Там, за гранью - Роберт Хайнлайн

Гамильтон видел, что произошло с одним из новичков, который пренебрег серьезностью инструкций.

Судили его на общем собрании, где присутствие младших членов клуба являлось обязательным. Мак-Фи Норберт выступал в роли главного обвинителя и судьи одновременно. Адвоката у обвиняемого не было, однако объяснить свои действия ему все-таки было разрешено.

Подсудимому было поручено передать некое послание определенному человеку – причем непременно из рук в руки. Он так и поступил, но, узнав в адресате человека, знакомого по заседаниям клуба, он не счел нужным скрыть от него свою принадлежность к «выжившим».

– Вам говорили, что этот человек заслуживает доверия?

– Нет, но…

– Отвечайте однозначно.

– Нет, мне этого не говорили.

Мак– Фи повернулся к собравшимся и бледно улыбнулся.

– Вы несомненно заметили, что обвиняемый не имел возможности точно определить статус человека, с которым вступил в контакт. Тот мог быть и попавшим под подозрение братом, которого мы хотели испытать, и правительственным агентом, которого мы разоблачили; наконец, обвиняемый мог быть введен в заблуждение внешним сходством. К счастью, поступок его не повлек за собой отрицательных последствий – человек, к которому он был послан, является лояльным братом высшего ранга. – Мак-Фи вновь повернулся к подсудимому. – Брат Хорнби Биллем, встаньте.

Обвиняемый встал. Он был безоружен.

– Каков первый принцип нашей доктрины?

– Целое больше любой из его частей.

– Правильно. Теперь вы понимаете, почему я считаю необходимым избавиться от вас.

– Но я не…

Продолжить он не успел – Мак-Фи сжег его на месте.

Гамильтон оказался в числе тех, кому было поручено вынести тело и положить его в одном из дальних коридоров таким образом, чтобы создавалось впечатление, будто человек погиб на обычной дуэли, – для полиции это имело только статистический интерес. Командовал этой группой сам Мак-фи, и Гамильтон невольно восхитился искусством, с каким тот управился со щекотливой ситуацией. В свою очередь, и Феликс заслужил одобрение брата Норберта понятливостью и рвением, которые проявил, выполняя эту миссию.

– Вы быстро растете, Гамильтон, – заметил он, когда все вернулись в клубную гостиную. – Вскоре вы уже достигнете моего ранга. Кстати, что вы думаете об этом инциденте?

– Не представляю себе, что бы вы еще могли сделать. Нельзя же приготовить яичницы, не разбив яиц.

– Не разбив яиц! Вот здорово! – рассмеявшись, Мак-фи игриво ткнул Феликса пальцем под ребра. – Вы сами это придумали или где-нибудь слышали?

Гамильтон молча пожал плечами, решив про себя, что за этот тычок со временем отрежет Мак-Фи уши – пусть только вся эта история сперва завершится.

Окольными путями он сообщил Мордану все подробности случившегося, не скрывая и своего участия. Поиски этих самых окольных путей вообще занимали изрядную долю времени и мыслей Гамильтона, поскольку нельзя было допустить, чтобы хоть одна из его тайных жизней на мгновение выступила бы над поверхностью. Внешне поведение Гамильтона должно было оставаться привычным и неизменным – ему нужно было по мере необходимости встречаться со своим агентом, бывать на людях и вообще вести прежнюю светскую жизнь. Нет нужды перечислять все уловки, с помощью которых он находил в этом коловращении безопасные каналы для связи с Морданом – методы ведения интриги за тысячелетия изменились мало. Достаточно одного примера: Мордан снабдил Феликса адресом пневмопочты, на который – по утверждению Арбитра – можно было безопасно направлять донесения; посылать их с собственного телефона было заведомо рискованно, и даже выбранный наугад городской телефон-автомат вполне мог оказаться подсоединенным к записывающей аппаратуре, так что кассеты с рапортами казалось предпочтительнее всего доверять анонимности почтовой системы.

Немало времени отбирала у Феликса и Лонгкот Филлис. Гамильтон готов был признать, что эта женщина заинтриговала его, но даже самому себе ни за что бы не сознался, что она представляет для него нечто большее, чем просто развлечение. А между тем легко можно было обнаружить его встречающим Филлис после работы. Дело в том, что, в отличие от многих, она работала – четыре часа в день, семь дней в неделю, сорок недель в год – психопедиатром в Уоллигфордском детском воспитательном центре.

Профессия ее до некоторой степени беспокоила Гамильтона: он не понимал, как может кто-нибудь добровольно возиться изо дня в день с оравой вопящих, прилипчивых маленьких чудовищ. Впрочем, во всех остальных отношениях она казалась вполне нормальной – нормальной и возбуждающей.

Все эти дни Гамильтон был слишком занят, чтобы интересоваться новостями, и потому не особенно внимательно следил за карьерой Дж. Дарлинггона Смита – «человека из прошлого». Он только знал, что Смит оставался сенсацией несколько дней – пока его не потеснили лунные собачьи бега и открытие (как выяснилось впоследствии, несостоявшееся) разумной жизни на Ганимеде. В общественном мнении Смит вскоре оказался на одной полке с утконосом и мумией Рамзеса II – разумеется, все это интересные реликвии прошлого, но какой в этом повод для волнений? Конечно, явись Дж. Д. Смит в наши дни в результате столь часто обсуждаемого, но теоретически невозможного путешествия во времени, все могло бы обернуться совсем иначе, а так – что ж, просто странный случай приостановленной жизни… Для тех, кто вообще уделял внимание подобным вопросам, аудиовидеозапись того времени могла представлять ничуть не меньший интерес.

Как– то раз Гамильтон видел Смита -несколько минут в выпуске новостей.

Говорил пришелец из прошлого с варварским акцентом и был облачен в свой древний костюм – мешковатые панталоны, названные его собеседником «брюками-гольф». и бесформенное вязаное одеяние, покрывавшее торс и руки.

Но все это ни в малейшей степени не подготовило Гамильтона к получению письма, имевшего к Дж. Дарлингтону Смиту непосредственное отношение. Суть послания, начинавшегося традиционным «Приветствую», сводилась к тому, что отправитель его, назначенный Институтом исполнять обязанности временного опекуна Дж. Д. Смита, просил Гамильтона оказать любезность и уделить час своего драгоценнейшего времени его подопечному. Никаких объяснений не приводилось.

В нынешнем своем смятенном состоянии Феликс вначале решил это послание проигнорировать. Но затем он сообразил, что такой поступок не будет соответствовать его прежнему поведению. Что ж, он посмотрит на этого варвара – из чистого любопытства.

В тот момент Гамильтон не был ничем занят и потому, позвонив в Институт и разыскав автора послания, договорился о немедленном визите Смита. Вспомнив о романтическом интересе своего друга к человеку из прошлого, он позвонил также и Монро-Альфе.