Осенний лист, или Зачем бомжу деньги - Владимир Царицын

— Знаю, — кивнул Сидоров.

— Но не мог же я быть простым наблюдателем! Помогал, особенно на первых порах, когда она не стала таким асом в коммерции, какой её считали. Заслуженно считали.

Вдруг Самсонов вскинул голову и как-то странно посмотрел Сидорову в глаза.

— А хочешь начистоту? — спросил он, и начал говорить, не дожидаясь согласия Сидорова на исповедь, — Я, конечно, старался, чтобы помощь моя была Катюше незаметна, но в душе мечтал, что греха таить? Мечтал, чтобы она когда-нибудь узнала, что ей помогают, и поняла, кто помогает. И чтобы она не отвергла помощи, и не послала меня куда подальше…

Полного бескорыстия не бывает. Я так считаю. Всегда человек преследует какую-нибудь цель. А я человек обыкновенный, грешный. Я мечтал, что Катя поймёт, что я люблю её, и что давно осознал свою вину. Пожалуй, единственное, чего я хотел всю жизнь, это получить прощение у своей дочери. Но я так его и не получил. Не успел…

— Вы получили это прощение, — сказал Сидоров, когда старик замолчал, — Больше того, Катя не только вас простила, но и осознала свою часть вины в ваших непростых отношениях. Мне кажется, Катя очень сожалела о том, что не успела сказать, что тоже была неправа. Последними её словами были такие: «Прости меня, папочка».

— Правда? — хрипло спросил Андрей Валентинович, — Она так сказала? Не может быть… — Сидоров увидел, что волевой подбородок Самсонова задрожал, веки покраснели и в блёклых стариковских глазах засветились слёзы, — не может этого быть! Не может… Откуда ты знаешь, что говорила Катюша перед смертью? Откуда?! Ты что, рядом был?! Ты видел? Ты слышал?!

— Не я. Альфред Молотилов. Пархомовские бандиты хотели убить не только Катю, но и её гражданского мужа. Он ничего не мог сделать. Он был связан и избит.

— Молотилов? Мои люди искали его, но не смогли найти. Где он? Ты знаешь, где он?

— Он в безопасности. Конечно, эта безопасность относительна…

— Мне нужно, чтобы он был здесь. Ты меня понял? Здесь! Я засажу этого Пархома за решётку! Мне надо, чтобы он сидел не только за свои махинации, я за Катюшу ему отомстить хочу! Альфред Молотилов — главный свидетель. Приведи его сюда, Алексей…

Неожиданно в дверь постучались.

— Войди, Николаша, — крикнул Самсонов, зная, что кроме секретаря некому стучать в дверь.

На пороге возник вышколенный секретарь.

— Андрей Валентинович, пришёл господин Десницкий, — Николаша выразительно посмотрел на Сидорова.

— Пусть заходит, — сказал Андрей Валентинович, — У нас с Десницким от Алексея Алексеевича секретов не будет.

Николаша коротко кивнул и вышел.

Человек, сменивший секретаря на пороге, был высок, строен, но немолод, о чём свидетельствовали седые виски и белые пряди волос, расходящиеся в разные стороны от ровного пробора. Впрочем, судить о возрасте мужчины было трудно, ему можно было дать и сорок лет и шестьдесят. Тёмно-серый костюм сидел на нём, как влитой.

Вошедший легко мазанул взглядом светло-карих глаз по посетителю Самсонова. Легко и быстро. Если бы Сидоров не смотрел внимательно ему в глаза, то и не заметил бы этого взгляда. Но он его заметил, и тут же ощутил себя просканированным и просвеченным насквозь. Помощник Андрея Валентиновича Самсонова, догадался Сидоров, вспомнив описание, данное майором Мотовило. Действительно, сильно смахивает на гэбэшника — напускное безразличие в глазах, отсутствие каких-либо особенностей в чертах лица — ни красоты, ни изъянов. И вообще, лицо неподвижное, лишённое мимики. Фоторобот, а не живой человек. А выправка военная.

— Познакомься, Денис, — сказал Самсонов, — это мой зять, Сидоров Алексей Алексеевич. Десницкий Денис Александрович, начальник службы безопасности моего холдинга.

— Очень приятно. Десницкий, — сказал Денис Александрович, протягивая руку.

Ладонь была сухой и жёсткой. А на запястье из-под белоснежного манжета выглянули часы на золотом браслете. Не тяп-ляп, узнал Сидоров знакомую дорогую марку — Радо.

— Сидоров.

Десницкий взглянул на часы, кивнул самому себе, подошёл к мини-бару, и, не спрашивая разрешения, налил себе виски. Потом сел на диван рядом с Андреем Валентиновичем, и, сделав небольшой глоток, беззвучно покатал виски во рту, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Было заметно, что к дорогим напиткам Десницкий привык давно, а, смакуя «Баллантайн», он всего лишь проверяет на вкус соответствие содержимого бутылки его названию. И ещё Сидоров понял, что этого человека связывают с Самсоновым не просто служебные отношения, но и дружеские.

