10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

Назавтра, утром 29 апреля 1986 года, Горбачев снова созывает внеочередное заседание политбюро. Генсек идет на него, теперь вооружившись советами специалистов. Открывая заседание, генсек кидает реплику:

«Может быть, мы менее строго реагируем, чем государства вокруг нас?»

Не приходится сомневаться, что да, менее остро. Бросив в жертвенник Гражданской войны 13 миллионов россиян, в кровавое чистилище большого террора 21,5 миллиона, оставив на полях сражений и пепелищах войны 26,5 миллиона человек, опутав страну сетью ГУЛАГа с миллионами смертей в них, обезглавив десятки тысяч церквей, большевики могли гордиться: они изменили мироощущение оставшихся людей. Жертвенный социализм приучил людей молча, сжав зубы, терпеть голод, трудовые мобилизации, ссылки целых народов, мириться с атомными учениями на сельской равнине…

Весь мир был в огромной тревоге. Москва была сдержанна и почти спокойна.

Вновь докладывает на политбюро Долгих: «Свечение кратера уменьшилось… Заброс мешков с вертолетов продолжается. Работают здесь 360 человек плюс 160 добровольцев. Но есть факты отказа от этой работы…»

Горбачев выступает с конкретным рабочим предложением, которое ему подготовили помощники: «Надо создать Оперативную группу Политбюро (Рыжков – председатель, Лигачев, Воротников, Чебриков, Долгих, Соколов, Власов)».

Но генсека не меньше аварии тревожит вопрос:

«Как работать с населением и международной общественностью?»

Помолчав, говорит:

«Чем честнее мы будем вести себя, тем лучше. Кое-где имеются панические настроения. Надо проинформировать: станция была поставлена на плановый ремонт, чтобы не падала тень на наше оборудование…»

И вновь: как информировать общественность? Лишь А.Н. Яковлев и Г.А. Алиев определенны: надо дать полную информацию зарубежным журналистам и своему народу.

«Громыко: Надо дать братским странам больше информации, а «определенную» информацию дать Вашингтону и Лондону. Разъяснить ситуацию совпослам.

Лигачев: Возможно, не следует делать пресс-конференцию?

Горбачев: Наверное, целесообразно сделать одну информацию о ходе работ по ликвидации аварии»{1101}.

В конце концов на заседании политбюро утвердили сообщение «От Совета Министров СССР» величиной в 19 строк. Сообщение было спокойным. Словно речь шла об обычном пожаре на каком-нибудь складе: «…авария произошла в одном из помещений 4-го энергоблока и привела к разрушению части строительных конструкций здания реактора, его повреждению и некоторой утечке радиоактивных веществ. Три остальных энергоблока остановлены, исправны и находятся в эксплуатационном резерве. При аварии погибли два человека.

Приняты первоочередные меры по ликвидации аварии. В настоящее время радиационная обстановка на электростанции и прилегающей местности стабилизирована, пострадавшим оказывается необходимая медицинская помощь…» В тексте сообщения в социалистические и иные страны добавлялось: «Уровень загрязненности несколько превышает допустимые нормы, однако не в такой степени, чтобы требовалось принятие специальных мер для защиты населения»{1102}.

Теперь регулярно заседает Оперативная группа политбюро. Всех беспокоит вопрос: а как обстоит дело на остальных 18 станциях страны? Запад предлагает техническую, специальную и медицинскую помощь. В Москве к этому относятся очень сдержанно.

Уже почти сорок тысяч военнослужащих вокруг Чернобыля. Сооружаются дамбы. Под реактор пробивается тоннель… решено строить могильник для четвертого блока. Горбачев замечает по этому поводу: «Мы первыми построили АЭС и первыми создали могильник для АЭС…»{1103}

Но один вопрос по-прежнему мучает политбюро. Его вновь выразил генсек 5 мая: «Как быть с внешним миром?» И тут же отвечает: «Спокойно и взвешенно давать информацию, но без самоуверенности».

Чернобыль стал не только символом огромной беды советского народа, но и школой для генсека. Проверкой на готовность справиться с критической ситуацией и истинную гласность. Если вначале Горбачев пытался делать многое сам: отдавал личные распоряжения, вызывал людей, пытался непосредственно влиять на события, в которых, естественно, дилетантски разбирался, то вскоре он изменил стиль управления. Создание Оперативной группы политбюро во главе с Н.И. Рыжковым, обладавшим большими полномочиями, освободило лидера от непосредственной ноши тяжелого несчастья.

Тем более что в глазах народа он все равно будет выглядеть главным виновником и главным спасителем. Вон Николай Иванович Рыжков спустя две недели после катастрофы на очередном заседании Оперативной группы начинает свою речь многозначительно:

«Главное заключается в том, что ликвидацией аварии занимаются непосредственно политбюро ЦК и Генеральный секретарь М.С. Горбачев, которые постоянно держит в руках этот вопрос»{1104}.

Главное – организовать дело и тверже спрашивать с подчиненных, которые должны «крутиться», искать практические решения, выполнять волю высшего партийного органа и его генсека. Пусть даже они будут растеряны, встревожены, обескуражены. Руководителю надо сохранять спокойствие в этой сумятице мирских тревог. Михаил Сергеевич на заседании 5 мая подарил своим коллегам фразу, которая, сохранись КПСС, могла быть занесена в книгу афоризмов великих: «Паника – роскошь подчиненных, а не политбюро и правительства»{1105}.

Думаю, что вскоре после аварии генсек понял, сколь колоссальной силой является мировое общественное мнение. Горбачев долго старался выработать позицию: что сказать и что не сказать? Как сохранить реноме страны и свое собственное при дозировании информации? Хотя на первом же заседании политбюро он заявил: «Надо быстрее дать сообщение, тянуть нельзя»{1106}, в последующем генсек неоднократно пытался «управлять» содержанием и объемом информации. Так 5 мая 1986 года он дает «методологическое» указание: «Более расширенную информацию давать на Украине по местным каналам. По союзным каналам – давать фактологическую (?!) информацию. Может быть, расширить рамки информации на внешний мир. Противник задает нам вопросы, которые позволили бы оценить нас в целом, а одновременно – облить грязью»{1107}. Все же для него внешний мир – «противник», который, конечно, хочет «облить нас грязью».

Почти в это же время председатель Комиссии политбюро по Чернобылю Рыжков и председатель КГБ Чебриков направляют Горбачеву записку, в которой предлагают «не менять характера информации об аварии на Чернобыльской АЭС (особенно для правительств США, Англии, Канады и других капиталистических стран)»{1108}. Горбачев расписался на этом документе, видимо, соглашаясь с предложением. Впрочем, в своей книге о «новом мышлении» он напишет в специальной главе «Урок Чернобыля»: о трагедии «сказана вся правда… Думать, что мы можем ограничиться полумерами и ловчить, – недопустимо… Трусливая позиция – недостойная политика»{1109}.