Путь Базилио - Михаил Харитонов

Ты хоть понимаешь, что мы делаем? Что я делаю на сцене? Я же торгую тобой, Мальвина. Я отдаю тебя на поругание. О, если бы ты понимала, как это страшно. Но ты бы лишь посмеялась. Может быть, даже пошла бы со мной на сцену — ты любишь такое, о да, ты же такое любишь, вот такусенькое, такенное, о да?

О вы, кто-нибудь! Раздавите мне яйца, ибо я изнемогаю от любви.

Глава 68, в которой представление, наконец, начинается

31 ноября 312 года о. Х. 19.30 Директория, павильон «Прибрежный».

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Паранормам присущ как крайний индивидуализм, так и высокий уровень солидарности. И то и другое связано с их особым положением в экономическом и социальном полях. С одной стороны, сам характер паранормальных способностей затрудняет их совместное использование. Как правило, паранормы — одиночки, работающие среди т. н. нормалов и зависящие от них. С другой стороны, крайне высокая востребованность паранормов приучила их к тому, что они не видят друг в друге конкурентов или соперников за место под солнцем. Зато они сталкиваются со специфическими проблемами, начиная с обывательских предрассудков и кончая насилием со стороны отдельных лиц или структур. По этим вопросам в среде паранормов существует консенсус, который они активно продвигают в «нормальном» обществе.

Характернейшим моментом является отношение к новициям. «Дикий» паранорм, случайно обнаруживший у себя способности, в подавляющем большинстве случаев может рассчитывать на признание со стороны коллег-паранормов, помощь с адаптацией и позитивное отношение к себе. Сам же момент обнаружения параспособностей у новичка может обернуться настоящим чествованием.

В.В. Пипинький. Очерки социологии субкультурных меньшинств. Директория, Издательство «Наука», 251 г. о. Х.

Буратине достался хороший билет: место было в самой серёдке.

За его спиной вяло дышал зал — около сотни разномастных существ. Слева от бамбука устроилась целая свора псиц, суетливых и пахучих. Они шептались, подлаивали друг на друга и нервно хихикали. Справа сидела на корточках огромая кенга, по виду — корпоративная менеджерка. Сумка на животе была занижена по последней моде, так что два верхних соска торчали на всеобщее обозрение. Нервная кенга всё время их теребила, подёргивала, покручивала. Буратину это раздражало, и он стал пялиться на сцену, где два жука устанавливали огромный барабан. Горбатый гозман принёс позвякивающие тарелки. В углу сцены пупырчатая жаба, опасно раздуваясь, проверяла контрабасовую тубу. Та блистала начищенной медью и издавала утробные рыки.

Всё это забавляло бамбука минуты три-четыре. Потом ему надоело, и он стал пялиться наверх, где было широкое круглое отверстие, затянутое прозрачной плёнкой. На самом краю сидел бэтмен и пялился вниз.

Тут нос Буратины уловил запах попкорна, а уши — хруст. Обернувшись, он увидел газель, ещё молоденькую, но уже круглобокую и жопастенькую. Не поднимая глаз, она увлечённо доставала языком из огромного бумажного ведёрка жареную кукурузу и ею хрумкала.

У деревяшкина тут же взвыл желудок и одновременно зашевелился сучок в штанишках. Ему ужасно захотелось отнять у газели жрачку, а её саму — отодрать во все дыры: он любил жопастеньких. Не в силах сдержать плотские позывы, — в воздержании он был вообще не силён — бамбук потянулся к ведёрку. И, естественно, ткнулся носом в газелью мордочку.

Та отпрянула, чуть не рассыпав попкорн. Потом подняла на него испуганные глаза.

— Слы, па-адруга, — страстно зашептал Буратина, — у меня на тя чё-та вскочило. Давай в уголочек? У меня твёрдый, — похвастался он.

— Что вы себе позволяете? — возмутилась газель. — Никуда я с вами не пойду![130]

— Тады хоть пожрать, — предложил бамбук альтернативу. И, не дожидаясь реакции, выхватил у неё из рук вожделенное ведёрко.

— Ой… да как это так… да я сейчас… — газель судорожно вдохнула, собираясь с духом, чтобы закричать караул. Но деревяшкин тут же всучил ей ведёрко обратно. Правда, уполовиненное: бамбук успел высыпать горку вкусняшки себе на стул, промеж коленок.

— Спасидочки, — сказал он, — вы очччень добрая. И ужжжжасно красивая, — добавил он, видя, что предыдущий комплимент её не убедил.

Газель выдохнула — пфууу — и вернулась к ведёрку. Буратина тоже набил себе рот и заработал челюстью — так, что за ушами затрещало.

Тем временем над сценой опустили занавес. Он был из грубой холстины, зато весь разрисован. На нём были танцующие человечки, девочки в черных масках, страшные бородатые люди в колпаках со звездами, солнце, похожее на блин с носом и глазами, и другие занимательные картинки. Буратина тут же забыл обо всём прочем и принялся увлечённо их разглядывать. Очень скоро у него зарябило в глазах: перегруженная ассоциативка начала сбоить.

Тут из-под занавеса выбрался пёсик — длинный, с висучими ушами. Он вытянул мордку в сторону зала, и бамбук заметил, что у него вместо глаз какие-то непонятные пуговицы. Собак шевелил ими, будто принюхивался.

— Воу-воу-воу! — наконец, сказал он — достаточно громко, чтобы шум в зале поутих.

— Дорогие зрители! — начал пёсик. — Меня зовут Напси, и мы начинаем первое и единственное представление крюотивного театра Карабаса бар Раббаса имени Антонена Арто[131]. Крюотивный значит жестокий, и этого будет более чем! Насчёт единственного представления — мы хотели сказать, что оно единственное в своём роде! — пёсик явно ожидал реакции, но не дождался. — То есть каждое наше представление будет единственным, в смысле — неповторимым! — пообещал он, и снова не был оценён по достоинству. Тогда он почесал нос лапой и закруглился так:

— В общем, вас ждёт много разных неожиданностей! Ну а пока наши работники сцены устанавливают декорации, а актёры разогреваются, — тут его мордочку расшарила какая-то сомнительная ухмылочка, — послушайте святое караоке! Исполняет Ева Писториус!

— Это ещё что? — довольно громко спросила соседняя такса, и тут же захлопнула пасть — потому что из-за кулис вышла самая настоящая эквестрийская пони.

Кто такие поняши и на что они способны, в Директории, в общем-то, знали. Так что зал зашумел. И отнюдь не восторженно.

Поняша — огненно-рыжая, совершенно обнажённая, если не считать чёрной бабочки на шее — пошла по сцене, слегка покачивая крупом.

— С-скобейда, вот это нежданчик, — процедила такса сквозь зубы.

Буратина о поняшах слышал краем уха, особого значения услышанному не придавал. Зато ему бросилось в глаза, что попка лошадки ну просто чудо как хороша. Приувядший было сучок вновь напружинился.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});