Возмездие - Семен Цвигун

— Разрешите, товарищ майор?

— Конечно, почему опоздали к ужину?

— Я с бойцами поем, — ответил Хват и положил перед Млынским листок бумаги. — Вот, подпишите сводку.

Пока Млынский читал, Горшков наклонился к пленному и сказал по-немецки тихо:

— У нас мало времени, понял?

Подписав сводку, Млынский вернул ее Хвату.

— Передай и проведай Алиева. Я скоро зайду.

— Есть! — Хват четко повернулся и вышел.

— Никогда ног не вытрет, длинный черт, — проворчал вестовой.

— Ерофеич! — сердито сказал майор.

— Ну иду, иду…

Пленный посмотрел майору в глаза.

— Господин майор, если я расскажу все, что знаю, вы сохраните мне жизнь?

В бетонный бункер бомбоубежища командующего группой армий генерал-полковника фон Хорна глухим ворчанием доносились отголоски того, что происходило там, наверху, где советская авиация бомбила военные объекты города.

Хотя в бункере, кроме бригаденфюрера Вольфа, не было никого, фон Хорн говорил, понизив голос:

— Если не найдете живого подполковника Бютцова, значит, он убит и иного сообщения быть не должно. Это вам ясно, Вольф?

— Так точно, господин командующий.

— Но о судьбе документов, которые вез фон Бютцов, вы и я должны знать совершенно определенно.

— Обязан предупредить, господин командующий: у нас имеются данные об утечке информаций непосредственно из вашего штаба.

— Вольф, это ваша забота…

Телефонный звонок прервал беседу. Фон Хорн поднял трубку.

— Отбой воздушной тревоги, господин генерал, — послышался голос адъютанта.

— Спасибо, Крюгер. — Положив трубку, фон Хорн сказал Вольфу: — Идемте наверх, здесь все-таки душно. Учтите: на поиски документов Бютцова у вас только сутки.

В приемной командующего адъютант генерала манор Крюгер поднялся из-за стола им навстречу, но, опередив его, к фон Хорну шагнул ожидавший приема Занге.

— Хайль Гитлер! — гаркнул он, вскинув руку.

— Хайль, — тихо ответил фон Хори и торопливо прошел мимо Занге.

Следуя за генералом и Вольфом, адъютант прикрыл за ними дверь кабинета. Он старался не смотреть на штурмбанфюрера Занге, продолжавшего стоять посреди приемной.

В кабинете фон Хорн зашипел на Вольфа:

— Я же предупреждал, что не хочу иметь ничего общего с этими мясниками! Это они озлобили против нас население. Зачем вы сводите меня с ним, Вольф?

— Я позволю себе напомнить ваши слова, господин командующий: «Всякая мягкость есть проявление слабости и чревата опасностью». Люди Занге делают свое дело…

Фон Хорн тем временем подошел к своему креслу, включил лампу, но света не было. Генерал нажал кнопку вызова адъютанта. Крюгер тотчас же появился.

— Свет… — указал генерал на лампу. — Немедленно чтобы исправили.

— Слушаюсь! — Крюгер, щелкнув каблуками, исчез.

— Да, я говорил и повторяю: партизаны должны безжалостно уничтожаться, — сказал фон Хори.

— Смерть не страшна им, господин генерал, — устало ответил Вольф. — И они доказали это на деле. Сколько раз мы доносили в Берлин об уничтожении отряда Млынского, а он продолжает действовать, будто издеваясь над нами. Вчерашний разгром у Рындинского моста — его рук дело. Это не просто партизанский отряд, это крупнейшая база русской разведки у нас под сердцем.

— Снова Млынский… — задумчиво произнес генерал.

— Методы обычной борьбы с ним оказались неэффективными. Занге привез смелый план, утвержденный рейхсфюрером. Благодаря ему, я уверен, мы покончим с отрядом Млынского.

В дверях снова появился Крюгер.

— Прибыл дежурный помощник коменданта штаба обер-лейтенант Цвюнше. Разрешите ему заменить вашу лампу?

— Пусть подождет. Пригласите штурмбанфюрера Занге.

— Слушаюсь! — Крюгер вышел в приемную, где ждали Цвюнше с настольной лампой и Занге, читавший какую-то книжечку на русском языке.

— Командующий ждет вас, штурмбанфюрер, — пригласил его Крюгер.

Занге, отложив брошюру, поднялся и, одернув китель, вошел в кабинет.

Цвюнше взял с кресла брошюру, это оказался Боевой устав Красной Армии. Цвюнше присвистнул.

— Что за гусь? — спросил он.

— Штурмбанфюрер Занге, крупный специалист по борьбе с партизанами.

— Ну слава богу. Теперь будем спать спокойно.

