Дракон Третьего Рейха - Виктория Угрюмова

— Может, это была не совсем кошка? — с сомнением протянул Вальтер. — А скажем, гибрид обезьяны и кошки?

— Боевая кошка русских! — не унимался заряжающий. — Что ж я, совсем слепой?

— Генрих! — изумился майор. — Вслушайся, что ты несешь?

— Никак нет! — рявкнул Диц. — Не несу, герр майор. Посудите сами, мы ее с Гансом сколько времени не могли скрутить. Она несколько раз пнула меня головой и совершила попытку укушения в районе седалища. Хорошо еще, что глаза не повыцарапала…

— Хорошо, что она тоже не была обвязана гранатами, — вставил до сих пор молчавший Ганс.

— Ну, это вполне объяснимо, — сказал Вальтер. — Это гораздо более ценный кадр, явно владеющий боевыми искусствами, и было бы неразумно пускать его в расход. Такие силы нельзя использовать как одноразовую салфетку.

— Майн Готт! — возвел глаза к небу Дитрих.

— Если бы она сама не вышмыгнула из танка, — упрямо продолжал Генрих, — нам бы туго пришлось. Такая прилипучая, зараза…

Майор понял, что ситуация вышла из-под контроля и приближается к абсурду и что его задача как главнокомандующего — немедленно прекратить обсуждение, пока еще хоть кто-то остался в здравом уме и твердой памяти.

— Ладно, ладно! — строго, но добродушно произнес он. — Хватит рассуждать! Наше дело не рассуждать, а воевать, с чем мы на данный момент справляемся неважно. Белохатки до сих пор не взяли, а ведь они были под самым носом. Что я буду в штабе докладывать? Что на мой танк красноармейцы сеть набросили и уволокли к себе в тыл для забавы? И что патриотически настроенная русская кошка чуть было не взяла в плен экипаж из пяти человек, но нам крупно повезло — и она убежала в лес охотиться на мышей? Чтобы Сталин рассказал анекдот Жукову и Ворошилову: в наших лесах не только русские медведи, но и секретные танки фюрера развелись, не отправиться ли нам, господа, на охоту?! Да, мы остались без поддержки! Да, мы остались без связи! Но мы до сих пор живы, и у нас хватит боеприпасов, как сказал Генрих, Москву сокрушить. Значит, фюрер надеется на нас и ждет выполнения поставленной задачи. — Он расстегнул воротник и крепко потер ноющую шею. — К тому же здесь красиво, и мне тут нравится… воевать.

Ганс, которого пережитые волнения сделали не в меру саркастичным, счел возможным съязвить:

— Вы, господин майор, надеетесь красивыми русскими лесами до Москвы добраться? Так ведь в них не только бурые медведи и немецкие танки скрываются. Вы сами говорили: от лесов держимся подальше, ибо лес — рассадник партизанской заразы.

— Ганс, ты же в закрытом танке — расслабься! — попытался разрядить обстановку Клаус.

К тому же ты у нас самый смелый, с тобой рядом уже не страшно!

— С закрытым верхом… — пробурчал Ганс, — вот попадешь в партизанскую засаду, тогда сделают тебе открытый верх.

— Довольно вам ссориться, — прикрикнул Дитрих. — Мы в лесу ненадолго. Наберем воды и обратно в степь. Пить небось все хотят, а? Или только я один?

Экипаж промолчал, но молчание было выразительное и красноречивое.

— То-то же, и нечего ворчать. Вы солдаты, а не дамы в очереди за маргарином.

Нана-Булуку пребывал в растрепанных чувствах.

Чудовищный зверь, которого так ловко поймали в сеть его охотники, оказался на поверку не вкусным, а коварным и подлым противником. Вначале он вроде бы испугался нападения и издавал жалобные звуки при каждом метком попадании камня или стрелы. Он оцепенел на месте и не делал никаких попыток сбежать или сопротивляться. Бруссы уже торжествовали победу, заколачивая в землю последние колышки, и Нана-Булуку Кривоногий Медведь, вооруженный ритуальным ножом для свежевания туш, карабкался по неподвижному телу зверя, ощущая под ногами мелкую дрожь и гудение — очевидные признаки страха. Самые храбрые и удачливые охотники других брусских племен не могли похвастаться столь внушительным трофеем. Нана-Булуку уже мечтал о том, какую женщину он выменяет у соседей на кусок бронированной шкуры этого зверя, когда мерзкая и хитрая тварь стала поднимать свой длиннющий нос. Во всяком случае, варвары решили считать это носом, хотя на самом деле это могло быть что угодно.

Прочнейшая ловчая сеть, которая некогда удержала брыкающегося мечезубого пумса, заскрипела, а колышки повылетали из земли, словно потревоженные осы из гнезда, и ошарашенный Нана-Булуку кубарем скатился с рассерженного зверя. Затем тварь недовольно заворчала, зарычала и внезапно выплюнула яркий ком огня. Он устремился вверх, описал плавную дугу и с диким грохотом вонзился в землю. Приблизительно в этот же момент бруссы кинулись наутек, предпочитая бедную и голодную жизнь страшной смерти, грозившей им из-за страсти к сытому благополучию.

