Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус

— Exactement[29], — подтвердил Диор. — Все мы переписываем собственную историю. — Он наклонился к ней с видом заговорщика. — Ваше платье почти готово, — вполголоса сообщил он.

— О, я так рада!

— Когда будете свободны, приходите на примерку.

— Приду, — пообещала она.

Остальная часть выступления Сюзи Солидор была не менее провокационна. Она исполнила еще несколько номеров, переодетая мужчиной: один из них — в матросском костюме и в сопровождении хора моряков. А для следующего номера она почти полностью обнажилась: ее роскошное тело было прикрыто кусочками золотой материи, по определению Купер, лишь «в стратегических местах». Тембр ее голоса то понижался до грудного регистра, то приобретал оттенок эротических стонов. Иногда сложно было сказать, мужчина поет или женщина; и Купер казалось, что некоторые песни исполнялись исключительно для нее. Изучая окружение, она заметила, что мало кого из присутствующих можно однозначно отнести к мужскому или женскому полу: большая их часть находилась где-то между.

После представления певица обернула великолепные плечи горностаевой накидкой и стала обходить зал, царственно переходя от столика к столику.

Грузная фигура Эрнеста Хемингуэя внезапно нависла над их столом. Он, как обычно, был в своей заляпанной и потертой рубашке защитного цвета.

— Говорят, вы решили открыть журналистскую лавочку? — пробасил он, обращаясь к Купер.

— Да.

— Продажная профессия. — Он выдвинул свободный стул, при этом чуть не сшибив Мориса, и тяжело опустился рядом с Купер. — Милая, я могу научить вас торговать собой. — Он наклонился к ней, обдав дыханием с запахом абсента. — Лучшего учителя вы не найдете.

— Вы пьяны, мистер Хемингуэй.

— Надеюсь. Я пьян и свободен. Номер сто семнадцать в отеле «Риц». Приходите ко мне вечерком.

— Нет, спасибо.

— Боитесь?

— Нисколько.

Сюзи Солидор появилась у их стола одновременно с очередным подносом, на котором стояли бокалы и бутылка шампанского. Там же лежал сверток в папиросной бумаге, перевязанный шелковой ленточкой. Сюзи протянула его Купер:

— Подарок для вас, cherie.

Удивленная, Купер развернула неожиданное подношение. Это оказался томик стихотворений Верлена в богато украшенном переплете.

— Спасибо, Сюзи, — поблагодарила Купер, в восхищении рассматривая роскошную, кожаную с золотым тиснением обложку.

Хемингуэй утробно расхохотался:

— Так вот как обстоят дела? А я-то думал, какая кошка пробежала между вами с Амори. Приходите лучше ко мне в «Риц», дорогая, — снова предложил он. — Стучать три раза. Я вас, конечно, совращу, но не в том смысле, в каком намеревается эта лесбиянка.

— Я не желаю, чтобы меня кто-нибудь совращал, — сердито ответила Купер.

— Она заставит вас обрезать ваши чудесные огненные волосы и носить мальчишеские наряды. И это будет большая потеря.

— Бывает участь и похуже, — заметила Сюзи.

— Знаешь, Сюзи, давай так, — ухмыльнулся Хемингуэй, — я возьму ее сегодня, а ты — завтра. А в понедельник утром мы попросим ее сравнить впечатления и сделать выбор.

Купер не собиралась и дальше терпеть подобное обращение. Она встала:

— Я иду домой.

— Не уходите, — взмолилась Сюзи, но Купер уже поспешно пробиралась к выходу.

— Отель «Риц», номер сто семнадцать! — громко крикнул ей вслед Хемингуэй. — Не забудьте!

Купер вернулась домой в удрученном состоянии. Совместными стараниями Сюзи и Хемингуэя вечер оказался испорчен. Да, она разошлась с мужем, но это не означало, что теперь кому угодно позволено оскорблять ее неприличными авансами. То, как эти два эгоиста ссорились из-за нее, было невыносимо. Она даже странным образом взгрустнула по прошлому уважаемому положению замужней женщины.

— Ты рано, — заметила Перл. Она сидела в домашнем халате, уткнувшись в самоучитель по бухгалтерскому делу, и все еще выглядела бледной, но явно постаралась привести себя в порядок. Волосы были накручены на бигуди (по крайней мере, прояснилось происхождение ее пружинистых кудряшек). — Хорошо повеселилась?

