Покоряя Эверест - Мэллори Джордж

Продолжение…

Надеюсь, читатель почерпнет из этих заметок некоторое представление о сути нашей задачи и предметах наших самых тревожных мыслей. Новый лагерь, созданный 25 июня, мы поддерживали до 8 июля. Тем временем росло наше представление об Эвересте как целостной структуре, а также о ледниках и более низких вершинах на севере и западе. Это представление напоминало набросок картины художника – вначале простой и грубый рисунок идеи, который разрастается по мере детализации сперва в одной части, потом в другой и завершается уточнением всей композиции. Образы горных районов в нашем сознании сформировались как итог различных экспедиций. Мы намеревались добраться до следующей точки обзора, чтобы получить ответы на конкретные вопросы. Частичные ответы и каждая новая точка обзора разжигали еще большее любопытство, череду других вопросов и новую необходимость добраться до определенного места, где мы, на наш взгляд, могли узнать больше. И в то же время нужно было помнить еще одну цель. Кули, хотя и жили в горах, не были скалолазами. Их требовалось обучать навыкам альпинизма, безопасному передвижению по снегу и льду в опасных местах, лазанию по несложным скалам и в особенности использованию веревки и ледоруба. Это важно не только для наших первоочередных нужд, но и для того, чтобы, когда мы будем готовы приступить к штурму горы Эверест и всю команду будут ждать самые изнурительные испытания, кули бы обладали запасом наработанного опыта и организованности, от которых в итоге зависит всеобщая безопасность.

1 июля я и пятеро кули отправились в поход до верховья ледниковой долины под северным склоном Эвереста. Снег на верхнем леднике был мягким, и идти было очень тяжело. Но нас настигла ненастная погода, мы проиграли в гонке с тучами и не смогли выяснить, как устроен ледник в верховье его западной ветви под северо-западным гребнем. Вид на перевал, лежащий между Эверестом и Северным пиком (Чанцзе), – Северное седло[225], как мы теперь стали его называть, или по-тибетски Чанг-Ла, меня также не удовлетворил; но я смог разглядеть изломанный ледник, идущий на восток к ущелью с крутыми и неприветливыми снежными склонами под перевалом. Теперь я был уверен, что прежде, чем пытаться взобраться на этот перевал с ледника Ронгбук (если мы когда-нибудь решим до него дойти), нам придется провести разведку с другой стороны и по возможности найти более обнадеживающий вариант. Более того, после тщательного осмотра склонов ниже северо-западного гребня я убедился, что их можно задействовать для восхождения только в крайнем случае. Для любых попыток подъема здесь лучше подыскать подход с востока.

Я смутно надеялся вернуть отряд домой не измотанным, чтобы снова подняться на следующий день. Но утомление от трехчасового подъема по глубокому снегу вверх по леднику, хотя мы были не выше 19 100 футов[226], было слишком велико, и при спуске мы снова отметили лишь небольшое облегчение. Наш усталый отряд долго брел обратно через ледник и прибыл в лагерь только в 6:15 вечера, через тринадцать часов после старта.

