Убить демиурга! - Юлия Фирсанова

Не поэтому ли так долго Ника цеплялась за Шурика, хоть и видела завистливый нрав парня. Хотелось хоть чего-нибудь своего, пусть маленького, личного счастья. Не вышло. Зато получилось написать книги. Равнозначным ли вышел размен, сочинительница Соколова сказать бы не смогла. Не сравнивала.

А потом в ее жизнь ворвалось нежданное чудо – явились альсоры. Не для всего мира, а только для нее. Исчезли, оставляя оглушающую боль утраты, и возникли вновь, как волшебство и надежда. Только последняя прожила недолго. Снова оказалось, что все не так. Что нет и не было кого-то только для Ники и ради самой Ники, что она просто-напросто полезна. На миг снова захотелось закрыть уши руками и истошно, чтобы стекла во всем доме разнесло вдребезги, завизжать. Девушка до боли прикусила щеку и опять сдержалась. Ничего, она справится. Получалось раньше, получится и теперь. Слова утешения для мамы и привет для сестренки – удивительно светлого маленького человечка – в завершение разговора Ника произнесла без фальши, но как-то больше по привычке.

Дежурная улыбка легла на лицо – ни к чему шепотки за спиной и чужая забота в стиле «Чего-то ты, девонька, больно мрачна? Случилось чего?». Ника захлопнула дверь квартиры.

Пора бежать на работу! Голос Пепла, раздавшийся слева из совершенно пустого угла площадки, снова остановил девушку.

– Следует уходить из мира, пока Террон не подтолкнул тебя более жестко. Миры не разумны в нашем понимании, их действия ближе инстинкту.

– Ты о чем? – Девушка почему-то никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Тыкала раз за разом, пока не сообразила: не той стороной пихает. Но и потом почему-то ключ никак не желал поворачиваться в замке.

– Болезнь. Неожиданная болезнь твоей сестры. Легче всего поддаются воздействию растения, дети и старики, со взрослыми труднее. – Эльсор говорил твердо, почти жестко. – По-видимому, после кровного ритуала родства с созданиями другого мира Террон не может более воздействовать на тебя напрямую. Потому он будет давить на тех, в ком течет схожая кровь. До тех пор, пока не останется никого или пока ты сама не шагнешь за порог мира.

– Ты хочешь сказать, что все мои родные заболеют, если я не уйду? – удивилась Ника абсурдности вывода Пепла.

– Хуже, они могут погибнуть. Доверься чутью Пепла, Видящая, он почти никогда не ошибается, – вздохнул Искра.

– А соврать, чтобы я вас послушала и, как коза на веревочке, пошла? – упрямо уточнила Ника, бросив всякие попытки совладать с замком. Слишком почему-то тряслись руки.

– Я не вру, ложь оставляет слишком неприятный привкус на языке. – Даже не видя Пепла, девушка была уверена, что тот брезгливо поморщился. И похоже, его оскорбило само предположение Ники о возможности сознательной мистификации. – Видящая, мне нет дела до твоей семьи, мы могли бы выждать, пока ты лишишься всех, и тогда позвать снова. Но я не хочу, чтобы ты печалилась.

– Что, дар пропадет? – с какой-то обреченной усталостью брякнула запутавшаяся девушка. Она никак не могла понять, в чем тут выгода для альраханцев.

– Вряд ли, – что-то наскоро прикинув, возразил Инзор. – Скорее, раскроется более ярко.

– Тогда зачем сказали? Если это не провокация и не ложь, зачем? – с неожиданной для альсоров ожесточенностью вопросила жертва рока. Глаза блестели невыплаканными слезами злой ярости загнанного в угол зверька.

– Ника, что с тобой, лоана? – мягко спросил Глеану. Он, пусть и невидимый, шагнул ближе, притянул напряженное тело девушки в объятия и стал тихонько покачивать, поглаживая по спине. – Что случилось? Ты же была рада нам. Почему же сейчас злишься? Все дело в том, что мы невидимы? Или обиделась, что ушли, пусть и не по своей воле, заставив страдать? Мы все те же, и ты пахнешь все так же, первоцветами, орехом каой и соком соаллы. Знаешь, я хотел бы вдыхать этот аромат вечно. И говорить с тобой о пустяках и играть в огаэ. Ты умеешь?

– Нет, – растерянно отозвалась запутавшаяся в чувствах и сомнениях Ника.

– Я научу, хотя Пепел играет в огаэ лучше всех нас, но он не любит учить. Ему кажется слишком элементарным все то, над чем и мы с Искрой ломаем головы… – продолжил тихонько, почти на ушко говорить Глеану, а потом так же тихо стал задавать вопросы самым проникновенным тоном: – Я хочу этого и не могу понять, почему ты злишься. Или, быть может, теперь мы страшим тебя? Тебе отвратителен мой хвост или крылья Эльсора?