— Рассказывай, Денис, — предложил Самсонов, — Можешь ничего не скрывать, Алексей Алексеевич в нашем лагере.

— Я это уже понял… Итак, Пархом сядет, как миленький. Компромата на него я собрал достаточно. Наши московские товарищи обещали стопроцентный успех. Я только что с самолёта. Вчера вечером встречался в белокаменной с заместителем генпрокурора и с его цепным псом, следователем по особо важным делам. Оболенцев, ты его знаешь. Обсуждали детали предстоящей операции. Группа уже создана, ждала только нашей отмашки. Я её дал с твоего вчерашнего благословения. Завтра здесь будет жарко. Не поздоровится ни Пархому, ни местному городскому руководству — господам из мэрии и милицейским начальникам. Только…

— Что «только»?

— Доказательства по организации многих Пархомовских афер имеются, и они неоспоримы. Чего я не сделал, доделают спецы из генпрокуратуры. А вот по факту, извини, Андрей, по факту убийства твоей дочери практически ничего нет. Одни лишь косвенные данные, да и то… Никто ничего конкретного не видел. Только соседи в коттеджном посёлке наблюдали, как её и Альфреда Молотилова чечены сажают в машину и куда-то увозят. И всё.

Куда, зачем и что потом стало с супружеской парой, никто сказать ничего не может. В Шугаевке всё сгорело дотла. Кроме того домика, ещё два соседних. Следов никаких. Сначала-то следы протекторов, наверняка, можно было отснять, но кому это нужно было? А потом всё размесили… Сторож слышал, что какие-то машины на территорию садового общества въезжали, а потом выезжали, но ничего не видел. Было поздно, и все, кто на дачах находился, спали. Считай, конец октября. В это время на дачах вообще мало кто ночует. Повторная экспертиза останков Екатерины Андреевны тоже, скорей всего, ничего не даст, так что на эксгумации настаивать не рекомендую. Да там судмедэкспертам и исследовать-то нечего, кости одни обугленные… Извини, Андрей Валентинович.

Самсонов вздохнул.

— Значит, Альфреда твои люди не нашли.

— Нет. Затерялся. Где-нибудь среди бомжей отсиживается или вообще куда-нибудь уехал. Если, конечно, его раньше нас не разыскали пархомовские боевики. Может, потом, когда Пархома возьмут, Молотилова в розыск объявят. Но я сомневаюсь…

— В розыск Молотилова объявлять не придётся, — подал голос Сидоров, — Он жив, и я знаю, где он…

2

— Может, консервы? — радостно предположил Окрошка, — Вот здорово было бы!

— Плохо было бы, — возразил Альфред, — В это бомбоубежище минимум лет одиннадцать не ступала нога человека. Все консервы давно испортились. Если там действительно консервы, не вздумай их есть. Отравишься.

— Ничего подобного, — начал спорить Окрошка, — их в котелке прокипятить и ничего не отравишься. Они же запаянные. Что с ними будет? Да, и проверить можно — если банка вздутая, её, конечно, лучше выбросить, а можно и не выбрасывать, а прокипятить только. Если банка целёхонька и не вздута, консервы лопай прям так. Ни хрена не будет, точно говорю.

— И всё же, я не стал бы рекомендовать…

— А мне по фигу твои рекомендации. Ты мне просто — Альф. Ты Ляксеичу родственник, а мне никто!

— Да я не настаиваю, — разозлился Альфред, — хочешь отравиться — травись. Твоё дело. Но, я предупредил.

— Да пошёл ты!.. Родственник!

— Может, сначала проверим, что там, а потом уже и выяснять будете, кто кому родственник, ёшкин кот? — раздался за их спинами хриплый голос Бирюка.

Альфред и Окрошка оглянулись. Окрошка посмотрел на Бирюка удивлённо, словно недоумевал, почему этот уголовник ещё здесь, но ничего не сказал, только крякнул и резво поскакал в открытую дверь.

— Свети, Альф, — приказал он Альфреду, — вот, сюда свети. Видишь, где я стою? У баррикады этой.

Альфред подошёл к стеллажу и посветил Окрошке, который, сгорая от нетерпения, пытался оторвать крышку от одного из ящиков.

Бирюк остался у порога, он что-то шарил в темноте по стене.

Ящиков было по два в глубину стеллажа и по пять по длине полок, а всего полок было шесть. Итого шестьдесят ящиков, наполненных неизвестно чем, но явно чем-то полезным. Пусть даже тушёнкой. Окрошка частично прав. Альфред помнил, мама рассказывала, что если банка не вздута, её действительно можно открывать и есть содержимое, не боясь отравиться. Правда, это касалось только тех консервов, срок годности которых не истёк, но, в теперешнем положении Альфреда, этим уточнением можно и пренебречь.