Ужас на крыльях ночи - Дарья Донцова

– За что? – удивилась я.

– Напугала вас, – пояснила дама, – умчалась с ревом.

– Вы просто заплакали. Что-то случилось? Я сказала какие-то неприятные слова? – спросила я. – Извините, если обидела, не хотела вас задеть.

Дама покачала головой.

– Просто вы воскликнули «жуткое идиотство»…

Я прижала к груди мокрые руки.

– Да, но к вам мой возглас не имел ни малейшего отношения. Я пыталась войти на один сайт, а у них совершенно идиотская…

Из глаз дамы опять хлынули слезы, я кинулась к ней.

– Что случилось?

– Это слово, – пробормотала женщина, – «идиотская»… Не могу его слышать… не могу…

Дама разрыдалась. Я обняла ее, прижала к себе и стала гладить по спине, приговаривая:

– Ну, ну, все будет хорошо, все уладится, не стоит отчаиваться…

Женщина притихла, потом отодвинулась.

– Не сочтите меня за сумасшедшую.

– Вы не похожи на психиатрическую больную, – на всякий случай быстренько согласилась я.

– Варвара Андреевна Крылова, – представилась незнакомка и оторвала новый кусок бумажного полотенца.

– Виола Тараканова, но лучше просто Вилка, – в свою очередь представилась я.

– У меня была внучка Рада, – медленно заговорила Варвара Андреевна, – она умерла от амавротической идиотии неделю назад, за день до своего пятилетия.

– Вот ужас! – прошептала я.

– Мы еще долго продержались, – продолжала дама, – обычно в этом случае на тот свет уходят раньше. Я слово «идиот» и все производные от него теперь слышать не могу, сразу рыдать начинаю.

– Кошмар, – прошептала я.

Глава 20

Варвара Андреевна скомкала бумагу.

– Отец ребенка, мой сын, мигом исчез, как только врач сказал: «Это не вылечивается. Сначала малышка ослепнет, потом лишится возможности двигаться, станет безумной. Молитесь, чтобы смерть пришла за ней пораньше». А мы с невесткой решили все-таки бороться, надеялись, вдруг Рада будет первой, кому удастся одолеть болезнь. Наташа, моя невестка, нашла группу поддержки – родители больных ребятишек собираются, и еще она отыскала один медцентр. Название у него пошлое – «Розовое счастье», но там безнадежно больным детям давали экспериментальное лекарство. Какая-то мамочка сообщила в Интернете, что ее сыну оно помогло, мальчик жив, ему даже лучше стало, и Ната бросилась в клинику. Ее принял владелец, Олег Иванович Даниш, приятный такой, улыбчивый мужчина, который сказал, что нашу Раду в центр взять не могут, девочка по каким-то параметрам не подходит. Невестка на колени упала, но доктор все равно не согласился. Наташенька вернулась домой, соединилась с мамой того мальчика и стала выпытывать, как ей удалось сына в «Розовое счастье» пристроить. Та в конце концов раскололась: «Скажи главврачу, что хочешь сумму в его милосердный фонд передать, тогда он примет твою дочку». Ната обомлела: «Даниш обирает умирающих малышей? Наживается на них?» И услышала в ответ: «Плевать, главное, лекарство честно колют. Хочешь спасти ребенка? Отдай бабки, пусть подавится. Но учти, я тебе ничего не говорила. Начнешь скандалить, заявлю, что ты врешь, мы не знакомы. Я тебя пожалела, сболтнула, как было. Мне Олег Иванович сам деньги пожертвовать предложил, а тебе нет, чем-то ты ему не понравилась». Наташа собралась утром бежать в клинику, но не успела. Рада умерла. Мы похоронили девочку, а я теперь, как только слышу слово «идиот» или производные от него, начинаю рыдать. Пока Рада была жива, если только ее существование можно назвать жизнью, я ни слезинки не проронила, а сейчас в истерику впадаю, причем в самом неподходящем месте.

Я погладила Варвару Андреевну по плечу.

– Это не истерика, так выходит стресс. Раде сейчас хорошо, она стала ангелом.

– Вы полагаете? – с надеждой спросила дама.

Я постаралась говорить как можно более убедительно:

– Конечно. Я уверена, что ваша внучка сейчас в раю и счастлива.

Слова закончились. Да и что еще можно сказать в подобном случае?

Варвара Андреевна вытерла лицо полотенцем.

– Спасибо за моральную поддержку. И еще раз извините за истерику.

– Ну что вы, – улыбнулась я, – разве это истерика… Вы пробовали местные пирожные? Здесь восхитительные эклеры с заварным кремом.

– С заварным? – переспросила Варвара. – Помнится, в советские годы я ездила за такими в кондитерскую в Столешниковом переулке. Потом магазин закрыли, вместо него теперь какой-то бутик. До сих пор пытаюсь найти пирожные, похожие на те, и постоянно терплю неудачу. Тесто либо клеклое, либо сухое, внутри начинка, в которой очень много жира, и понятно, что использовалось не сливочное масло, а какая-то гадость.