3 июля мы посвятили экспедиции, главной целью которой было вывести кули на более крутые склоны, исследовав при этом небольшой ледник, увиденный над нами в первый день на северо-западе. Следуя по террасе от нашего нынешнего лагеря, мы смогли добраться до его языка за полчаса или меньше. Взобравшись на ледник, мы направились к снежному перевалу между двумя высокими вершинами. Достигнув бергшрунда, мы обнаружили над его верхней губой твердый лед, который явно продолжался до самого хребта. Пока Буллок присматривал за отрядом внизу, я прорубил лестницу, полого поднимающуюся к небольшому скальному островку в двух футах выше. С этого надежного места я начал поднимать отряд наверх. Мы получили интересный опыт, впервые наблюдая наших кули на настоящем твердом льду. Это было показательное зрелище, поскольку они поднимались неуклюжими движениями новичков. Последний участник еще не успел покинуть безопасное подножие у бергшрунда, а другой уже соскользнул с крутых ступеней на неудобном краю. И, хотя Буллок и смог его удержать, стало ясно, что на сегодня хватит. Соотношение «два сахиба на пять кули» казалось прискорбно неэффективным, но спуск прошел уже лучше. Кули были способными учениками, и мы чувствовали, что с практикой на леднике лучшие из них должны стать надежными скалолазами. И в этот день мы добрались до высоты 21 000 футов [8] от нашего лагеря, расположенного на 17 500 футах[227]. Я испытал огромное удовлетворение, заметив, что на такой высоте можно вполне благополучно вырубать ступени. Пик к северу от перевала, что был нашей целью в тот день, привлек наше внимание своим положением: мы посчитали, что с него должен открываться великолепный вид на весь сложный рельеф этой местности. И после дня в лагере, где нас удостоили весьма приятным визитом полковник Говард-Бьюри и доктор Херон, мы 5 июля отправились в путь, полные решимости достичь этой вершины[228]. Мы стартовали в 4:15 утра с первыми лучами солнца, на час раньше обычного, и поднялись по каменным отросткам непосредственно над нашим лагерем. Сделав остановку для фотографирования великолепного рассветного вида, мы поднялись еще на 2 500 футов[229] и в 7 часов утра достигли высокого плеча над нами. Эта точка соединялась с нашей вершиной снежным перевалом, на который теперь предстояло взойти длинным траверсом по Южному склону. Хотя угол наклона не был крутым, здесь лежало очень мало снега, и там, где проглядывал лед, иногда приходилось прорубать ступени. Я считал, что взойти на перевал в 9:30 утра – вполне удовлетворительный результат. Кули шли неплохо, хотя один из них нес тяжелую пластиночную фотокамеру[230]. Но, очевидно, такие усилия их уже утомили. Теперь перед нами пролегал длинный извилистый снежный гребень, слегка изогнутый и в итоге приводящий к скалистому плечу. Мы думали, что, как только доберемся до этого плеча, вершина окажется в пределах нашей досягаемости. Мы продолжили подъем, но вскоре двое кули выбыли из строя, а к 11:30 утра и остальные отказались идти дальше. Нам повезло, что они выбились из сил здесь, а не позднее, поскольку они могли спуститься по нашим следам и безопасно вернуться на перевал внизу. Угол наклона возрастал по мере того, как мы продвигались – теперь очень медленно, но все еще достаточно уверенно, пока не достигли скал, – хрупкой сланцевой структуры с короткими отвесными уступами. Начиная с плеча и далее у меня весьма смутные воспоминания. Но осталось впечатление, что вершина постоянно отдалялась от положения, приписываемого ей нашими оптимистичными надеждами. Наша задача становилась все более сложной: склоны были все круче, и нужно было вырубать ступени. Наш темп замедлился, мы все чаще делали небольшие остановки, чтобы перевести дух. Дыхание стало учащеннее, но требовалось дышать не менее глубоко и всегда осознанно. Наша дыхательная система должна была постоянно работать как незаменимый источник энергии, и по мере подъема от нее требовалось все больше усилий. Наконец мы оказались под ледяной стеной без всякой альтернативы. Но лед был иллюзией: под твердой коркой льда скалы были покрыты мягкой слоистой ледяной массой, и у нас хватило сил снова прорубить путь к гребню. Спустя еще несколько ступеней мы уже были на самой вершине.

Было уже 2:45 пополудни. Анероид[231] Буллока (сравнив его с одним из анероидов Говарда-Бьюри, мы выяснили, что его показания занижают высоту) зарегистрировал 23 050 футов [9], и мы от гордости выпятили грудь, подсчитав, что поднялись из нашего лагеря более чем на 5 500 футов[232]. Наибольший интерес в этот момент, как и ранее днем, представляли виды с новой точки обзора. Вид на восток подтвердил наше впечатление о Северном пике как о части высокого хребта, простирающегося на восток и образующего склоны всех долин, выходящих к реке Арун в этом направлении. Также нам долго и отчетливо были видны верхние части северной стены Эвереста, и теперь мы удостоверились, что они расположены не под невероятно крутым углом, особенно над Северным седлом и до северо-восточного плеча. Все, что мы видели к западу от горы, было крайне любопытным и наводило на мысль, что изрезанная вершина в том направлении может соединяться хребтом не непосредственно с самим Эверестом, а лишь через Южный пик. И, наконец, теперь мы увидели, как все, что простиралось вокруг нас, связано с двумя большими триангулированными вершинами далеко на западе – Гьячунг-Кангом, 25 990 футов и Чо-Ойю, 26 870 футов[233]. Хотя мы и жаловались на облака, которые, как обычно, наплыли за утро и теперь застилали нам обзор, мы все же были довольны расширением наших знаний, и, кроме того, мы были в восторге от того, что просто оказались там. Но наше положение было далеко не безопасным. Восхождение истощило почти все наши силы. Я явственно ощущал горную болезнь. Пусть нам больше не требовалось вырубать ступени, но мы должны были двигаться вниз, старательно экономя силы, желательно – с длительными передышками. Однако облака уже сгущались вокруг нас, а с севера угрожающе надвигались темные грозовые тучи. Было ясно, что нам не стоит медлить. Проведя на вершине пятнадцать минут, в три часа мы начали спуск. Удача нам благоволила. Ветер был не сильнее легкого бриза. Во время нашего «побега» с вершины пролетело лишь несколько хлопьев снега, и те мы едва заметили. Держалась умеренная температура воздуха. Надвигающийся яростный шторм каким-то образом рассеялся, не причинив нам вреда. Мы воссоединились с кули раньше 5 часов и вернулись в наш лагерь в 7:15 вечера, радуясь, что избежали спуска в темноте.