Главная тайна Библии - Том Райт

Баланс утверждений в поэтических строках гимна 1 Кол 1: 15–20 показывает, что Павел стремится свести воедино творение и искупление.[109] Искупление не сводится к тому, что творение становится несколько лучше, как обычно думают сторонники эволюционного оптимизма. В то же время это не спасение духа и души от злого материального мира, как считают гностики, а перемена творения, чтобы избавить его от греха, уродующего его и искажающего. И это делает тот же Бог, теперь явивший Себя в Иисусе Христе, через которого все и было создано изначально. Достойно внимания, что сразу после таких великих строк Павел заявляет, что это Евангелие уже было проповедано всякой твари поднебесной (1:23). Иными словами, то, что совершилось в смерти и воскресении Иисуса Христа, касается не только людей, которые приняли Евангелие и потому обрели новую жизнь и сейчас, и в будущем. Эти события каким–то образом отзываются во всей вселенной, хотя мы этого не видим и потому не можем понять.

Итак, творение, зло и план искупления, открытый в Иисусе Христе. Все создатели Нового Завета, особенно Павел и автор Книги Откровения, находят слова для отражения тем. А теперь я хочу рассмотреть важнейшие новозаветные тексты, которые говорят о космическом измерении христианской надежды. Нам надо поговорить о шести главных темах, некоторые из них сами выражены сильными образами из тварного мира. Если рассказать о том, что Бог делает нечто новое, одновременно утверждая старое, вряд ли можно подобрать для этого более подходящие образы, нежели сев и жатва, рождение и новая жизнь, а также брак. Мы начнем с первого: сева и жатвы.

3. Сев и жатва

В главе 15 Первого послания к Коринфянам Павел использует образ «начатка», то есть первых плодов.[110] Этот образ восходит к иудейским праздникам Пасхи и Пятидесятницы, которые (по крайней мере, в развитой форме) были одновременно связаны и с сельским хозяйством, и с историей спасения. На Пасху в дар Господу приносили первые созревшие зерна ячменя. Семь недель спустя отмечалась Пятидесятница, когда приносили первую пшеницу. Приношение первых плодов означало, что за ним следует большая жатва. Разумеется, с точки зрения истории спасения Пасха была воспоминанием об исходе Израиля из Египта, а Пятидесятница — о прибытии к Синаю и о даровании Торы. Два этих смысла были тесно связаны между собой, поскольку Бог освободил Израиль и дал ему Закон ради того, чтобы Израиль наследовал землю и эта земля приносила плод.

Павел прилагает этот образ иудейской пасхи к Иисусу. Он есть начаток, первый воздвигнутый из мертвых. Но это не один–единственный случай. Первые плоды напоминали о том, что вслед за ними появится великое множество подобных. Пасху Иисуса, то есть Голгофу и воскресение, произошедшие в пасхальные дни, очень быстро стали понимать в свете иудейского праздника. Воскресение Иисуса говорит о том, как великий Египет — грех и смерть — были побеждены, когда Иисус перешел Чермное море смерти и вышел на другом берегу. Далее в той же главе Павел говорит о природе воскресшего тела христиан, для чего указывает как на образец на новое тело Иисуса. Обратите внимание, что эти образы — безо всяких признаков гностицизма — указывают как на преемственность, так и на разрыв. Стоит также заметить, что — опять же, без какого–либо намека на склонность к эволюционному оптимизму — переход от посеянного зерна к урожаю включает и разрыв, а не только преемственность. Так и Исход из Египта, который символически связан с воскресением, есть исключительно проявление милости Бога. Сам по себе «прогресс» никогда бы не мог привести к такому результату.[111]

4. Победная битва

Затем в Первом послании к Коринфянам появляется еще один образ, уже не так тесно связанный с природой, хотя и часто используемый в Ветхом Завете: образ царя, который утверждает свое царство, подчиняя себе всех потенциальных противников.

Павел утверждает, что Иисус будет править до тех пор, пока Ему не подчинится каждая сила вселенной, и одновременно говорит, что это не относится к Богу Отцу. Как бы мы ни понимали христологию, стоящую за этим отрывком, Павел, без сомнения, разворачивает перед нами богословие нового творения. Каждая сила, каждая власть во всей вселенной должна подчиниться Мессии, а в конечном счете перед Ним сложит оружие сама смерть. Другими словами, то, что мы воспринимаем как устойчивые свойства вселенной: энтропию, пугающий хаос и распад, — будут преображены Мессией, который действует от имени Бога Творца. Трезвые расчеты ученых показывают, что сегодняшняя вселенная постепенно утрачивает свою энергию и не может существовать вечно, и это ставит под вопрос надежды эволюционного оптимизма; но Евангелие Иисуса Христа утверждает: то, что Бог совершил с Иисусом, Он совершит и с другими — и не только с теми, кто пребывает «во Христе», но и со всем творением. Это будет новое творение, подобное тому творению, которое создал Бог, когда воздвиг Иисуса из мертвых.

