Пропавшие - Джейн Кейси

Я постояла там минуту, пытаясь сообразить, что же делать, затем очень медленно обернулась назад и огляделась. Я ведь искала ключ от входной двери, правильно? И нашла его, когда вошла в калитку, как раз перед тем, как ожили опасные тени. Присев на корточки, я стала перемещаться вдоль дорожки, вглядываясь в землю, и была вознаграждена металлическим блеском под кустами, куда улетел ключ от входной двери. Кто-то из нас — я или он — вдавил его в грязь, и виден был только блестящий брелок на кольце с ключом. Я отряхнула его от земли, ощутив пусть и слабое, но ликование. Это он не унес. Что же он хотел у меня украсть?

Я дотащилась до входной двери и сунула ключ в замок. Колено теперь уже болело по-настоящему. Войдя в прихожую и прежде всего захлопнув дверь и заперев ее на ключ и задвижку, я едва не упала. Из гостиной доносилась пронзительная музыка какой-то ночной программы, и терпеть ее было выше моих сил, какую бы боль я ни испытывала. Доковыляв до телевизора, я выключила его. В наступившей тишине послышалось похрапывание мамы. Я увидела ее ничего не выражающее лицо, приоткрытый рот и блеск белка под неплотно закрытым веком левого глаза и не почувствовала ни ненависти, ни любви, ни жалости. Не ощущая ничего, а просто потому, что здесь лежало одеяло, я стащила его со спинки дивана и укрыла мать. Она не шелохнулась.

К левой руке начала возвращаться чувствительность. Я осторожно пошевелила пальцами и пару раз коснулась плеча. Кости целы, подумала я, хотя выше плеча рука не поднималась и болела так, что я не решилась на новую попытку после первой. Я прохромала на кухню и залпом выпила стакан воды. Горло саднило. Колено пульсировало. В ящике стола я отыскала две таблетки ибупрофена и проглотила их. Пользы от них было все равно что от скорлупки воды, вылитой в костер.

Теперь — антикризисные действия: я позвонила в службу блокировки карт и оператору своей мобильной связи. Как это облегчает жизнь. Все можно будет заменить в течение двух дней. Телефон мне обновят и вышлют новый по почте. Все было улажено в течение десяти минут, среди ночи, через колл-центры в Индии. Никаких вопросов не задали. Помимо утраченных личных вещей единственной настоящей проблемой оказалась моя машина. Запасные ключи находились в Манчестере, у тети Люси, хранились они там из-за мамы, так как дважды она брала мой автомобиль ночью, когда была не в состоянии им управлять. Я не могла рисковать, держа в доме второй комплект ключей. Придется утром звонить тете Люси и просить переслать их мне. А пока мой автомобиль постоит там, где я его оставила. По крайней мере припаркован он правильно. Пачка квитанций за неправильную парковку стала бы последней каплей.

Я снова наполнила стакан и осторожно присела за кухонный стол. Прихлебывая тепловатую воду, я решила следующее: если я позвоню в полицию, меня станут расспрашивать, где я была и что делала, гуляя по окрестностям в такой час ночи. Блейк не поблагодарит меня, если всплывет, что я ездила к нему. Мне будет до смерти неловко объяснять, что я делала на улице, где живут Шеферды. Следовательно, никакой полиции. И потом, вряд ли они найдут того, кто напал на меня. Насколько я знала, за подобные преступления никогда никого не удавалось арестовать, если только не ловили на месте.

К тому же не стоило делать из мухи слона. Ну кто-то украл мою сумку. Подумаешь, важность. Он, вероятно, хотел продать содержимое и купить наркотики. Даже в пригороде это не являлось редкостью. Рядовое преступление. Не о чем и беспокоиться. Разовое нападение. При желании, конечно, можно напридумывать и больше, но это никуда меня не привело бы. Хорошо, что это случилось рядом с моим домом. Мне просто не повезло, не так ли? Не мог же он ждать именно меня. Я попалась ему на пути, и он этим воспользовался. Волноваться из-за этого непозволительно, решила я. Возьму себя в руки и переживу данное происшествие.

С этой мыслью пора было двигаться дальше. Я испытывала отчаянную потребность в горячем душе и нормальном ночном сне. Прежде чем одолеть подъем наверх, я в нерешительности остановилась в прихожей, чтобы оценить понесенный ущерб. Я включила верхний свет и подошла к зеркалу, висевшему у двери. Заставив себя успокоиться, я долго со священным ужасом смотрела на свое отражение: грязь в волосах и на лице, макияж размазан по щекам, пятно на скуле, появившееся после того, как он безжалостно вдавил мое лицо в землю.

Затем я выключила свет и отправилась в ванную комнату.