– Вы красивые и так и эдак, – помотала головой девушка. – Только…

– Только? – нахмурился Пепел, не пропустивший ни слова из разговора.

– Всего слишком много, неожиданно и… и я чувствую себя неуютно, вы меня толкаете куда-то, к чему-то, чего я сама не то что до конца, вообще почти никак не понимаю. И мне страшно. Вот так взять и все разом бросить, уйти в совершенно чужое место с едва знакомыми людьми. А теперь еще говорите, если не уйду, будет плохо родным. Разве я должна от таких вестей плясать на радостях?

– Не должна, – согласился Искра. – Прости, мы слишком много думали о собственных нуждах и не приняли во внимание твои.

– Обычная ситуация, – печально согласилась девушка. – Каждый сам за себя, закон шакала Табаки.

– Мы не шакалы, Ника. Мы альсоры, исполняющие поручение Владычицы. Но нам действительно бы хотелось, чтобы ты согласилась уйти в Альрахан сама, не потому что так будет проще, хотя проще, конечно, тоже. Так будет правильно и легче тебе самой. Сделать первый шаг в неизвестность – страшно, но с него начинается любой путь. Не только путь в неизвестность и проблемы, дорога к счастью, удаче, любви… она тоже начинается с первого шага. – Проникновенный голос Инзора действовал почти гипнотически.

– Террон отказывается от тебя, Альрахан примет с радостью, – твердо закончил речь брата Пепел, любящий конкретику больше красивой вязи слов.

Ника встряхнулась, сбрасывая наваждение, отступая из круга незримых, но ощущаемых с каждым мигом все отчетливее альсоров, и пробормотала:

– Я дам ответ вечером. А сейчас уже опаздываю на работу.

Больше не слушая ничего, почему-то зажмурившись, хоть и не видела никого, девушка развернулась и ринулась по лестнице с этажа на этаж, к двери подъезда. Наверху спорили альсоры, кто-то хотел догнать беглянку, кто-то останавливал и увещевал.

Тяжеленная створка, снабженная доводчиком, распахнулась рывком. Ника на секунду задержалась под козырьком, успокаивая дыхание, и…

Бдымц! Крак! На асфальт у подъезда рухнул кирпич. Большой, оранжевый, разломившийся на три неравные части. Рухнул на то самое место, где Ника могла стоять сейчас, если бы не замешкалась.

Ника тяжело вздохнула и пробормотала под нос заезженную цитату из нетленки: «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится».

Кирпич лег на душу неудавшейся жертвы тяжеленным камнем. Она застыла столбом. Невидящий взгляд скользил по осколкам. Казалось, на куски развалился не строительный материал, а вся жизнь.

Из ступора Нику вывел грозный рык. Прямо на нее, взрывая лапами и без того изъезженный машинами газон, несся здоровенный лохматый пес. Оскаленные клыки черного терьера ничуть не напоминали дружелюбную улыбку, истошный крик тощего человека с поводком подтверждал нехорошие предчувствия. Зверюшка не просто решила поразмять лапки.

«Деревья, кирпичи, собаки – мне здесь не рады». – Ника мрачно усмехнулась и успела-таки юркнуть в подъезд прежде, чем «враг человека» добежал до двери. В железный барьер ударила тяжелая туша, и раздался глухой гул. Таран из песика вышел хреновый. Когти заскребли по металлу, но дверь с доводчиком не была легкой добычей.

Плюнув на ярящееся животное, девушка поспешила назад, к квартире. На глаза снова навернулись слезы. Смахнув их раскрытой ладонью, Ника бежала по ступенькам наверх.

Сейчас она чувствовала себя еще более странно и неуютно, чем несколькими минутами ранее. Одно дело, когда тебе сообщают пугающее известие: от тебя избавляется мир; и совсем другое – убедиться в этой пугающей истине на практике. Невероятно до оглушения. Дико! Но предупреждений за два дня накопилось достаточно. Дальше вести себя подобно троянцам, отказавшимся верить Кассандре, стало невозможно. Кирпич и пес по совокупности стали тем самым камнем преткновения, наткнувшись на который сомнения девушки разлетелись вдребезги. Хорошо еще они сделали сие не вместе с многострадальной головушкой сомневающейся особы, которой и так досталось изрядно.

Ее прогоняют – уяснила Ника и осознала: цепляться за свое привычное место в мире больше не будет. Коль Террон так жаждет избавиться от нее, она уйдет.

«Еж птица гордая, пока не пнешь, не полетит, – всплыла в голове заезженная острота и горчащее на губах следствие из оной: – Что ж, меня пнули, лечу. Если выгнал Террон, как знать, может, и впрямь примет Альрахан, ну а если и нет, по крайней мере, мама и Вика будут в безопасности».