И в такой более полной картине мы начинаем видеть, прямое следствие того, что Иисус восстал из мертвых к телесной жизни, а не просто стал существовать каким–то новым образом вне тела. Как я говорил ранее, если бы после смерти Он обрел бесплотное существование, это означало бы, что смерть не была побеждена. Она бы осталась прежней и всего–навсего обрела иной смысл. Иисус и с ним все человечество не могут ожидать прекрасного будущего в тварном и вещественном мире, какой мы знаем на сегодняшний день. И Павел это ясно понимает. Смерть для него — последний враг, а не благая часть благого творения, а потому ее надо победить, чтобы прославить Бога как истинного Господа мира.[112] Когда эта победа совершится, и только тогда, Иисус Мессия, Господин мира, передаст царственную власть своему Отцу, и Бог будет всем во всем. Об этом мы сейчас и поговорим.

5. Граждане небес, колонизирующие землю

Но прежде нам следует рассмотреть еще один царский образ — обратимся к фрагменту 3:20–21 из Послания к Филиппийцам. По тематике он близок к рассмотренной выше главе 15 Первого послания к Коринфянам, и в самом важном месте здесь приводится цитата из псалма 8, чтобы подкрепить мысль о господстве Иисуса надо всякой иной властью.

Филиппы были римской колонией. Император Август поселил здесь ветеранов битв при Филиппах (42 до н.э.) и у мыса Акций (31 до н.э.). Не все жители Филипп были римскими гражданами, но все прекрасно понимали, что означает такое гражданство. Колонии создавались по двум причинам. Во–первых, они распространяли влияние Рима, поэтому и по всему Средиземноморью строились поселения, лояльные кесарю. Во–вторых, это позволяло решить проблему перенаселения самой столицы. Естественно, император не желал, чтобы по Риму слонялись толпы бывших воинов, привыкших к сражениям и кровопролитию, — они стали бы потенциальным источником проблем. Гораздо лучше было дать им возможность заниматься сельским хозяйством и делами подальше от главного города.

Поэтому когда Павел говорит: «наше гражданство на небесах», он вовсе не имеет в виду, что, окончив эту жизнь, мы переселимся на небеса.[113] Здесь смысл в другом: наш Спаситель, Господь, Царь Иисус (всеми этими титулами, разумеется, величали императора) придет с небес на землю, чтобы изменить нынешнюю ситуацию и положение своих подданных. Ключевое слово здесь «преобразит»: Он «преобразит тело уничижения нашего по образу тела славы Его». Иисус не провозгласит, что нынешнее телесное состояние есть нечто излишнее и что надо от него избавиться. С другой стороны, Он не обещает его только немного усовершенствовать, быть может, ускорив процессы эволюции. Действием великой силы — той самой, которая участвовала в воскресении Иисуса, как говорит Павел в Послании к Ефесянам 1:19–20, — изменит нынешнее тело, так что обновленное тело будет подобно Его собственному телу, и это входит в план Иисуса привести все к подчинению себе. Хотя глава 3 Послания к Филиппийцам посвящена преимущественно воскресению людей, в ней утверждается, что оно произойдет в контексте победного преображения всей вселенной.[114]

6. бог будет всем во всем

Вернемся к главе 15 Первого послания к Коринфянам. Говоря о конечной цели истории, Павел провозглашает, что Бог будет «всем во всем» (15:28). Здесь предельно четко сформулирована суть новозаветных представлений о будущем мире.

Это проливает свет на проблемы, встающие перед эволюционным оптимизмом Тейяра де Шардена и перед любой формой пантеизма, когда такое будущее желают видеть в настоящем или даже в прошлом. Бог будет всем во всем. Это дело будущего. Но пока зло, а в частности смерть, еще окончательно не побеждено, этот момент еще не наступил. Если мы будем утверждать обратное, мы вступим в союз со злом и смертью.

Но что же мы можем сказать об отношении Бога к творению в настоящий момент? Если Бог — Творец мира, значит, творение не есть Бог. Это не нравственная проблема, как думали некоторые (если благой Бог создает нечто, отличное от Него Самого, значит, Он создал что–то не вполне благое, а потому не благой Бог). И это не проблема логики (если изначально не было ничего, кроме Бога, откуда возникло онтологическое пространство для чего–либо иного?) Как мы уже говорили, если творение было делом любви, это предполагает, что Бог сотворил нечто, отличное от Себя. Та же любовь позволяет творению быть самим собой; мудрое провидение поддерживает его бытие, но не распоряжается им против его воли. Если логика противоречит пониманию любви, тем хуже для нее.