Ватага охотников смылась моментально, даже и не подумав остановиться, оглянуться и внимательнее рассмотреть невиданного зверя. Так поступили все. Все — но не Нана-Булуку.

Кривоногий Медведь мужественно залег в неглубокой влажной балке, укрывшись за круглым и колючим кустом спуххи. В руках он судорожно сжимал трофейную нупатянскую саблю, доблестно слямзенную у зазевавшегося пригамутрийского рыцаря после славной Турхипхойской битвы. Он намеревался изучить повадки жуткой твари и, вооружившись знаниями, одолеть-таки ее, чтобы прославить свое имя и укрепить авторитет среди людей племени. И он был как никто другой близок к раскрытию тайны бронированной твари и мог бы стать первым специалистом Вольхолла по «Белому дракону», но судьба решила иначе.

Переменчивая и ветреная, как все женщины, судьба возникла перед ним в облике большого болотного плевуна.

Об этом существе стоит рассказать поподробнее.

Большой болотный плевун — тот еще цветочек, — видимо, задумывался творцом именно как насмешка судьбы. Это было не слишком крупное животное размером с упитанную свинью и приблизительно такой же комплекции. А уж характер у него наверняка был истинно свинский. Голова его состояла в основном из круглых щек, похожих на тыквы, отчего большой болотный плевун приобретал поразительное сходство с тромбонистом, дующим изо всех сил в свой тромбон. У него были крохотные глазки, качавшиеся на подвижных гибких стебельках, и уши-локаторы, поворачивавшиеся во все стороны без малейшего напряжения. Собственно, это и все, что известно о внешности плевуна.

Большой болотный плевун, вопреки своему названию, мог обитать где угодно — только бы поблизости была влага. Правда, в болотах его встречали чаще всего, но жил он и в низинах, и в поймах речушек и ручьев, и по берегам озер и прудов. Это было неприхотливое и общительное создание, обладавшее, впрочем, одним свойством, делающим его самым опасным животным на континенте, а также и малоизученным.

Большой болотный плевун плевался.

Делал он это с душой и большим мастерством. Плевок его достигал цели на расстоянии до пятидесяти метров и бил с точностью снайперской винтовки. Жертве доставалась доза жидкости объемом в литр — а крупные экземпляры выплевывали и побольше, — которая на воздухе моментально застывала и превращалась спустя несколько секунд в невообразимо клейкую резинообразную массу, которую потом было практически невозможно отодрать от пораженной поверхности. Ни водой, ни иными известными жидкостями — даже крепким вином — эта субстанция не растворялась, и ее приходилось счищать ножом, скребками и прочими жесткими предметами, отчего процедура приобретала сходство с пыткой.

Большого болотного плевуна боялись панически. Даже известные своей склонностью к самопожертвованию во имя процветания и развития науки ученые мужи из Шеттского университета не смогли описать это животное. Их перу принадлежали энциклопедии и учебники о драконах и циклопах, коварных каннибалах и злобных хаббсах; они рассмотрели и описали прожорливых жарликов, пульчазную вульсянтию, Лысеющего Выхухоля Хвадалгалопсу и даже Хваталку-Проглота Шахуху — существо, отнюдь не склонное к сотрудничеству, — но плевун им не дался.

Прицельно заплеванный приват-доцент Шеттского университета был вынужден прервать свое наблюдение за мерзкой тварью уже на шестнадцатой минуте — и эти шестнадцать минут он вспоминал потом всю оставшуюся жизнь

Одним словом, в тот момент, когда Дитрих приподнимал крышку люка, выбираясь наружу, и Нана-Булуку был уже на волосок от цели, плевун принюхался к ароматам, исходившим от вождя бруссов, естественно, обиделся, надул щеки, набрал полную пасть слюны, вытянул рот длинной трубочкой и виртуозно плюнул.

Клейкая масса залепила все лицо и грудь Нана-Булуку, после чего Кривоногий Медведь, лишенный даже возможности сыпать проклятиями, напрочь забыл о диковинной твари, начихал на ловчую сеть и вплотную занялся собой.

Вот почему, когда отдышавшиеся варвары вернулись на место неудавшейся охоты посмотреть, что стало с их добычей, они оказались вынуждены отковыривать от своего вождя липкое месиво, и это занятие настолько захватило их, что о преследовании чудовища речь уже не шла. К тому же и самая лучшая ловчая сеть племени была безнадежно испорчена: ее обрывками было усеяно все вокруг. Зубы чудища перерезали поваленное дерево на две части, и место среза говорило о том, что клыки у него острые как бритва, гораздо острее ножей и топоров бруссов. А вдавленная и вывороченная почва и сломанные по обе стороны широкой просеки кусты — след, оставленный бронированным зверем, — прозрачно намекали на то, что тварь эту лучше оставить в покое и заняться более безопасным делом — грабежами и убийствами уппертальцев.