Продюсер козьей морды - Дарья Донцова

– Тыщу евриков и больше ни копейки! – отрезала Алина. – Пусть она заткнется! Навсегда! Сейчас не она пела! Там была я!

Отпихнув меня в сторону, Брин дернула рычаг, пыльная драпировка сомкнулась. Энди, Мара, Мими, Антонио и Жозефина унеслись в правую кулису. Алина выбежала на сцену и вцепилась в Герасима Ильича, который, так ничего и не поняв, продолжал биться в восторге.

– Занавес, козел! – потребовала Брин, я поднял рычаг.

Публика прыгала в проходе, репортеры поднимали над головой фотоаппараты. Я ощутил невероятную гордость. Ваня, ты Станиславский, Петер Штайн и Нина Усатова в одном флаконе! Впрочем, можно смело добавить к этой компании господ Виктюка, Житинкина и замечательного Николая Скорика, он любит мистические постановки! Момент самолюбования быстро закончился, я вышел на авансцену и гаркнул:

– Несравненная Алина Брин в спектакле коллектива «Морелли». У нас звезды только первой величины!

Поняв, что действо завершено, корреспонденты стали нервничать.

– Вы дадите нам интервью?

– Что за коллектив?

– Откуда вы взялись?

– Повернитесь левее, улыбнитесь на камеру!

– Общий снимок с артистами!

– Ваша солистка закончила консерваторию?

Я оглядел подпрыгивающих от возбуждения журналистов и воскликнул:

– Через десять минут, только переоденемся!

– Господа, – вклинился Гарик, – просим в столовую, там фуршет!

Борзописцы развернулись и кинулись к дверям. Охрана влезла на сцену и унесла Герасима Ильича. «Шмурбурдурвич» в полном восторге потирал руки и обнимал Гарика. Алина, исподтишка показав мне кулак, спустилась в зал.

Я вернулся за кулисы, увидел сидящую на брезенте Мими, сдернул с нее парик и сказал:

– Дорогая! Ты была неподражаема! Вытянула на себе все действие! Мы заработали прорву денег! Смотри, здесь тысяча евро от Алины и сто долларов от Гарика. И это благодаря тебе! Вот кто у нас звезда первой величины!

– Прикольно, – затянул дискант, – мамахен изображала обезьяна!

Я шумно выдохнул и поднял голову, из сумрака кулис вышла все та же девочка в драных джинсах и майке с пошлой надписью.

– Ты, типа, кто? – спросила она.

– Иван Павлович, то есть Володя, – живо поправился я.

– Стебно! А я Мила Брин.

– Дочь Алины?

– Угадал! Давай пятьсот евро!

– За что?

– Иначе расскажу мамашке, кто под нее косил! – нагло заявила Мила.

– Вам сколько лет? – улыбнулся я.

– А че?

– Просто так спросил.

– Ну тринадцать!

– Вы еще очень молоды.

– Типа, бабки мне не нужны? – захихикала Мила. – Оставь свою болтовню. Гони лавэ!

– Вы еще очень молоды, и…

– Тебя перемкнуло? Уже слышала про возраст, – скривилась Мила.

– Вы еще очень молоды, – упорно повторил я, – и горячи. Наоборот, это вы должны мне денег!

– Я? – захлопала густо намазанными ресницами Мила. – С какой радости?

– Представляете, какой вой поднимут СМИ, если я сообщу: Алина Брин не принимала участия в спектакле, ее с успехом изобразила макака Мими. И никто, включая мужа, не заметил подмены!

– Герасим идиот, – сообщила Мила.

– Неужели среди публики не нашлось ни одного нормального человека? – мягко спросил я. – Или ваша мама и Мими сестры-близнецы? Подумайте над моими словами, детонька!

– Вова! Ты где? – закричал Гарик.

– Здесь! – отозвался я.

В ту же секунду Мила резко стукнула меня ногой под коленями. Я не ожидал такого от девчонки, поэтому не удержал равновесия и шлепнулся на кучу трепья, наваленного рядом.

– Еще пообщаемся, – злобно пообещала Мила и унеслась.

– Вова, – укоризненно зацокал языком Гарик, – а говорил – не пьешь! Встать можешь? Иди, тебя журналюги ждут! Идиот! Нажрался в самый ответственный момент! Такая реклама твоим Гаделли! Надо есть, пока подали! А ты?!

– Я трезв! Просто упал! – прокряхтел я, вставая.

– Аха! Лапы не держат! Хорош врать, – не успокаивался Гарик.

– Это глупо выглядит, когда взрослый мужик жалуется на ребенка, но меня толкнула Мила.

– Дочь Алины?

– Да.

– Вот стерва! Маленькая негодяйка, – зашипел Гарик, – меня она ненавидит. Я пытался наладить контакт с оторвой, ни хрена не получается!

– К сожалению, многим родителям кажется, что они недодали чаду любви и ласки, поэтому балуют детку донельзя, – вздохнул я. – Алина распустила девочку. В тринадцать лет полезны не конфеты, а розги!