Алиев лежал на топчане в маленьком закуточке медсестры Зины, где хранились лекарства и всякий перевязочный материал. Млынский подкрутил фитиль керосиновой лампы, стал виден сидевший в углу на ящике Хват. Майор поправил на раненом одеяло. Алиев закашлялся. Время от времени этот кашель мучил его, отдаваясь жгучей болью в груди.

— Эх, не вовремя, комиссар. — Млынский покачал головой. — Если этот пленный не врет — а врать ему смысла мало, — у нас тут будут большие дела. Немцы в спешном порядке создают мощные укрепления. Из Франции перебрасываются танковые и моторизованные дивизии. Все это якобы для того, чтобы удержать здесь фронт любой ценой, пока в Германии форсированно ведутся работы по созданию какого-то сверхоружия, «оружия возмездия», как назвал его подполковник. Кстати, он вез с собой утвержденную в Берлине схему инженерных работ нового укрепрайона.

— Он отдал схему? — спросил Алиев, приподнявшись.

— Нет, осталась в вагоне.

— Черт возьми! — Хват привстал, насколько позволял его росту потолок землянки. — Я сейчас полуроту на сани!..

— Поздно, — сказал Млынский. — Да и где б ты искал тот чемодан? У меня другая идея…

— А что за оружие это «возмездие»? — спросил Алиев.

— Пленный отвечать отказался. Говорит, что только в Москве расскажет большому начальству.

— Та брехня все это, — сказал Хват. — Набивает цену…

— Возможно, — сказал Алиев. — Но не забывайте, что до Москвы от немецких окопов не больше пятисот километров!

Алешку в город надо посылать, — сказал майор. — С документами пленного. Пусть Афанасьев проверит.

— Я скоро встану, — сказал Алиев, слабо пожимая на прощание руку Хвату и Млынскому.

Командиры вошли в большую землянку, где в несколько рядов стояли деревянные топчаны с ранеными бойцами. Неподалеку от выхода ярко выделялся в сумраке угол операционной, завешанной простынями. По ним, как на экране, скользили тени врача и медсестер, занятых операцией.

Млынский, проходя, отогнул простыню, спросил Ирину Петровну, лицо которой было прикрыто марлей:

— Нужно что-нибудь, доктор?

— Самолет. Девять человек с тяжелыми полостными. В здешних условиях… — Она покачала головой.

— Будет самолет, — сказал Млынский.

Ему показалось, что Ирина Петровна еще что-то хотела сказать. Он помедлил немного, но она промолчала. Млынский вышел из госпитальной землянки. Был тихий зимний вечер. По тропке меж сосен Млынский и Хват прошли к штабной сторожке. У крыльца их ждали Горшков и Алеша, уже повзрослевший паренек лет пятнадцати, одетый для дальней дороги.

— Все готово, товарищ майор! — доложил Горшков.

— Бумаги зашили? — Млынский пощупал плечо паренька.

— Так точно! — ответил Горшков.

Майор склонился к Алеше.

— Будь осторожен, сынок. Деду большой привет. Скажи, скучаем тут без него…

— Я сделаю все. Не беспокойтесь, Иван Петрович, — сказал паренек.

На окраине города, недавно отбитого у фашистов, в небольшом доме, окруженном большим, заваленным снегом садом, размещался штаб фронта. Все помещение подвала было занято стоявшей в ряд вдоль стен приемопередающей аппаратурой. Около десятка радистов одновременно работали на рациях.

Сержант, приняв радиограмму, передал ее шифровальщику. Через некоторое время офицер диктовал ее содержание машинистке:

— «…по 2 января 1944 года взорвано три эшелона с боеприпасами, четыре — с боевой техникой, сожжено семь эшелонов с горючим, уничтожено свыше двух тысяч гитлеровских солдат и офицеров…»

В маленькой комнатке машбюро было шумно — стучали машинки и несколько офицеров одновременно диктовали сводки:

— «От Семиренко:…в связи с приближением фронта в ближайшие дни переходим на запасную базу обкома в Полесье…»

— «От Афанасьева:…в штаб группы армий прибыл специалист по провокациям и антипартизанской войне штурмбанфюрер СС Занге. Ожидается усиление карательных действий…»

— «От Млынского:…развернулись большие работы по созданию сильно укрепленной, глубоко эшелонированной обороны на линии…»

В кабинете командующего фронтом генерал-полковника Ермолаева шел Военный совет. За длинным широким столом, на котором лежали оперативные карты, расположились члены Военного совета. Начальник разведуправления фронта, подтянутый, моложавый генерал-майор Елисеев, перебирая в руках разведсводки и показывая карандашом на карте, стоя докладывал Военному совету: