Дневник гения - Сальвадор Дали

Нет, разумеется, рог носорога — не романтического дионисийского происхождения. Напротив, он содержит аполлоновское начало, как я понял при изучении формы шеи в портретах Рафаэля. Анализируя, я обнаружил, что все в них состоит из кубов и цилиндров. Рафаэль компоновал кубы и цилиндры — формы, подобные логарифмическим кривым, наблюдаемым в роге носорога.

Для подтверждения сказанного был показан слайд с моей копией картины Рафаэля, в которой явно просматривалось влияние моей навязчивой идеи о носорогах. Эта картина "Распятие" — один из высочайших образцов конической организации поверхности. Как уже отмечалось, это не тот рог носорога, который мы находили у Вермеера (у которого он обладает значительно большей силой) — нет, это рог, который можно было назвать неоплатонической диаграммой, сделанной на основе этой картины и выявляющей в ней самое существенное,- это диаграмма, в которой все фигуры разделены в соответствии с божественным монархическим отношением Лукаса Пачелли, постоянно использующего в своих рассуждениях по эстетике слово "монархия", ибо пять правильных фигур полностью подчинены абсолютной сферической монархии.

Вновь аудитория слушала меня, затаив дыхание. Я преподнес ей еще одну суровую истину. На экране фотография, на которой носорог, снятый сзади; я проанализировал ее чуть раньше, чтобы доказать, что это ничто иное, как удвоенный подсолнух. Носорог не удовлетворяется только ношением самых прекрасных логарифмических кривых на оконечности своего носа, в дополнение ко всему на теле он носит своего рода галактику логарифмических кривых в форме подсолнуха.

Раздались возгласы: "Браво" Аудитория вновь была у меня в руках. Все мы пребывали в состоянии чистого далинизма. Это был поистине миг прозрения.

Изучив морфологию подсолнуха, сказал я, я понял, что его основные точки, кривые и тени обладают безмолвностью в полном соответствии с глубокой меланхолией самого Леонардо. Затем я подумал про себя, не слишком ли это толкование механистично. Динамический покров подсолнуха не позволяет мне увидеть в нем "Кружевницу". Я изучал этот вопрос, когда рассматривал фотографию кочана цветной капусты. Я понял: морфология цветной капусты идентична морфологии подсолнуха, поскольку и она состоит из правильных логарифмических кривых — лепестков, но ее розетка обладает особой, почти ядерной энергией. Напряжение распускающегося плода сходно с упрямым менингитическим лбом, который я так страстно люблю в "Кружевнице". Я приехал в Сорбонну на "роллс-ройсе", заполненном капустой, но в это время был не сезон для полноценных больших ее головок. Надо подождать до марта. Самая большая из найденных мной головок была сфотографирована под определенным углом. Я дал слово чести: когда снимок будет готов, все увидят в нем "кружевницу".

Совершенное безумие охватило зал. теперь уже следовало рассказать им что-нибудь забавное. Я решил вспомнить историю о Чингис-хане. Однажды Чингис-хан услышал соловьиное пение в райском уголке, где он хотел быть похороненным. На следующий день он увидел во сне белого носорога-альбиноса с красными глазами. Он счел этот сон дурным предзнаменованием и отказался от завоевания Тибета.

Не напоминает ли это детские впечатления, которые, как вы помните, тоже начинались с пения соловья, предшествовавшего появлению навязчивой идеи о "кружевнице", крошках сухого хлеба и рога носорога? Изучая жизнь Чингиз-хана я получил приглашение выступить с лекцией от Мишеля Чингиз-хана — постоянного генерального секретаря Международного центра эстетических исследований. Для меня с моей репутацией и врожденными империалистическими склонностями это оказалось естественным совпадением.

Другая история. Спустя два дня я столкнулся с другим, более печальным совпадением. Я обедал с Жаном Кокто и рассказывал ему о предмете нашего разговора, как увидел, что он побледнел.

"Что смутило тебя в моих словах?"

И перед зачарованной аудиторией, которая пребывала в состоянии крайнего возбуждения, я помахал в воздухе "предметом" — это был фитиль, которым булочник Вермеера разжигал печь в своей пекарне. Вермеер, у которого не было денег, чтобы заплатить булочнику, обычно давал ему в обмен на хлеб картины или какие-то вещицы, и пекарь разжигал ими печь. Этот предмет из Дельфта состоял из птички и рога, правда, не носорожьего, но видимо, более или менее правильного логарифмического типа и принад лежавшего какому-то другому животному. Это чрезвычайно редкая вещица, ибо о Вермеере, кроме свидетельства об этой вещице, ничего неизвестно.

Публика, сидящая в зале, как только я упомянул имя Жана Кокто, заволновалась, в связи с чем я должен был сказать, что преклоняюсь перед членами Французской академии. Этого было довольно, чтобы вызвать аплодисменты. Я преклоняюсь перед членами Французской академии особенно с тех пор, как один из самых знаменитых членов академии Испании, философ Эуженио Монтес сказал мне нечто такое, что мне очень понравилось, ибо я всегда считал себя гением. Он сказал: "Дали ближе всех к божественному Раймондо Лульо".

Шквал аплодисментов приветствовал эту цитату.

Я успокоил аудиторию и добавил: "Я думаю, что после моих сегодняшних повествований они поняли, чтобы перейти от "кружевницы" к подсолнуху, от подсолнуха к носорогу, от носорога к цветной капусте, действительно нужно что-то иметь в голове".

1956

Май

Порт Льигат, 8 мая

Газеты и радио с большим подъемом сообщают, что сегодня годовщина окончания войны в Европе. Проснувшись ровно в шесть утра, я воодушевился мыслью о том, что, видимо, именно Дали выиграл эту воину. Это порадовало меня. Я не был знаком с Адольфом лично, но теоретически мы могли встретиться в приватном порядке в двух случаях. Накануне Нюрнбергского конгресса, увидев в моем творчестве большевистскую и вагнерианскую настроенность, мой уважаемый друг лорд Бернерс попросил подписать мою книгу "Покорение иррационального" с тем, чтобы передать ее лично Гитлеру. Взяв книгу из рук лорда, я пришел в легкое замешательство: я вспомнил безграмотных крестьян, которые приходили в контору моего отца и в представленных им документах вместо подписи ставили крест. И я, как бы солидаризируясь с ними, в свою очередь, тоже поставил крест.

Я понимал, что совершил, видимо, нечто чрезвычайно важное (не совершив на самом деле ничего), но мне не могло прийти в голову, что крест станет знаком, который обозначит катастрофический провал Гитлера. Дали — специалисту по крестам (величайшему из когда-либо существовавших) удалось двумя легкими росчерками выразить — графически, повелительно, магически — квинтэссенцию, пятую сущность тотального конфликта свастики, — динамического, ницшеанского, искривленного гитлеровского креста.