1992 год

Через месяц после исчезновения

Я стою рядом с мамой, глядя на жестянки с консервированными томатами. Они тянутся вдаль, разные бренды, разные сорта томатов. Я не представляю, какие выбрать, и мама тоже, похоже, не знает. Она просто стоит и смотрит на этикетки. Мы впервые в супермаркете после исчезновения Чарли. У нас в свое время установился ритуал, связанный с посещением супермаркета. Чарли толкал тележку, мама решала, что купить, а я складывала покупки в тележку. После мы что-нибудь пили с булочками в маленьком кафе напротив магазина. Мама предпочитала кофе. Мне его вкус не нравился, но запах я любила и обожала сидеть в кафе, наблюдая за людьми, которые входили в супермаркет, а потом выходили.

Сегодня этот ритуал не соблюдается. Я кладу покупки в тележку, затем обегаю ее и толкаю, но мама, кажется, не замечает. Она прошла мимо продуктов, которые мы обычно покупаем, и набрала того, что мы обычно не едим — замороженную пиццу, готовую курицу в бумажном пакете с подкладкой из фольги, который усеян темными пятнышками жира, сетку лаймов, сосиски в целлофане, похожие на потные пальцы. Я боюсь что-либо сказать. Сегодня мама спокойна — словно в грезах, ушла в свой мир. Мне это нравится больше, чем ее раздражительность, пугающая до немоты.

Я стою рядом с ней, держусь за ее юбку, едва заметно, чтобы она не почувствовала, и притворяюсь, будто все нормально. Чарли где-то поблизости. Скоро он придет с коробкой хлопьев, и мама отругает его за то, что он взял хлопья в шоколаде. Потом мы пойдем в кафе и возьмем чего-нибудь попить, будем смеяться глупым шуткам и смотреть, как приходят и уходят люди.

Крупная дама толкает тележку по проходу с другого конца. Тележка выглядит тяжелой, а лицо у дамы красное. Она резко останавливается, увидев нас, и в упор разглядывает. Я смотрю в ответ, не понимая, чего она хочет. Мама по-прежнему исследует консервы, не замечая ни взгляда женщины, устремленного на нее, ни выражения ее лица. Дама немного откатывает тележку назад и, обернувшись за угол, что-то говорит тому, кого я не вижу. Возникает пауза, а затем появляется другая женщина, маленькая и тоненькая, тоже с тележкой. Она останавливается рядом с толстухой, и они смотрятся очень смешно, маленькая и большая с одинаковым выражением лиц. Удивление, любопытство и неодобрение. Вдвоем они перегораживают весь проход своими тележками, и я недоумеваю, как мы пройдем мимо них. Они перешептываются, поглядывая на нас. Я понимаю, они нас узнали, поскольку слышу слова «бедный мальчик» и «сами виноваты», и мама, должно быть, тоже заметив их, резко вскидывает голову, как будто проснувшись. Она мгновение смотрит на женщин, и я поднимаю на нее глаза. Губы у нее поджаты. Лицо злое.

— Идем, — говорит она мне и, схватив тележку, ловко разворачивает ее в обратную сторону, туда, откуда мы пришли. Ее каблуки стучат по полу — цок, цок, цок, — и я тороплюсь за ней в другой проход, где мы не останавливаемся, затем еще в один, где мама без колебаний хватает банку растворимого кофе и бросает в тележку. Я рада, что мы ушли от этих женщин, но вижу мамину ярость. Я тороплюсь за ней, теперь уже бегом, чтобы не отстать. От ярких упаковок рябит в глазах, когда мы стремительно проносимся мимо последних рядов — чистящие средства и косметика — и, слегка запыхавшись, добираемся до кассы.

Кассирша с улыбкой здоровается, на самом деле не глядя на нас, и, сканируя наши покупки, подталкивает их в конец стойки, где висят пластиковые пакеты. Я получаю от мамы тычок в спину.

— Иди складывай.

Я бы предпочла разгружать тележку. Мне нравится выкладывать предметы на ленту конвейера группами, размещая их так, чтобы не было пустого места. Мама небрежно швыряет на ленту выбранные нами продукты. Бананы нависают над краем, а жестяные банки с шумом перекатываются каждый раз, когда лента продвигается. Я отрываю пакет от висящей на стойке пачки и начинаю его заполнять. Я ненавижу маму, честно. От упаковки никакой радости. Я нарочно кладу тяжелые жестянки поверх свежих фруктов и втискиваю слишком много предметов в непрочный пластиковый пакет, поэтому он натягивается и слегка прорывается. Когда я поднимаю глаза, мамы нет, ушла, оставив пустую тележку, косо стоящую у ленты транспортера. На мгновение меня охватывает полнейший ужас.

Кассирша подносит очередную жестянку к сканеру, который пищит.