— Не очень.

Ей не слишком хотелось делиться с Перл своими переживаниями, но больше было не с кем. Она кратко пересказала ей события вечера. Перл завладела томиком Верлена и теперь изучала его изумленными глазами.

— Ничего себе! — воскликнула она. — И после этого ты считаешь меня дурной женщиной? Да эти стишки просто отвратительны!

— Я их не читала.

— Ну, если парочка фривольных фотографий показалась тебе злом, то лучше и не читай. Они развратны.

— Не тебе говорить о разврате.

— Чем бы я ни занималась, — с достоинством возразила Перл, — это было нормальным. А секс между двумя женщинами ненормален; Он противоестественен.

— Ты-то у нас, конечно, эксперт в области секса, — сухо процедила Купер.

— В каком-то смысле. — Перл промокнула слезящиеся глаза и высморкалась. — К тому же я знаю Сюзи Солидор. Она опасна.

Купер фыркнула:

— И чем же?

— Если она в тебя вцепится, то уже никогда не отпустит. Стоит попасться ей в когти — и ни один мужчина больше не посмотрит в твою сторону. Эта репутация будет преследовать тебя до конца жизни.

— Конечно, кому как не тебе об этом знать.

— Я сужу по своему опыту, — проговорила Перл. — Я знаю, каково это — совершать поступки, о которых впоследствии горько пожалеешь.

— Прежде чем продолжишь меня просвещать, позволь заметить, что я не попалась Сюзи в когти, как ты выразилась. Ни ей, ни кому другому. Я все еще пытаюсь прийти в себя после разрыва с Амори. — Купер резко оборвала разговор и отправилась в постель, прихватив с собой Верлена.

Прочитав несколько стихотворений, она была поражена подробными описаниями лесбийского секса. Купер считала себя достаточно искушенной, но, видимо, все же была намного невиннее, чем считала.

Она отложила книгу и выключила свет. В темноте перед ее мысленным взором плавал соблазнительный золотистый образ Сюзи Солидор — ни мужской, ни женский. Ночь была холодная, но ее охватил такой жар, что пришлось сбросить одеяло. Она все же попыталась успокоиться и уснуть, несмотря на сильный кашель Перл, доносившийся из соседней комнаты.

Проснулась она внезапно — кто-то изо всех сил колотил в дверь. Подумав, что в здании начался пожар, Купер выскочила из постели, на ходу накидывая халат.

Она побежала к двери, но открыть не успела: Перл догнала ее и остановила, схватив за руку.

— Это Петрус. Не открывай!

— Петрус?

— Мой сожитель. — Лицо Перл побелело. — Я не знаю, как он меня нашел.

Купер уставилась на дверь, содрогающуюся под ударами кулаков разъяренного Петруса.

— Я звоню в полицию.

— Нет! Они меня арестуют.

— И что же нам делать?

Стук на секунду прекратился, и из-за двери раздался хриплый крик на ломаном французском:

— Эй, я тебя слышу! Я слышу, ты там. Открывай!

Перл приложила палец к губам, глаза у нее чуть не выкатились из орбит.

— Молчи, — выдохнула она.

— Не будь дурой, — огрызнулась Купер. — Он знает, что мы здесь.

Грохот и крики возобновились, будто в подтверждение ее слов:

— Откройте! Открывайте, воровки!

— Я открою, — сказала Купер.

Перл схватила ее за руки, удерживая на месте:

— Нет, пожалуйста! Он меня убьет!

— Пусть убивает, наплевать, — мрачно заявила Купер. — Он мне сейчас сломает входную дверь. — Она отцепила от себя руки Перл и открыла.

Ворвавшийся в квартиру мужчина был огромен и страшно зол.

— [де мои деньги? — заорал он на Перл, но та спряталась за спину Купер и только всхлипывала, так что Купер пришлось столкнуться с яростью Петруса лицом к липу. А лицо это, которое невозможно было рассмотреть на фотографиях, было весьма уродливо, к тому же искажено гневом.

— Верни мне мои деньги!

— Нету нее твоих денег, — вмешалась Купер.