Аметистовый венец - Мэгги Дэвис

– Я слышал о нем, – сказал брат Эланд. – Только не сразу смог вспомнить. Философ Абеляр.

Отец Бертран даже не расслышал его слов.

– В те времена мы толпились в своих аудиториях, сидели везде, даже на подоконниках. Всякий, кто бывал в Иль-де-Франс и видел коллежи Нотр-Дама, не мог не замечать школяров Абеляра, сидящих, словно вороны, на подоконниках. Их зады торчали на всеобщее обозрение. На его лекции собиралась такая уйма народу, что это была единственная возможность послушать его. Бог свидетель, мы все слушали его как зачарованные. Великий учитель, великий оратор, великий ум нашего времени. Это сказал сам папа.

Последовала недолгая пауза.

– Но теперь некоторые называют Абеляра воплощением Люцифера, – пробормотал монах. – Ум поистине великолепный, но познать Бога можно только слепой верой, а не проповедуя власть ума и учение Аристотеля. Церковь порицает такой подход к религии. Они уже заставили его сжечь последнюю книгу.

– Распутная девка, монахиня, – повторил брат Эланд.

Повернувшись, отец Бертран посмотрел на него.

– Но в то время она была всего лишь послушницей, кажется, так там называют девушек, готовящихся к поступлению. Она племянница Фулберта, каноника кафедральной школы. Аржантейский же монастырь пользуется большой популярностью и принимает только девушек из хороших семей. Монахини делают воспитанницам некоторые послабления, например, разрешают иметь своих пони или птиц.

Отец Бертран обвел взглядом поля:

– Элоиза, разумеется, была очень хороша собой, хотя монахини превозносили ее не столько за красоту, сколько за ученость. Семнадцатилетняя девственница, изучающая греческий и древнееврейский языки, творения римского историка Тита Ливия, поэта Овидия и других, с неотразимой силой влекла к себе такого мужчину, как Пьер Абеляр. Он уже не раз похвалялся своим целомудрием, а почему бы и нет? Пьер был одарен необычайно, можно сказать, сверх всякой меры. Он, несомненно, был на вершине славы. И надо же было такому случиться, что его погубила женщина.

Писец в смущении почесал затылок.

– И этот убежавший пленник был его учеником в Париже?

Все это время Констанс почти не прислушивалась к их беседе. Но дважды повторенное слово «пленник» проникло в ее мысли. Ведь они говорят о беглеце-пленнике, который, оказывается, как это ни удивительно, был школяром, и ее новый духовник знает его еще с тех пор.

Она подъехала на своей кобыле поближе к ним и вся обратилась в слух. Ей просто не верилось, что французский священник из монастыря Святого Ботольфа в самом деле знал человека, который вчера овладел ею. Вероятно, она что-то не так поняла. Заговорить с ними она не решалась. Только внимательно слушала.

– Я ничуть не сомневаюсь, что Сенред безумен, – говорил отец Бертран. – А рассудка своего он лишился от любви к Пьеру Абеляру. Мы все его боготворили. В тот вечер, когда его постарались ниспровергнуть, начались беспорядки.

Он перешел на шепот, и Констанс уже не могла его слышать, расслышала только то, что сказал духовный брат.

– Мы все как будто сошли с ума, – продолжал отец Бертран. – Новость распространилась по всему Парижу. Школяры Абеляра, все школяры Нотр-Дама, устроили на улицах настоящий бунт. И предводителем был Сенред. Когда я увидел его тогда, обезумевшего от горя, я заподозрил, что он и в самом деле рехнулся. Он и другие любимцы Пьера Абеляра рыскали по улицам, ища Фулберта и его слугу. Слугу они нашли. Вряд ли ты захочешь знать, что они с ним сделали.

«Боже правый, о чем они говорят?» – подумала Констанс. О Пьере Абеляре она знала немногое, и то смутно, помнила только, что у него была нашумевшая любовная история с какой-то молодой девушкой из монастыря. Об этом она слышала еще в детстве, тогда это преподносилось как парижская сплетня. Бертрада, долго жившая среди монахинь, вероятно, знает об этом гораздо больше. Но то, что его зовут Сенредом и что он учился в Париже, явилось для нее полнейшим откровением.

Руки у нее дрожали. Их тихое невнятное перешептывание доводило ее до бешенства. Если она что-нибудь и слышала, то только изумленные восклицания писца.

Наконец отец Бертран сказал:

– Если Сенред избрал бродячий образ жизни, то это вполне естественно. Говорят, что он покинул Париж в совершенно невменяемом состоянии, с разбитым сердцем, что он проклинал бога за ту участь, которую он ниспослал его кумиру.

Его собеседник что-то произнес в ответ. Монах пожал плечами.

– Кто может сказать? Сенред был и, видимо, остается одаренным поэтом. Абеляр высоко ценил его стихи. И, видит господь, он наделен ярким талантом. Эти двое – из одного теста. Однажды мне довелось видеть, каким буйным темпераментом обладает Сенред. В нем нет и следа истинной христианской кротости. Как и в Абеляре, кстати сказать.

Молодой человек пристально уставился на него.

– Вы испытывали к нему антипатию?

Отец Бертран пожал плечами:

– Можно ли испытывать антипатию к другому богу? Даже поверженному, утратившему рассудок? Я отнюдь не желаю ему зла. Да хранят ангелы душу Сенреда, где бы он ни блуждал.

Констанс откинулась в седле.

Отец Бертран и его юный друг разговорились о философии, религии и вряд ли вернутся снова к интересующему ее человеку. В досаде она прикусила губу. А если попробовать их расспросить, делать это надо очень осторожно, да и навряд ли они скажут все. Ей, женщине, не подобает интересоваться публичными церковными скандалами. Отец Бертран будет только рад возможности осудить ее.

С самого пробуждения у нее болела голова, теперь эта боль еще больше усилилась. До Баксборо оставался всего один день пути. Во всяком случае, они не будут ночевать у дороги или в лесу. Она уже сказала Эверарду, что на ночлег они остановятся на постоялом дворе в деревне Роверли.

На глазах у нее, помимо воли, навернулись горячие слезы. «Должно быть, я сильно переутомилась, – сказала себе Констанс, – пора уже перестать хныкать… Ах, если бы сейчас я могла быть дома!»

К ее кобыле подбежала Ума, схватилась за стремя.

– Миледи! – Няня с трудом переводила дух. – Малышку стошнило, она зовет вас.

И зачем только эти дуры, черт бы их побрал, пичкают детей лепешками на меду! Кончиками пальцев Констанс смахнула с глаз предательскую влагу и повернула кобылу в сторону фургонов, где ехали няни с детьми.

Недалеко от этого места в переплетении света и теней от листьев стояли двое мужчин, рассматривая вереницу конных рыцарей.

– Как они могли потерять его? Мы сказали им, что они найдут его в Кидгроувском лесу, тут они его и нашли. Ничего большего мы сделать не можем. По крайней мере, за ту сумму, что нам уплатили.