куплен, обещай, что угодно. И кому угодно. Если Путину будет нужен контрольный пакет акций моего холдинга, знай, что я готов отдать.

— Ну, это ты загнул, Андрей! Это чересчур.

— Нет, не загнул… Ладно, Денис, я на тебя надеюсь. Дуй на самолёт и будь на связи.

Когда Десницкий ушёл, Самсонов повернулся к Сидорову.

— Денис не знает, — сказал он, — я ещё там, в Лондоне, твёрдо решил отдать своё нефтедобывающее предприятие государству. Я вообще считаю, что такие предприятия, как мой холдинг, не должны находиться в руках частных лиц. Нефть принадлежит всему народу, всем и каждому, кто живёт на территории государства, добывающего эту нефть, и является его гражданином. Это справедливо, и таковы мои убеждения. Заметь, Алексей, это говорю я, владелец нефтедобывающего предприятия, олигарх.

Миллионы обывателей называют меня так, и считают пиявкой, присосавшейся к нефтяному крану. Наверное, они абсолютно правы, но… они всех стригут под одну гребёнку. Я неправильный олигарх. Я считаю, что те, кто занимается добычей нефти, газа, и прочих природных богатств, должны работать на государственных предприятиях и получать государственную зарплату. Высокую зарплату, но зарплату, а не баснословные дивиденды. Я имею в виду всех работников — и простых рабочих, и бригадиров, и мастеров, и менеджеров всех звеньев.

И таких, как я, Ходорковского, Абрамовича и прочих. Раньше, когда я был моложе, и, наверное, не таким умным, не таким рассудительным, как сейчас, когда богатство только-только на меня свалилось, я не задумывался над моральной составляющей своих доходов. Мне было некогда об этом задумываться, я вкалывал, как каторжный, жертвовал всем — временем, здоровьем, семьёй, я работал без выходных и проходных. Всё казалось мне простым и естественным, а то, чему я стал хозяином — справедливым вознаграждением за мои жертвы и за мой труд. Деньги падали на меня с неба золотым дождём, а точнее, били из Земли чёрным нефтяным фонтаном, а я думал, что это мои деньги, что это лично я их заработал. Слава богу, это было временным умопомешательством. Головокружением от успехов, так сказать…

Самсонов посмотрел Сидорову в глаза, словно ожидая, что тот что-то возразит или согласится. Но Сидоров молчал. И не потому, что у него не было личного суждения на этот счёт. Сидоров на собственной шкуре испытал, что это значит — быть нищим в то время, когда отечественные нефтяные короли и прочие, избранные неизвестными силами россияне не просто жируют, а буквально не знают, на что ещё потратить шальные деньги. Некоторые покупают футбольные клубы, другие — старинные замки, антиквариат и драгоценности. А большинство нуворишей просто сорят деньгами, купаются в шампанском и принимают ванны с чёрной икрой. Он и сам когда-то за ночь оставлял в казино по нескольку тысяч долларов.

В принципе, Сидоров разделял мнение Андрея Валентиновича по поводу того, сколько, кому и что должно принадлежать. Но ведь он, Алексей Сидоров — бомж. И всё, что он мог и хотел сказать, было похоже на элементарное поддакивание. К тому же бомж, придерживающийся левых взглядов, смешон. Конечно, не так, как смешон бомж-либерал, но и на коммунистические митинги бомжи не ходят. Разве что от нечего делать. Но таких моментов, когда бомжу нечего делать, практически не бывает. Как потопаешь, так и полопаешь. Не то, чтобы у бомжей начисто отсутствовали политические взгляды и убеждения, они есть, только глубоко внутри, загнанные туда озлобленными и обдолбанными подростками, скинхедами и ментами…

— А потом я протрезвел, — продолжил Самсонов, не дождавшись от зятя слов поддержки, — в один прекрасный момент я вдруг понял, что деньги, которые есть у меня, не мои. Они должны принадлежать всем. Я начал со своего предприятия и поднял заработную плату сотрудникам, теперь они получают вдвое больше того, что получают работники других организаций подобного профиля. Потом занялся благотворительностью. На мои личные сбережения выстроена и оборудована новейшим оборудованием клиника в Таргани, профилакторий, новый детский сад, ясли. Я помогаю бедным, даю деньги на развитие культуры в регионе. Да, много чего я делаю на эти деньги. Себе оставляю немного, мне много и не надо. Наследников у меня теперь нет, а самому мне… скоро к богу. Если бы Катюша была жива…

Андрей Валентинович замолчал, и, заморгав, отвернулся, пытаясь скрыть невольные слёзы.