– Брин не виновата, – вдруг сказал Гарик, – у нее трагедия.

– Да? – усомнился я. – И какая? Потеряла серьгу с бриллиантом?

– Зря ты, Вовка, ерничаешь, – посерьезнел Гарик, – мне Брин не нравится, но ей досталось горя полной миской! Пять лет назад она была замужем за приблатненным кадром, Александром Суховым, родила ему девчонку, ну и жили они шоколадно. А потом Сашку убили. Алинка тогда на съемках была, поэтому жива осталась. В загородный дом бандюганы ворвались и в лапшу покрошили хозяина с маленькой девочкой, дочерью Сухова и Брин.

Я содрогнулся.

– Ужасно!

Гарик кивнул:

– Согласен! Алина чуть в психушку не попала, из России уехала. А пару лет назад вынырнула, уже женой Герасима Ильича. Где она его подцепила, никому не ведомо. А еще при ней Милка оказалась. Алинка ее на воспитание взяла, в память о погибшей дочери. Специально не младенца удочерила, дала девочке то же имя, что у убитой, – Людмила. Будто никто у нее не умирал. Ну и балует нахалку, а та чувствует свое особое положение и всем хамит, знает: мамочка глотку любому за нее перегрызет.

– Печальная история, – сказал я, – хотя если Алине так легче переживать горе, то, наверное, это правильно. Не мне осуждать мать, лишившуюся дитяти!

Глава 16

Утром всех разбудил Энди.

– Смотрите, – заорал он, врываясь в спальню, – про нас написала газета!

Мара вскочил с кровати.

– Где?

– Во, – ответил брат, – читай!

– «Юбилей ректора превратился в базар, – озвучил текст акробат, – публика, собравшаяся на концерт, была шокирована антрепризой коллектива «Горелли». В спектакле приняла участие Алина Брин, малоталантливая…» Что? Нас ругают?

– Спокойно, – усмехнулся я, – лучшая реклама – это ругательная заметка в прессе. Отчего-то злобно настроенные журналисты считают, что материал, щедро политый желчью, должен навредить герою публикации. Ан нет, ситуация развивается с точностью до наоборот! Чем злее эпитеты, употребляемые автором, тем больший интерес вызывает объект его критики. Сообщи борзописец, что представление прошло великолепно, актеры талантливы, а пьеса гениальна, и в зале останется половина свободных мест. Но коль писака указал: герой-любовник удрал с зоны, он уголовник со стажем, исполнительница главной роли отбила мужа у сценаристки, а во время действия с нее падает платье, и по этой причине представление не сегодня завтра прикроют, – вот тогда будет полный аншлаг!

– Но нас обозвали Горелли, – обиженно протянул Энди.

– Неприятно, – согласился я, – но хороший продюсер обратит в плюс любой минус. Сколько мы вчера заработали?

– Имейте в виду, выдали вам только на еду! А то еще решите напиться, как в тот день, когда выигрыш в карты спустили! – запрыгал Мара.

– Нет, нет! Все равно вы получите только на необходимые расходы, – пообещал я и пошел в ванную, оставив Энди, Мару и Антонио перечитывать рецензию.

Встав под душ, я призадумался. Пока что ясно одно: ни к Николетте, ни к Элеоноре я не вернусь. До недавнего времени секретарь общества «Милосердие» мирно жил по правилам, которые в раннем детстве внушил ему отец. Павел Иванович был человеком на редкость благодушным, даже жена-актриса, дама крайне истеричного нрава, не могла похвастать тем, что способна довести мужа до состояния аффекта. Я никогда не задавал отцу вопрос: «Почему ты живешь с моей матерью?»

Как все дети, я был эгоистичен и глуп. Но после смерти отца начал задумываться: а что связывало семью Подушкиных? В отношении Николетты понятно: она не сделала яркой карьеры на сцене, а роль жены писателя в советские годы была престижной. Власть любила литераторов, если те, конечно, не диссидентствовали и не пытались открыть народу глаза. Мой отец никогда не был ни борцом, ни революционером, он писал исторические романы о Древней Руси, этакую смесь из быта, приключений и любви. Хороший язык, крепкая сюжетная канва, яркие характеры. Творчество отца имело успех, жаль, что сейчас оно забыто.

Будучи реализован творчески, в семье Павел Иванович ушел в так называемую внутреннюю эмиграцию. Ему было сложно затевать развод с вздорной женой, да это и не одобрялось тогда. Думаю, немалую роль в сохранении союза с Николеттой сыграло наличие сына, то есть меня. Отец, дворянин в десятом поколении, был озабочен продолжением рода, и он не уставал мне повторять:

– Ваня, иногда обстоятельства бывают сильнее человека, не следует с голыми кулаками идти на танки. Лучше тихо переждать, пока адская колесница, грохоча железом, прокатит мимо. Сохранишь таким образом душевное спокойствие и репутацию.