– Пойдемте за мой столик, – предложила я, радуясь, что дама перестала плакать, – попробуете эклерчик.

Мы вернулись в зал. Варвара Андреевна пересела ко мне, откусила от пирожного и восхитилась.

– Господи, кто бы мог подумать, что в затрапезной кафешке отыщется такое великолепие! Куда только не заходила, нигде подобного не сыскалось. Девушка!

Официантка подбежала к столику.

– Слушаю.

– Домой можно пирожные взять? – осведомилась Варвара Андреевна. – Коробочка найдется? Мне бы десять штук заварных эклеров.

– Сделаю, – пообещала Татьяна и испарилась.

– Побалую Наташу и Грету, – улыбнулась Варвара Андреевна и пояснила: – Это моя невестка и ее дочка от первого брака с немцем. Ната замечательная женщина, а Грета прекрасная девочка, ей пятнадцать лет, она очень любила Раду, была ради больной сестрички на все готова.

Варвара Андреевна понизила голос:

– Когда слышу от людей: «Ужас, у нас в семье онкология», всегда хочется сказать: «Не гневите бога, у вас болезнь, которую можно вылечить. Сделать операцию, провести химию и жить счастливо». Мы, когда начали Радочку лечить, ходили по разным детским больницам, вот там я насмотрелась на мамаш-дур. Сами в панику впадают, малышей заводят. А им радоваться надо!

– Тяжелая болезнь ребенка ни у кого из родителей восторга не вызовет, – возразила я.

– Верно, – со вздохом согласилась собеседница. – Но уж если достался крест, то пойми: твой не самый тяжелый, напасть можно вылечить. А в нашем случае тупик, от амавротической идиотии лекарств нет. Может, когда-нибудь придумают, сейчас же пытаются использовать стволовые клетки. Правда, подходят только родственные.

– От отца или матери, – кивнула я. – Слышала, что эти клетки пробуют применять против ряда болезней. Но я не врач, плохо разбираюсь в данном вопросе.

Варвара Андреевна достала из сумочки блистер с таблетками.

– Я сама по образованию технолог, но стала специалистом по этой болезни. Радочка родилась недужной, а бывает юношеская форма, которая развивается лет в двенадцать-пятнадцать. И уж совсем повезло, если она придет ко взрослому, у него болезнь течет вяло. Могут помочь именно стволовые клетки, но с течением лет их количество у человека уменьшается. Сейчас умные люди сохраняют пуповину новорожденных, если ребенок заболеет, из нее можно выделить эти клетки и ввести ему. Но мы с Натой, когда Рада на свет появилась, и не слышали об этом. Каждому человеку подходит только его генетический материал. Коровий, свиной и прочие – ерунда. Его сейчас вроде используют в косметологии для омоложения, да особого толка нет. Понимаете? Мне ваши клетки ввести нельзя, они не подействуют. И даже могут вызвать рак. Донорскую порцию берут исключительно у родственника, и чем тот ближе, тем лучше: мать-дочь, отец-сын. Самый хороший результат получается, если донор новорожденный, поэтому некоторые родители, желая спасти больную кроху, спешно производят на свет братика или сестричку.

– Слышала о таком, – кивнула я.

– Спасибо, что поговорили со мной, – поблагодарила женщина. – Я пойду, устала очень. Пусть у вас все будет хорошо.

Варвара Андреевна взяла принесенную официанткой коробочку с эклерами и покинула кафе.

Я осталась сидеть над пустой чашкой. Следовало тоже расплатиться и уйти, но сил почему-то не было. Из состояния оцепенения меня выдернул телефонный звонок.

Глава 21

– Привет, – сказал Федор. – Как дела? Что-нибудь узнала от Ольги Ивановны?

Я рассказала Леонову о беседе с матерью Елены, о неожиданном визите Людмилы и о том, как поступил Леонид.

– Он решил отблагодарить жену? Все равно умирать, и без разницы, где проститься с жизнью? – зачем-то уточнил сыщик после того, как я замолчала. – Но сейчас-то он жив и выглядит вполне здоровым. Как такое могло случиться?

– Неправильно поставленный диагноз, – предположила я. – Или взял и выздоровел. Все вокруг твердили: тебе на тот свет собираться пора, а в организме Максимова откуда-то взялись силы справиться с болезнью. Как думаешь, почему Леонид живет у Владыкиной?

– Он ее гражданский муж, – напомнил Федор.

– А откуда появились Анна Тимофеевна и Борис? – не успокаивалась я. – Какое отношение эти двое имеют к Максимову-Никитину? Зачем Ирина Петровна взяла на воспитание детей-подростков? Чем занимаются жильцы большого дома? Уже неделю живу рядом и ни разу не видела, чтобы кто-нибудь, кроме Ирины, покидал особняк. Да и та отлучалась только пару раз. На какие средства семья существует? И где учились близнецы? Хотя Светлана упомянула, что Никита с Олесей раньше куда-то ездили. Владыкина усыновила их в тринадцатилетнем возрасте, подростки не могли сидеть дома.