— А ваш сын? Владислав? — спросил Сидоров чуть погодя, когда старик снова взял себя в руки.

— Владислав… — как эхо повторил Самсонов, — Владиславику уже ничего не надо. Он живёт в ином мире — в мире счастливых грёз и ярких сновидений… Мой сын — наркоман. Законченный наркоман. К тому же, у него СПИД. Врачи говорят, ему недолго осталось… Вот так. Владику нет ещё и тридцати, а мне восемьдесят. И мне суждено его пережить. Хотя… кто знает? Может быть, мы с сыном умрём одновременно. Или я умру чуть раньше его. Так или иначе, на свете не останется никого из рода Самсоновых…

Старик замолчал. А у Сидорова промелькнула каверзная, недобрая мысль. Может быть, подумал Сидоров, Андрей Валентинович и решил всё отдать государству, потому что больше отдать некому?..

— Деньги — зло, — задумчиво произнёс Самсонов, — в погоне за ними человек может потерять самое дорогое, что у него есть… Я потерял… Да, деньги — зло.

— Но ведь вы сами только что рассказывали, что строили на эти деньги больницы и детские сады, — решил поспорить со стариком Сидоров, — разве это не добро? Разве не добро то, что вы, при помощи своих денег, хотите засадить за решётку бандита и душегуба Пархома? Разве это не благое дело?

— Да, — горько усмехнулся Андрей Валентинович, — если считать дачу взяток московским чиновникам благим делом… Впрочем, иного способа расправиться с Пархомом, к сожалению, нет.

— Почему нет? Можно просто его прикончить. Найдите киллера, думаю, Десницкому это нетрудно будет сделать. Заплатите наёмному убийце его обычный тариф, и он профессионально выполнит работу. Думаю, киллер обойдётся вам намного дешевле, чем обходятся чиновники.

— Дело ведь не в деньгах. Физическое устранение Пархома будет обыкновенной местью. А я хочу восстановить справедливость. Месть — это грех. Тяжкий грех.

— Ну и что? Вы в рай рассчитываете попасть?

— Это вряд ли.

— Одним грехом больше, одним меньше, какая разница? А остаток денег пожертвуете монастырю. И монахи за это отпустят вам все ваши грехи, вольные и невольные…

Взглянув на Самсонова и увидев, что старик морщится и отрицательно мотает головой, Сидоров замолчал.

— Нет, нет, — сказал Самсонов, — убийство Пархома ничего не решит. В отличие от меня, ему есть кому завещать своё состояние и своё дело. Преемников у него много, и эти преемники продолжат воплощать в жизнь его преступные планы, и даже преумножат их своими деяниями, не менее паскудными. И ты не получишь ничего из того, что отобрал у Катюши этот бандит. Ведь там и твои деньги. В вашем доме, в сети магазинов, в накоплениях. Не знаю, какая часть, большая или меньшая, да это и неважно. Ты — законный супруг Катюшин и наследник по закону. Так что никаких киллеров. Давай будем придерживаться моего плана уничтожения Пархоменкова.

— Простите, Андрей Валентинович, — извинился Сидоров, — по поводу киллера я так… глупость сморозил. Я ничего такого вам не советую. Просто… если у вас и вашего Десницкого не получится по закону решить вопрос с Пархомом, то я сам возьмусь за дело. У меня нет денег, как вы знаете, но желание разобраться с Пархомом я имею огромное. И мне неважно, что станет с моими деньгами. Мне и раньше было на них наплевать. Я к вам пришёл, чтобы предложить помощь, или, наоборот, чтобы попросить вас помочь мне отомстить убийцам Катерины. А вовсе не потому, что хотел, в случае успеха, вернуть свои капиталы и снова стать преуспевающим бизнесменом. Я хочу отомстить Пархому за смерть Катерины, хочу убить его. Только и всего. Я не считаю месть грехом. Я вообще не верю ни в бога, ни в загробную жизнь. В настоящий момент я хочу только смерти этого подонка.